Философия

Наш разговор начнем с развертывания определенного метафизического вопроса, перейдем потом к попытке разработать этот вопрос и закончим ответом на него.

Развертывание метафизического вопроса. Философия — с точки зрения здравого человеческого рассудка — есть, по Гегелю, «перевернутый мир». Своеобразие нашего подхода требует соответственно предварительной характеристики. Ее мы получаем из двоякого свойства всякого метафизического вопрошания.

Выдающийся французский писатель, эстетик, философ, моралист Альбер Камю (1913–1960) был наряду с Жан-Полем Сартром на протяжении нескольких десятков лет «властителем дум» прогрессивной французской и европейской интеллигенции. Ему принадлежат: блестящие лирические эссе «Изнанка и лицо», «Бракосочетания», философский трактат «Миф о Сизифе», «Письма к немецкому другу», историко-философские сочинения «Бунтующий человек», «Злободневные заметки», очерки «Изгнание и царство», «Лето», повести «Посторонний», «Падение», романы «Чума», «Счастливая смерть», «Записные книжки», пьесы «Калигула», «Недоразумение», «Осадное положение», «Праведные», «Бунт в Астурии», а также инсценировки по романам Достоевского «Бесы», Фолкнера «Реквием по монахине» и др., до сих пор вызывающие огромный интерес читателей и зрителей многих стран мира, в том числе и нашей страны. Органическое слияние удивительного литературного дарования с философской глубиной позволило Камю создать свой литературно-философский стиль художественного исследования и осмысления современной эпохи, современного человека, его сознания и самосознания, высших человеческих ценностей, смысла жизни, сущности истории, культуры и цивилизации.

Традиционный, "внутренний" путь естественнонаучного изучения сознания идет от исследования мозга и его структур. Эти исследования все более утончаются, и сегодня существуют электронные средства и методы анализа, о которых прежде и не мечтали. Но, может быть, более эффективны другие, "внешние" пути анализа сознания с помощью моделей. Специалисты по информатике, когитологии и когнитивной психологии пытаются моделировать или имитировать некоторые функции мышления, используя для этого современный научный инструментарий (микропроцессоры высокого быстродействия, компьютерные томографы, сверхчувствительные датчики, новое поколение математических программ и т.д.). Создаются сложные нежесткие модели, по поведению которых, в особенности, если оно неожиданно и не предсказывалось при построении самой модели, пытаются узнать что-то новое.

Доклад на международной конференции «Философское наследие В.В. Бибихина»

В статье анализируется трактовка проблемы энергии в философии В.В.Бибихина. В первую очередь разбирается освещение Бибихиным богословия Божественных энергий св. Григория Паламы и делается ряд критических замечаний по поводу этого освещения. Также проводится сопоставление позиций Бибихина с концепцией энергии в философии Хайдеггера.

Проблема энергии — несомненно глубинная и стержневая для философской мысли Владимира Вениаминовича Бибихина. Но она также является глубинной и стержневой в гораздо более широком плане. Как бы мы ни оценивали современную философскую ситуацию, в ключе мажорном, как обращение к Другому Началу, или в минорном, как философское безвременье, — но с энергией в ней связываются крупные ожидания, энергию видят одним из главнейших принципов нового философского дискурса, который должен сменить оставленный классический язык философии (если выразиться по Бибихину). При этом, однако, в философском понимании энергии множество открытых вопросов и практическое отсутствие прочного современного фундамента.

Онтология и дискурс: как думается, именно в этих двух планах, проблемных полях, пространствах мысли, должно будет в первую очередь развертываться будущее осмысление философского дела Владимира Вениаминовича Бибихина. Онтология, Philosophia prima, Metaphysica generalis - эти имена звучат сегодня архаикой. В этом свои причины, своя оправданность; однако неотменимым остается и то, что эти формы мысли - классика. И это значит, что они всегда сохраняют право и возможность - а, может быть, и необходимость? - своего присутствия в любом времени: в новом и непредсказуемом облике.

(Против позитивистов)

• Введение. Развитие западной философии от схоластики до Канта
• Глава первая. Развитие западной философии от Канта до Шопенгауэра
• Глава вторая. Метафизические системы Шопенгауэра и Гартмана
• Глава третья. Формальная ограниченность философии Шопенгауэра и Гартмана в связи с такою же ограниченностью всей западной философии
• Глава четвертая. Философия абстрактного разума и развитие практической философии
• Глава пятая. Общие результаты философского развития в области логики, метафизики и практической философии
• Приложение. Теория Огюста Конта о трех фазисах в умственном развитии человечества

Введение

Развитие западной философии от схоластики до Канта

В основу этой книги легло то убеждение, что философия в смысле отвлеченного, исключительно теоретического познания окончила свое развитие и перешла безвозвратно в мир прошедшего. Это убеждение отличается от обыкновенного отрицательного отношения к философии, систематическое выражение которого мы находим в так называемом позитивизме. Отличается мое убеждение, во-первых, тем, что одинаково относится как к умозрительному направлению философии (т.е. к тому, что позитивисты называют метафизикою), так равно и к направлению эмпирическому, т.е. к тому, которое в самом позитивизме находит свое последнее и полнейшее выражение...

