Густав Шпет

Заметки

1.

Наше мышление нередко попадает в беду. Язык наш – враг наш. Почти за каждым высказываемым или воспринимаемым словом таится, как в засаде, омонимия. Мысля, и в особенности выражая свои мысли, мы других не можем обеспечить от ошибок понимания, а сами впадаем в ошибки выражения. Среди этого рода ошибок выделяется своею парадоксальностью одна: имея дело с омонимами, начинают искать их общее значение или общий источник. Психологически или лингвистически, может быть, такой вопрос не лишен интереса, но логически он парадоксален. Логически обобщение допускается, как подведение под один род видов, естественно, обозначенных разными именами. Но как понимать обобщение, подводящее разные, но одинаково именуемые вещи под один род? Омонимы не должны быть обобщаемы, а должны быть различаемы и детерминируемы; значение каждого имени должно строго отграничиваться; значение, на которое мы обращаем внимание, должно быть выделено и строго фиксировано. – ώστ' ούδενός τών ύπό τούνομα ό άποδεθείς δρος, εί δή όμοίως επί πάν τό όμώνυμον έφαρμόττει (Arist. Top.).

В настоящем тексте я попытаюсь проанализировать связь социальной онтологии Густава Шпета с проблемой эмпатии, активно дискутировавшейся в феноменологическом движении в 1910-е гг. Я также намереваюсь показать, что проблема эмпатии представляет собой что-то вроде «первичного ландшафта» для вопроса об отношении к другому в феноменологии в целом. Сначала феноменология критикует «наивную» концепцию эмпатии, замещая её собственной теорией интерсубъективности, затем надолго забывает об эмпатии, после чего переживает её сдержанное возвращение.

Несмотря на греческое происхождение слова «эмпатия», в философский и научный обиход оно попало сравнительно недавно. В 1909 г. американский психолог Эдвард Титченер предложил термин «empathy» как перевод для немецкого «Einfuhlung» [1], которое на русский переводилось тогда - и до сих пор зачастую калькирование переводится - как «вчувствование». «Проблема эмпатии» для феноменологического движения начала XX в. есть, стало быть, проблема Einfuhlung (сейчас, впрочем, выражение «проблема эмпатии» является вполне конвенциональным, поэтому я им пользуюсь). Возвращаясь к немецкому Einfuhlung, отметим, что и оно в качестве термина стало использоваться не так уж давно - в 70-е гг. XIX в. Несмотря на то, что в форме глагола (einfuhlen) оно встречается уже у Гердера и Новалиса, в форме субстантива оно впервые появляется у гегельянца Роберта Фишера в его диссертации 1873 г. «Об оптическом чувстве формы - вклад в эстетику» (Uber das optische Formgefuhl - ein Beitrag zur Asthetik [2]). Первоначальный контекст «вчувствования» и у Гердера с романтиками, и у Фишера -эстетический: речь идёт о симпатическом восприятии предметов природы и произведений искусства. В концепции Einfuhlung у Фишера актуализируется также гегельянский контекст отождествления с объектом или, вернее, слияния субъекта и объекта.

Статья раскрывает один из аспектов феноменологического метода Г. Г. Шпета, в основе которого лежит проблема «социального» как особой организации, в которой каждая вещь выполняет функцию социального знака. Объективность феноменологического описания действительности, по мысли Шпета, свидетельствует об объективности самого исторического процесса. Объективность феноменологического метода философ доказывает объективностью логического восприятия и описания цели, являющихся одним из значительных моментов его феноменологии.

Работы Г. Г. Шпета могут служить прекрасной иллюстрацией к феноменологическому описанию действительности. В них читатель найдет способ применения феноменологического метода к истории. В то же время история с ее каузальными связями хорошо встраивается в феноменологический метод философа. Так, Т. Г. Щедрина утверждает, что феноменология истории в понимании Шпета есть «феноменологическое описание исторической действительности» [8, с. 138].

Историческое описание у Г. Г. Шпета принимает объективный характер. В этом вопросе взгляды Шпета оттачивались в полемике с представителями логического монизма: Хр. Зигвар-том и В. Вундтом.

Именно история раскрывает перед нами все многообразие явлений в их причинной логической связи, а специфичность истории мы наблюдаем в ее предмете, явленном нам в виде социальных знаков, один из которых - цель.

Густав Шпет и Вильгельм Дильтей по-разному относились к природе понимания. В философии Шпета оно инуитивно, но вместе с тем связано с интерпретацией, идущей от основания вещей, поэтому понимание здесь носит объективный характер. У Дильтея вопрос о природе понимания сводится к описанию психических переживаний людей в герменевтическом круге отношений перехода от части к целому, и наоборот.

Проблема понимания в русской философии была обозначена еще в философии Памфила Юркевича и впервые раскрыта Василием Розановым. У Розанова мы найдем много идей, схожих с идеями В. Дильтея. Г. Шпет рассматривал понимание в традициях феноменологии, и у него был свой взгляд на данный вопрос, когда он связывал понимание и объяснение. Тем не менее как раз и обнаруживается еще одна точка соприкосновения философии Шпета и Дильтея. Феноменология, как и учение Дильтея, признает такой феномен, как описание, в котором находит отправной момент для понимания жизненного мира. Ранее Брентано работал в рамках дескриптивной психологии, в которой его волновала проблема «ясной идентификации предмета и основных разделений феноменов» [1]. Много лет назад Милль указал на то, что «описать нечто значит утвердить связь между этим нечто (отдельной вещью) и всякой другой вещью, которая обозначается или коннотируется посредством любого из использованных терминов» [2]. Шпет также уделяет внимание проблеме логического описания действительности, под которым скрывается феномен объяснения. Что собой представляет логическое описание действительности? В связи с этим вопросом изложим нашу точку зрения на проблему понимания и обоснуем противоречия, которые лежат в основаниях концепций Шпета и Дильтея.