Не сглотнуть пока, убогая,
Вот убогой и скажи,
Как же я, такая горбая,
Не склонялась под ножи.
Хорошилась, точна вольная,
В убеленном болью сне,
А столица нам престольная
Собирала талый снег.
Не сглотнуть пока, убогая,
Вот убогой и скажи,
Как же я, такая горбая,
Не склонялась под ножи.
Хорошилась, точна вольная,
В убеленном болью сне,
А столица нам престольная
Собирала талый снег.
Очерк умственных привычек, сказал бы внимательный наблюдатель? Да, но и мужество мыслить.
Одна из трех лекций, прочитанных академиком И. П. Павловым в апреле — мае 1918 года, объединяемых под общим условным названием «Об уме вообще, о русском уме в частности».
Милостивые государи! Заранее прошу меня простить, что в гнетущее время, которое мы все переживаем, я сейчас буду говорить о довольно печальных вещах. Но мне думается или, вернее сказать, я чувствую, что наша интеллигенция, т.е. мозг родины, в погребальный час великой России не имеет права на радость и веселье. У нас должна быть одна потребность, одна обязанность — охранять единственно нам оставшееся достоинство: смотреть на самих себя и окружающее без самообмана. Побуждаемый этим мотивом, я почел своим долгом и позволил себе привлечь ваше внимание к моим жизненным впечатлениям и наблюдениям относительно нашего русского ума.
Три недели тому назад я уже приступил к этой теме и сейчас вкратце напомню и воспроизведу общую конструкцию моих лекций. Ум — это такая огромная, расплывчатая тема! Как к ней приступить? Смею думать, что мне удалось упростить эту задачу без потери деловитости. Я поступил в этом отношении чисто практически. Отказавшись от философских и психологических определений ума, я остановился на одном сорте ума, мне хорошо известном отчасти по личному опыту в научной лаборатории, частью литературно, именно на научном уме и специально на естественнонаучном уме, который разрабатывает положительные науки.
— Я не буду вашим винтиком! — сказал шуруп директору завода. В воображении. Он много раз представлял себе этот бунт, когда стоит лишь одному начать бороться за право быть настоящим, цельным — быть собой, и тут же подхватят другие.
Его не устраивала участь бессознательных собратьев, которые безропотно вертелись в руках сборщиков под насильственным воздействием ключей и отвёрток.
И так случилось (мечты всегда сбываются), что шуруп выпал из ящика, когда его перевозили из цеха в цех. Он валялся, закатившись в какой-то дальний угол, и никому не был нужен.
Сначала шуруп радовался, что удалось избежать участи быть насильно встроенным в какие-то ненужные ему отношения, однако со временем загрустил, поржавел.
— Диалектика жизни такова, — говорил себе никому не нужный шуруп, стараясь по-философски относиться к своей участи. Он уже начинал сомневаться в своем выборе и в себе.
— Может я вовсе не шуруп? — думал он. — А кто же тогда?
Жгучий песок, подхваченный ветром, танцевал над пустыней. Вереница людей в защитных костюмах медленно шагала на Восток. Как говорили странники, в пяти дневных переходах от старой обсерватории находился действующий источник энергии. Там можно было подключиться к сети и обновить воспоминания, которые многим уже надоели. С тех пор, как планета HD 40307c выбрала технологический путь развития, отношения между людьми сводились лишь к поиску данных и передаче информации. Общение превратилось в надоедливую процедуру, через которую никто не хотел проходить. Но общество столкнулось на своем пути к виртуальному счастью с одним непреодолимым препятствием – нехватка энергии. Города-миллионники начали затухать в 2078 году от эры первого кибериона.
Кристина сидит напротив. Целый час я могу её рассматривать.
Сегодня солнечный день. Свет от окна падает на её лицо, и мне хорошо виден маленький белый пушок на щеках Кристины. Он мягкий и свежий, как только что пробившаяся травка на весенней земле. И такой же забавно-трогательный.
Кристина круглолика, смугла, с большими распахнутыми глазами. Глаза Кристина аккуратно подводит черным карандашом. Стрелкой вверх. Оттого эти глаза всегда удивляются. Темные, круглые, влажные как речная галька, которую только что достали из холодной воды, они немного близоруки, что делает взгляд Кристины расстерянно-беспомощным, если она не оденет очки.