Заметки

1.

Наше мышление нередко попадает в беду. Язык наш – враг наш. Почти за каждым высказываемым или воспринимаемым словом таится, как в засаде, омонимия. Мысля, и в особенности выражая свои мысли, мы других не можем обеспечить от ошибок понимания, а сами впадаем в ошибки выражения. Среди этого рода ошибок выделяется своею парадоксальностью одна: имея дело с омонимами, начинают искать их общее значение или общий источник. Психологически или лингвистически, может быть, такой вопрос не лишен интереса, но логически он парадоксален. Логически обобщение допускается, как подведение под один род видов, естественно, обозначенных разными именами. Но как понимать обобщение, подводящее разные, но одинаково именуемые вещи под один род? Омонимы не должны быть обобщаемы, а должны быть различаемы и детерминируемы; значение каждого имени должно строго отграничиваться; значение, на которое мы обращаем внимание, должно быть выделено и строго фиксировано. – ώστ' ούδενός τών ύπό τούνομα ό άποδεθείς δρος, εί δή όμοίως επί πάν τό όμώνυμον έφαρμόττει (Arist. Top.).

В настоящем тексте я попытаюсь проанализировать связь социальной онтологии Густава Шпета с проблемой эмпатии, активно дискутировавшейся в феноменологическом движении в 1910-е гг. Я также намереваюсь показать, что проблема эмпатии представляет собой что-то вроде «первичного ландшафта» для вопроса об отношении к другому в феноменологии в целом. Сначала феноменология критикует «наивную» концепцию эмпатии, замещая её собственной теорией интерсубъективности, затем надолго забывает об эмпатии, после чего переживает её сдержанное возвращение.

Несмотря на греческое происхождение слова «эмпатия», в философский и научный обиход оно попало сравнительно недавно. В 1909 г. американский психолог Эдвард Титченер предложил термин «empathy» как перевод для немецкого «Einfuhlung» [1], которое на русский переводилось тогда - и до сих пор зачастую калькирование переводится - как «вчувствование». «Проблема эмпатии» для феноменологического движения начала XX в. есть, стало быть, проблема Einfuhlung (сейчас, впрочем, выражение «проблема эмпатии» является вполне конвенциональным, поэтому я им пользуюсь). Возвращаясь к немецкому Einfuhlung, отметим, что и оно в качестве термина стало использоваться не так уж давно - в 70-е гг. XIX в. Несмотря на то, что в форме глагола (einfuhlen) оно встречается уже у Гердера и Новалиса, в форме субстантива оно впервые появляется у гегельянца Роберта Фишера в его диссертации 1873 г. «Об оптическом чувстве формы - вклад в эстетику» (Uber das optische Formgefuhl - ein Beitrag zur Asthetik [2]). Первоначальный контекст «вчувствования» и у Гердера с романтиками, и у Фишера -эстетический: речь идёт о симпатическом восприятии предметов природы и произведений искусства. В концепции Einfuhlung у Фишера актуализируется также гегельянский контекст отождествления с объектом или, вернее, слияния субъекта и объекта.

Статья раскрывает один из аспектов феноменологического метода Г. Г. Шпета, в основе которого лежит проблема «социального» как особой организации, в которой каждая вещь выполняет функцию социального знака. Объективность феноменологического описания действительности, по мысли Шпета, свидетельствует об объективности самого исторического процесса. Объективность феноменологического метода философ доказывает объективностью логического восприятия и описания цели, являющихся одним из значительных моментов его феноменологии.

Работы Г. Г. Шпета могут служить прекрасной иллюстрацией к феноменологическому описанию действительности. В них читатель найдет способ применения феноменологического метода к истории. В то же время история с ее каузальными связями хорошо встраивается в феноменологический метод философа. Так, Т. Г. Щедрина утверждает, что феноменология истории в понимании Шпета есть «феноменологическое описание исторической действительности» [8, с. 138].

Историческое описание у Г. Г. Шпета принимает объективный характер. В этом вопросе взгляды Шпета оттачивались в полемике с представителями логического монизма: Хр. Зигвар-том и В. Вундтом.

