(на украинском)
Річечка в'ється мов стрічка вузенька,
Тихо дерева шепочуть.
Мила хатина у балці низенькій,
Снишся мені ти щоночі.
Сад яблуневий, каштан коло хати,
Вишня старенька край двору;
Он до водички біжать каченята,
Спить цуценя у коморі;
Человек, познавший очень много,
Не жалея времени и сил,
Родину, правителей, знакомых
Как великий праведник судил.
Стрелы слов в сердца людей вонзались,
Истребляя мир, уют, покой…
Судьбы и столетия казались
Беспробудной, непроглядной тьмой.
Падший ум гордыня поучала,
Как «любить», «бороться» и «страдать»;
И путей земных не освящала
Светом Неба – Божья благодать.
8.02.2011 г.
Однажды пения урок
Решила дать ворона,
Хоть и не знала в этом толк,
Собой была довольна:
– Певца, искуснее, чем я
Нигде вы не найдете,
Со мною даже соловья
Легко перепоете!
Жил в середине прошлого века в станице Зеленчукской казак Никифор Степко. Справный был казак Никифор. Имел он на берегу реки крепкий большой дом с резными наличниками и дубовыми ставнями на окнах, богатое хозяйство, красавицу-жену, которая подарила ему четырёх сыновей и малютку дочь за семь лет их счастливой совместной жизни. И знали станичники, что редко где можно найти в станице и в окрестных селениях такой пышный и вкусный хлеб и такую чистую и крепкую водку, какие водятся в доме казака Никифора. Знали также, что Степко — человек серьёзный, на все руки мастер, да и не из робкого десятка, в чём не раз могли убедиться его товарищи во время прошлых боевых дел.
«Мы все капитулянты перед блудом. Потому и войны нет, что все сдались»
— Отец Андрей, для кого разговор об этой страсти актуален, если он сегодня актуален вообще?
— Один человек просил о помощи другого человека: я мучаюсь от разных помыслов. А тот ему говорит: если бы у тебя не было помыслов, у тебя были бы дела…
Если человек не распознает у себя помыслов блуда, которые он ощущает как вторжение в себя и что-то чужое, значит, он настолько погружен в блуд, что даже этого не замечает.
Когда закончатся слова,
В распахнутое сердце влетят осколки.
Полутьма. Пронзают эхом кривотолки
И жгут дотла.
Холодной тишиной залит
Безумный мир. Купается в трущобах
Пустота. Не дотянуться в небоскрёбах -
Рука слаба.
Застыли капли на стекле
Чужой души, и льдом укутала глаза
Неправда. Там притяжение к земле -
За грех награда.
Праздник не зависит от погоды:
Божие дожди – все ж благодать.
Спас медовый, радость для природы!
От унылых нас чего ей ждать?
Мечемся по заданному кругу...
Кем? Когда? Чем праздность оправдать?
И многозаботливость-подругу
Научить неспешности плода?
Там, где нужно соучастие,
Недостаточно сочувствия.
Зорким взглядом, без пристрастия,
Оцени беды присутствие.
Злое слово – «безразличие»,
Богу мерзко равнодушие.
Прояви души величие,
Покажи своё радушие!
Нет на Северном Кавказе, пожалуй, ни одного перевала, ведущего на южную сторону, где нельзя было бы найти следы сражений великой Отечественной войны. Марухский и Санчарский перевалы, Наур и Дамхурц, которые стали местами воинской доблести и мужества наших соотечественников, сегодня известны очень и очень многим. Но мало кто знает, что были ещё десятки горных троп, иногда даже не обозначенных на самых подробных картах Генштаба, где так же прошла война и где до сих пор остались лежать солдаты, а их могилами стали вечные льды или скалистые склоны и гребни горных хребтов. Тогда, в сорок втором, стрелки из «Эдельвейса», встретив упорное сопротивление на основных кавказских перевалах, пытались пробиться через любые, самые труднопроходимые щели, чтобы зайти в тыл тем, кто стойко держал оборону на главных тропах к Чёрному морю. И тогда дорогу им преградили небольшие отряды, чаще всего недостаточно обученные и вооружённые, намного уступавшие захватчикам в специальном снаряжении для хождения по горам.
Никто никому не нужен,
никто никому не важен.
Каждого бьёт каждый —
мы умираем дважды.
Трупами полон город.
Толпами правит голод.
Мир покидает жажда —
мир умирает дважды —
жажда любить по Богу.
Господи, что им проку?
Плачу над ними богом,
плачу над нами с Богом.
1.