Холодная осень.
Улетают журавли,
широко перечеркивая крепкими крыльями
ставшее неуютным пространство.
И, действительно, к чему оно,
если в нём уже нет тепла?
А мы остаемся:
наши крылья еще слишком слабы,
да и могут окрепнуть
только в холодном временнОм пространстве,
где всё, что греет, перечеркивается ежедневными крестами.
2013, 2016
Под дождём хорошо — мокро. От капель. Много капель падает на меня, как дар небес. И каждая летит с большой высоты, а потому норовит ударить посильнее — чтобы я почувствовал её удар, чтобы я заметил её.
Но я слышу только дождь. Он омывает пыль с моих листьев, он увлажняет землю для моих корней.
Я благодарю небо за дождь. А капли сердятся, они хотят, чтобы я благодарил капли. Наверное, потому что мои листочки всегда с ними болтают. Я порой и разобрать не могу: листочки это или капли шумят.
Со мной говорит дождь, мы с ним — на «ты», а капли на «ты» с моими листочками.
15.08.2013
----
«Ясень — это дерево, у которого редкие листья, много просвету» — от слова «ясный».
Словарь В. И. Даля
Зову Тебя, Боже мой,
потому что Ты зовёшь меня.
Сердце моё взволновано голосом Твоим,
оно поёт о Тебе и плачет о Тебе.
Ищу Тебя, Господи,
по подсказкам Твоим иду.
И всякий раз встречаю не Тебя.
А Ты зовёшь, зовёшь с силою,
так что зов Твой заглушает всё вокруг.
Вижу Лик Твой в моём товарище,
жаль, он сам Тебя не видит. И меня — не видит.
Мы не можем встретиться. Я тяну руки к Тебе в нём,
но он остаётся безучастен. Его интересует мой костюм,
мой дом, мой кошелёк, мои способности.
Только я не нужен ему. И Ты ему не нужен, Господи. Что делать?
30 декабря 2012
Когда молитв спасительная нить
Невидимо сердца соединяет,
Так хочется за всё благодарить,
Душа поёт, она ведь не слепая.
Добро не оставляют на потом,
Пути Господни неисповедимы.
А небо сверху падает дождём
Безоблачным, ночным, неуловимым.
Англоязычное издание Russia Beyond the Headlines опубликовало интерактивную галерею с работами художницы Ольги Шириной, которая восстанавливает цвета архивных фотографий.
Все началось несколько лет назад, после того, как Ольга раскрасила несколько черно-белых фотографий своих далеких предков, вот тогда-то она и решилась на эксперимент, проделав то же самое со старинными изображениями известных людей. Опыт удался, и фотографии царской семьи, знаменитых артистов балета, политиков, поэтов и писателей заиграли яркими красками, обретя, таким образом, вторую жизнь.
Светит утро такое хорошее
Колокольчиком тонко звенит,
Словно тихое чувство, проросшее
Сквозь холодный сердечный гранит.
Только ты всё такой же. По-прежнему
Продолжаешь привычно скучать
По какому-то счастью нездешнему,
Чтоб на время забыться опять.
Утром 21 сентября, мы открыли глаза и поняли: в храм не дойдем, даже вряд ли слезем с кроватей. Заболели все: мама и дети.
Я давно так не болела — температура 38,9, знобит, руки трясутся, голова квадратная, даже печку не могу разжечь. Хочется одного — закрыть глаза и свернуться калачиком.
А мы с детьми в доме — одни. Папа служит в городе.
Как не бывает бывших офицеров, так не бывает и бывших спецназовцев. Спецназ — это на всю жизнь. Алексей считал это непреложной истиной, хоть и давно уже числился в запасе. Однако форму держал. На его бравый атлетический вид и обратила некогда внимание Настя, его вторая половинка. О военном прошлом Алексей рассказывал мало. Мол, как и все, проходил обычную срочную службу. Правда, говорил, что служил в спецназе, но обычные два года, как и положено. Настя, честно говоря, особо и не расспрашивала. Хоть и догадывалась, что чего-то муж о своей службе не договаривает. Иногда, когда в гости к Алексею приезжал кто-либо из старых друзей, особенно самый закадычный друг Максим, в беседах своих они невольно проговаривались, где и как на самом деле службу несли. Но тут же старались сменить тему разговора, надеясь, что Настя не слышала, о чём говорили. Однажды, наводя порядок в доме, Настя обнаружила коробку с фотографиями. Да, был у Алексея армейский фотоальбом. Но… тех фото, что были в коробке, она раньше не видела. На них Алексей был почему-то в офицерской форме… Хотела было Настя расспросить мужа об этой коробке. Но решила молчать, как-будто и не видела её никогда.