Именно история раскрывает перед нами все многообразие явлений в их причинной логической связи, а специфичность истории мы наблюдаем в ее предмете, явленном нам в виде социальных знаков, один из которых - цель.

Густав Шпет и Вильгельм Дильтей по-разному относились к природе понимания. В философии Шпета оно инуитивно, но вместе с тем связано с интерпретацией, идущей от основания вещей, поэтому понимание здесь носит объективный характер. У Дильтея вопрос о природе понимания сводится к описанию психических переживаний людей в герменевтическом круге отношений перехода от части к целому, и наоборот.

Проблема понимания в русской философии была обозначена еще в философии Памфила Юркевича и впервые раскрыта Василием Розановым. У Розанова мы найдем много идей, схожих с идеями В. Дильтея. Г. Шпет рассматривал понимание в традициях феноменологии, и у него был свой взгляд на данный вопрос, когда он связывал понимание и объяснение. Тем не менее как раз и обнаруживается еще одна точка соприкосновения философии Шпета и Дильтея. Феноменология, как и учение Дильтея, признает такой феномен, как описание, в котором находит отправной момент для понимания жизненного мира. Ранее Брентано работал в рамках дескриптивной психологии, в которой его волновала проблема «ясной идентификации предмета и основных разделений феноменов» [1]. Много лет назад Милль указал на то, что «описать нечто значит утвердить связь между этим нечто (отдельной вещью) и всякой другой вещью, которая обозначается или коннотируется посредством любого из использованных терминов» [2]. Шпет также уделяет внимание проблеме логического описания действительности, под которым скрывается феномен объяснения. Что собой представляет логическое описание действительности? В связи с этим вопросом изложим нашу точку зрения на проблему понимания и обоснуем противоречия, которые лежат в основаниях концепций Шпета и Дильтея.

Из курса лекций, прочитанных в 1986 - 1967 гг. в Тбилисском университете.

I

Эстетикой мышления можно назвать наши беседы в связи с тем, что искусство, как известно, прежде всего - радость, а речь у нас должна идти о радости мышления. По - видимому, не существует ни одного нашего переживания искусства или занятия искусством, которое не было бы связано с особым пронзительно - радостным состоянием человека. Пруст даже как-то заметил, что может быть, критерием истины и таланта в искусстве, в литературе является состояние радости у творца. Состояние творческой радости может быть и у того, кто читает или смотрит. Что это за состояние радости, которое к тому же еще может быть и критерием истины? Можно сказать, что у мышления есть своя эстетика, что мысль безусловно связана с радостью, иногда с единственной радостью человека. Эта радость относится и к мысли, о которой я хочу беседовать с вами, и к мысли, в связи с которой вообще возникает вопрос: "что это значит?", "что это за состояние у человека и зачем оно вообще?".

Доклад, сделанный в Институте философии АН СССР в декабре 1987 г.

Свое рассуждение, связанное с весьма сложной задачей - попыткой соединить теорию сознания (для чего потребуется, естественно, введение определенных постулатов) с моим отношением к философии, то есть с тем, что я о ней думаю и что она для меня значит, я хотел бы начать с замечания биографического характера.

Насколько я себя помню, мои первые шаги в философии и влечение к ней были обусловлены (как я теперь понимаю) не какими-то эмпирическими причинами социального свойства и не проблемами общества, в котором я родился, а скорее моим неосознанным желанием воссоединиться с чем-то, что мне казалось частью самого себя, родным мне, но почему-то утраченным и забытым. Или, если говорить определеннее, как я сужу об этом сегодня - с неким общечеловеческим началом культуры. Кстати, тут же хочу заметить, что дорогу к этому воссоединению преграждал тогда (я не случайно выделяю это слово) и существовавший язык философии; язык учебников и философского образования, обратившись к которому я, конечно же, не мог обрести то, что бессознательно искал.

Человек и сознание — вот тема, которая входит в греческую философию вместе с софистами (софисты — учителя мудрости). Наиболее известными среди них были Протагор (ок. 485 — ок. 410 до н. э.) и Горгий (ок. 480 — ок. 380 до н. э.).

Эти философы углубляют критическое отношение ко всему, что для человека оказывается непосредственно данным, предметом подражания или веры. Они требуют проверки на прочность всякого утверждения, бессознательно приобретенного убеждения, некритически принятого мнения. Софистика выступала против всего, что жило в сознании людей без удостоверения его законности. Софисты подвергали критике основания старой цивилизации. Они видели порок этих оснований — нравов, обычаев, устоев — в их непосредственности, которая составляет неотъемлемый элемент традиции. Отныне право на существование получало только такое содержание сознания, которое было допущено самим этим сознанием, то есть обосновано, доказано им. Тем самым индивид становился судьей над всем, что раньше индивидуального суда не допускало.