Ночь и муравей

Однажды Августин гулял вдоль берега моря и увидел незнакомого мальчика, который вырыл на песочке ямочку. Он спросил мальчика: «Что ты делаешь»? Тот весело ответил: «Я хочу все море перелить в свою лунку». «Да как же ты сможешь это сделать, море такое бескрайнее»? Вдруг мальчик посмотрел на незнакомца светлым ангельским взглядом и сказал, называя его по имени: «А как же ты, Августин, хочешь маленьким человеческим умом понять тайну безграничного Бога».

* * *

Я Тебя никогда не пойму,
Не смогу. Невозможно.
Но свою мне рассматривать тьму
Можно.

Мы язык с ней находим вдвоём
С муравьём среди ночи.
Мне хотелось дружить с муравьём
Очень.

Я в ладони держал муравья,
Хоть и было щекотно,
Он цеплялся за тьму, как и я —
Плотно.

Ожидание праздника

Праздник я ожидала —
бело-розовый май,
будни-«трудни» считала,
чтоб вкусить каравай.

До заветной вершины —
лишь единственный шаг…
Наконец-то, свершилось!
Где же радость, душа?!

Разметён, сорван ветром
Бело-розовый цвет…
Ожидания светом
Был тот праздник согрет.

Почему?

Так он и сидел перед ментами,
подходили все кому не лень, —
паренёк с открытыми глазами,
встретивший последний в жизни день.

Девушки худой живую руку
От него пытались оторвать,
А она предчуствуя разлуку,
Не хотела парня отпускать.

Кто-то поспешил перекреститься,
На такое лучше не смотреть.
Поспешило солнце опуститься,
Не желая видеть эту смерть…

Возвращение

Прости, не унывай и за туманами,
Когда утихнет глупая молва,
Покажутся нелепыми и странными,
Холодные, вчерашние слова.

И за признаньем следует признание,
И каждый вечер кугом голова.
В огне любви меняется сознание
И в лето превращается зима!

Прольётся свет и снова распогодится.
Лучом надежды на исходе сил
Нам снова улыбнётся Богородица,
Блаженны все, кто искренне любил!

Медовый Спас

По улице нелюдимой
Я к храму спешу один
Сквозь эхо бетона, мимо
Стоянок, домов, витрин.

Целуется неуклюже
С пустынею крыш заря,
Багровые сохнут лужи
В предчувствии сентября.

Послав суету подальше,
Вдыхаю Медовый Спас.
Вот так бы и жить без фальши.
Свободно. Легко. Сейчас.

Родная кровь

— Смотри-смотри, Нугзар, видишь того типа в шортах?

— Которого? Того в очках? С наглой рожей?

— Да!!! Он мне кого-то напоминает. Не могу только вспомнить, кого именно...

— Оставь! Ну кого тебе может напоминать толстый немец?!

— Говорю тебе, у меня на людей чутье. Смотри, Нугзар, у него и нос как у кахетинца!

— Ну ты заладил....

Такой разговор вели меж собой два брата — Гоча и Нугзар, разглядывая через окно витрины немецких туристов, сидящих в кафе. До того момента братья стояли на остановке и ждали автобус, чтобы отправиться на автовокзал, а оттуда — в свою деревню близ Гурджаани. И вдруг старшего, Гочу, угораздило бросить взгляд в зал кафе. И все — завелся.

Желая справедливости, творим несправедливость

Был у меня знакомый из многодетной семьи, который трогательно рассказывал, как они на четверых делили одну шоколадную конфету. Угостили, к примеру, кого-то из них — тот сам ни за что не съест, обязательно поделится с братьями и сёстрами. Красиво? Конечно. Но в другой семье, где, казалось бы, действуют аналогично — по тому же принципу, результат, наоборот, некрасив. Несправедливостью у них считается пить чай, не такой как остальные: все члены этой семьи любят чёрный и постоянно пьют только его, а приехавшая к ним родственница, обычно потребляющая лишь зелёный, обречена страдать, ибо не имеет морального права пить отдельно от других свой зелёный чай — будут большие обиды.