Я дошла до две́ри и втиснулась в сапоги
Застегнула на молнию старенькое пальто.
Там на кухне остался в «мусорке» анальгин,
Потому что я ровно 10 минут никто.
Ни жена, с которой казалось бы жить да жить,
Ни подруга с которой времечко коротать.
Все что было до утонуло в постыдной лжи,
Все что после — попить чайку и ложиться спать.
Раковина на дне, солнце роняет стрелы,
Есть ли еще во мне жемчуг молочно белый?
Спрятанный между двух створок сердца покатых...
Плавают наверху призрачные фрегаты.
Плавает в глубине кто-то велик и мудр,
Есть ли еще во мне радужный перламутр?
Чтоб сединой в висок, все отпустить без грусти,
Чтоб превратить песок в горстку тяжелых бусин.
Все оплатить сполна, кровью любую цену...
Вынесет нас волна в белом подоле пены.
Сети и плавники рядом мелькнут проворно,
Выберут рыбаки тонкие наши зерна.
С правдой наедине, вновь вопрошу несмело,
Если ли еще во мне жемчуг молочно белый.?
1
ХОД ЖИЗНИ
Кто имеет много благ,
Тем, глядишь, еще дается.
Кто лишь малым наделен,
Тот с последним расстается.
А уж если гол и бос,
Лучше саван шей заране.
Тот имеет право жить,
У кого звенит в кармане.
«Чурлянис, — писал Бенуа в 1912 году, — пришел в неудачный для своего искусства момент. Ныне от живописца требуют, во-первых, живописи, и его — бледного, блеклого, тусклого, довольно беспомощно и дилетантски рисовавшего — приняли за „не-живописца“, за „не-художника“».
Прошло семьдесят лет. Время «живописи» не сменилось временем «бледнописи» и никогда не сменится, а Чюрленис стал знаменит и общепризнан. Вообще с тех пор так много появилось знаменитостей, непосредственному чувству довольно широкой публики ничего не говорящих, что она часто готова к самому неискреннему восхищению, чтобы не попасть в разряд отсталых провинциалов. Поэтому доказывать, что Чюрленис — звезда первой величины на художественном небосводе, вовсе не значит ломиться в открытые двери. Наоборот, стоит перепробовать все средства в этом доказательстве.
В сиреневом небе, еще дремлющем в тишине уходящей ночи, распустился нежный бутон весеннего рассвета. Первые листики, сплетшие кружево на сказочных силуэтах деревьев, радостно потянулись к утреннему свету.
Серафима неторопливо вышла из дома, на ходу поправила любимый голубой платок и зашагала по просыпающейся улице. Многие годы по ней вместе с мужем она ходила на завод, но с тех пор, как дорогой ее сердцу Егор оставил этот мир и отошел ко Господу, наступающий новый день стала встречать одна.
Незаметно пустынная улица наполнилась одинокими прохожими, и тишина, напуганная нарастающим шумом автомобилей, поспешила укрыться в позеленевших кронах старых кленов.
По змеиной коже моря
Мчит волна с огромной пастью –
Девять солнц горят во взоре,
Девять рук взметнулись властно!
Разливает густо краски
Утро взмахами рассвета,
И воды чернеет маска,
Беспощаден привкус ветра.
И, глотая воздух с солью,
Слов своих почти не слыша,
Рыбаки с мольбой босою
Ждут, что к ним придёт Всевышний!
В сентябрь погожий
Над речкой печальной
Струится луч Божий
От неба нечаянно.
Златым бабьим летом
Явит Богородицу,
И песней воспетой,
Утешит околицу.
А в ветрах холодных
Свершит Божью власть
В страданьях природных
Листком наземь пасть.