Во дворе гуляет пёс
У него лохматый хвост.
Два больших висячих уха
В рыжих пятнах его брюхо.
Вот такой гуляет пёс,
И зовут его – Барбос!
Вышел котик из ворот.
Нет, скажу наоборот.
Из ворот выходит кот
Или может бегемот?
Или вместо бегемота
Вышла цапля из болота?
Цапля вышла из болота,
Напугала бегемота!
Ученый и монах, физиолог и богослов, он изучал механизмы душевной жизни человека. Наука, культура, жизнь, совесть в его трудах неразделимы. При полном отсутствии морализирования.
Алексей Ухтомский — яркая, почти неправдоподобная в истории отечественной науки личность. Русский князь, кандидат богословия, академик АН СССР, монах в миру. Один из плеяды великих русских физиологов конца ХIX — середины XX столетия — Ивана Сеченова, Ивана Павлова, Владимира Бехтерева, — Алексей Ухтомский ближе других подошел к изучению механизмов душевной жизни человека.
Подлинный муж науки, он посвятил жизнь познанию анатомии и физиологии человеческого духа. (Николай Гоголь назвал бы его «душевным анатомиком».) Он создал учение о доминанте, равнопрочное с позиций физиологии и психологии. Он считал, что именно доминанты, будучи одновременно и телесным, и духовным механизмом, подчиняют себе нашу душевную жизнь, направляют наше поведение и определяют логику мышления. Это такая форма причинности, которая приближает нас к пониманию свободы воли, свободного и ответственного действия — поступка.
«Посмотри! Посмотри на меня!» — кричала Добродетель одного человека. Но мне хотелось отвернуться или хотя бы зажмуриться.
«Посмотри на меня!» — умоляло Горе другого. И я смотрела, чтобы утешить и обласкать его. Но Горе тут же срывало маску и оказывалось Тщеславием.
«Ну, посмотри же на меня!» — требовала Гордость третьего. И я бежала прочь, чтобы не видеть и не слышать.
«Посмотри на меня!» — взывало Страдание четвёртого. И я несмело поворачивала голову в его сторону, сострадая. И между нами являлась Милость, словно затем, чтобы удостоверить подлинность происходящего.
«Посмотри, посмотри на них! — просила Милость. — Они нуждаются в том, чтоб их увидели по-настоящему».
Естественная гордость матери может незаметно перерасти в гордыню. А любование новым человеком Божиим — своим дитятей — вдруг стать самолюбованием.
«Он будет у тебя архиереем!» — кто-то произносит, когда ты, еще с круглым животом, идешь по храму. Архиереем! — слово западает в душу и приятно щекочет.
И вот архиерей родился. Отчего-то красный, с волосатыми спинкой, лбом и ушами. Он истошно кричит. И ты думаешь: Боже мой, это мой сын! Но на кого он похож?
Через три дня краснота сходит, и архиерей становится желтеньким. «Это желтуха новорожденных!» — успокаивает педиатр. — «К месяцу пройдет». К месяцу? Значит, мой сын будет целый месяц желтого цвета? Это будущий архиерей-то? Стыд какой.
Каюсь, Боже, что Образ светлый –
Оттиск Твой на душе моей –
Очернила поступком «смертным»
В суетливом мельканье дней.
Каюсь, Боже, что Образ чистый –
Твой хрустальный живой родник –
Замутила грехом корыстным,
«Эго» им усладив на миг.
Забывая Отцовское слово, –
В омут жизни…
И только в скорбях
Блудной дочкой Душа моя снова
Ощущает пред Вышним себя.
Ох! Каким же бывает обманным
Мира ярмарочный балаган!..
Заморочит, опоит дурманом,
Увлекая лукаво в капкан.
Душа ожившая порхает,
С утра в церквушке помолясь.
Вернувшись из морского рая,
Солёную стирает грязь.
Скользит по яблокам лобастым,
И подпевает петухам.
Ещё чуть-чуть – и Первым Спасом
Мак освятится по дворам.
Нас Церковь снова призвалá,
И мы стоим пред нею.
Вовсю звонят колокола:
Сегодня – Маккавеев!
Сюда с корзинками спешат
Все бабушки и дети.
Здесь можно у Церковных врат
Купить цветов букетик.
Оберегаю, моя радость,
Твою улыбку, тихий сон -
Его младенческая сладость
Мне утешение. Времен
Во сне стираются границы,
И мы с тобой – как два птенца
Одной большой красивой птицы,
И нашим жизням нет конца.
(Сб. "Стопами любви")