Очевидно, что уравниловка далека от справедливости. Умозрительно это можно увидеть на таком примере. Вообразим себе небольшое поселение, где законом в обязанность каждому вменяется ежедневное потребление плитки чёрного шоколада. Шоколад — это вкусно? Да. Полезно? Да. Но для всех ли? Представляете какой пыткой станет эта простая обязанность для тех, кто не просто не любит шоколад, а чей организм, допустим, по причине болезни, не усваивает его?

То есть, справедливое на первый взгляд равенство на самом деле очень несправедливо. Люди, любящие шоколад, будут счастливы в этом поселении, а все остальные, каждый в свою меру, несчастен. Справедливость же будет в том, что закон, вменяющийся в обязанность каждому, сначала учтёт особенности каждого.

Но тут возникает второй уровень: особенности особенностям — рознь. Кто-то имеет потребность кушать шоколад до еды, другой — после еды, третий — только с чаем или кофе, четвёртый — только в компании друзей, а пятый — только убив всех, кто не любит любимый им шоколад. Если мы поставим в один ряд все эти особенности и уравняем в правах их носителей, то пятый шоколадоед получит узаконенное право творить насилие над другими, а это несправедливость. Справедливость будет заключаться в том, чтобы пресечь его несправедливые претензии.

Чайковский. Времена гадов

Северодонецк под украми. Внешне это почти незаметно. Не стреляют. Всё целое. Трава зелёная, небо голубое. Люди ходят. Многие из них — на работу. Не мелькают, как прежде бэтээры и танки. Вся эта военно-убийственная у-тварь упряталась, по преимуществу, куда-то туда, где поближе к границам непокорённых земель. Но строка из Высоцкого: «...Тот же лес, тот же воздух и та же вода...» — как нелепица — никуда и ни чему не лепится. Особенно к воздуху. Он как бы тот же, так же прозрачен и чист, издали — призрачно-голубой. Но вблизи он злой.

Большая городская площадь. По всему периметру уложены железобетонные блоки. Их двадцать четыре. Молоденькие девчата наносят красками с помощью трафаретов на эти блоки украинский орнамент. Кто-то со стороны комментирует: «А что — красиво! По крайней мере это всё-таки лучше, чем свастика» А я подумал — чем лучше? Свастика ведь когда-то совсем другой смысл несла. Как и мальтийский крест. А потом всё это натрафаретили на человеконенавистнические мундиры и броню немецких танков. А на бляхах солдат написали: «С нами бог...» И что? Разве это был БОГ?

Роза

Необходим поток. Он льётся сверху, словно кто-то выливает на голову вёдра воды — одно за другим, снова и снова. Это река, льющаяся прямо с неба. Это поток света, озаряющий, пронизывающий всё, с чем соприкасается. Наверное так чувствуют себя провода, по которым бежит ток — под напряжением.

Поток приносит лепестки. Много лепестков, которые заряжены тяготением друг к другу и потому складываются в розу. Сами! Каждый лепесток знает надлежащее ему место и занимает его неспешно, тихим, плавным, уверенным движением. Он занимает его не из нужды — из радости, потому что ему хорошо быть в общем хороводе-круговороте. Кажется, само бытие слоями-лепестками сворачивается и укладывается в розовый бутон. Формируется роза.

Шум одиночества

«Уверуй, что всё было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание- не отдавай всего этого за понюх табаку. Мы умели жить. Помни это. Будь человеком». В. Шукшин

Шумит одиночество, как простыня,
Неясной надеждою белой.
Моя независимость мучит меня,
Сидишь и не знаешь, что делать?

Друзья, словно крысы, бегут с корабля,
А мне бы за жизнь ухватиться.
А в городе жёлтом шумят тополя,
По небу проносятся  птицы.

И кто его знает, что там впереди.
Безумием мир разворочен.
Как вовремя тихие эти дожди,
Безлунные долгие ночи!

Страницы