Омилия

Мерцает мобильный дисплей голубой,
Имён в нём всё меньше и меньше.
Как будто безжалостно смыло водой
Знакомых, приятелей, женщин.

Уйдёт этот вечер, и страхи минут
В цветочном умрут аромате.
А следом ночные желанья придут,
Которые  вечно некстати.

На фоне усугубляющегося экономического кризиса всё очевиднее проступает кризис духовный, который, вероятно, первичен. Равнодушие людей к ближнему маскируется, прикрываясь психоэмоциональным флёром и красивыми словами, за которыми часто пустота. О том, как сохранить живое сердце в непростых условиях нашего времени мы беседуем с кризисным психологом из Минска Константином Владимировичем Яцкевичем.

— Как бы вы охарактеризовали нынешнее время? В чём его главные вызовы и угрозы?

К 60-ти летию со дня смерти

А я пил горькое пиво, улыбаясь глубиной души…
Как редко поют красиво в нашей земной глуши…

АЛЕКСАНДР ВЕРТИНСКИЙ

Я не современный человек и люблю читать книги не по мобильнику, а вживую, делая на страницах карандашом пометки, отчеркивая понравившиеся места на полях ногтем, если под рукой не оказалось карандаша, загибая листы, оставляя в минуту раздумий книгу на столе разогнутой,– в общем, делая все то, за что, страшно вытаращив глаза, ругают визгливым шепотом строгие библиотекарши…

Зная такую мою слабость, близкие мне люди иногда дарят мне книги. Так вот недавно у меня появилась книга «Александр Вертинский. «Дорогой длинною…»», которую я тут же с интересом прочитал… Я люблю Вертинского…

Однажды, подходя к зданию Патриархии, Святейший Павел заметил у входа много иномарок и поинтересовался, чьи это машины. Ему сказали, что это машины архиереев. На что Патриарх с улыбкой сказал: «Если они, зная заповедь Спасителя о нестяжательстве, имеют такие машины, то какие же машины у них были бы, если бы этой заповеди не было?»
«Четыре истории о Сербском Патриархе Павле»
Юрий Максимов

Бывает же такое: любящие вроде люди от души хотели сделать приятное, а вместо этого получился целый мешок проблем. Такой вот неутешительный вывод сам собой напрашивался отцу Георгию, когда он со своего балкона рассматривал полученный на юбилей подарок.

   Хотя тема и заявлена, однако здесь не предполагается направленной речи о пользе поэтического мировосприятия. Может быть, поэтому и не выказывается далее в этом тексте какой-то логически построенной последовательности или аналитически выверенной системы, хотя, разумеется, существует определённая последовательность, соответствующая, может быть, стадиям взлёта утки с поверхности болота.

Узенькая дорога у села Калюткино шла между обрывами – по обе ее стороны все было изрыто, котлованы, карьеры, ямы, воронки... Земля на срезах коржами: слой красный, слой розовый. Едешь, будто в раскаленный ад спускаешься. Съежился я весь от такого пейзажа, дрожью обкатился.

– Глину роют! – просипел таксист, заметив мое внимание к карьерам. – Вы к кому едете-то?

– В храм ваш едем Сретенский...

– А, к ненормальной!

– Почему ненормальной?

Водитель лишь ухмыльнулся в ответ.

Я живу не собой... Не собой —
всё своё я давно растеряла.
Пусть толпятся несчастья гурьбой,
их для гибели всё ещё мало.
Дальний свет не слепит мне глаза,
ближний враг или друг — всё едино.
Собирается в сердце гроза,
но душа покрывается льдиной —
жажда правды который уж год
ищет Богом посаженный плод.

Сокрытый между пристальных деревьев,

Неслышным шагом тёмно-синий вечер

Вдруг облекает в символ сокровенные явленья:

Там тонкий пламень замедляет бег над грудой сучьев,

Где над поляной молчаливо простирая плечи,

Приникли будто – в Невещественном согреться, –

И озаряет их морщинистые кроны

Как бы последний предзакатный луч...

                                                                    И –

Это время для безмолвной песни.

Когда на верхи тёмных сосен

Взбегает ветер сизокрылый,

И сыпкий дождь ковылье косит

Своею свежестью унылой,

Твой тихий шаг, как тёплый облак,

Росою облекает камень,

Где сад, как верный славы облик

Твоими насаждён руками.

Блажен, кто Божьим Словом ранен:
Сладка ему святая боль,
А мир земной и чужд, и странен,
И жизнь его — скорбей юдоль.

Но уповающий на Бога
Вовек не будет посрамлен:
Господь порою взыщет строго,
Но и возносит тоже Он!

Франсуа Мориака часто называли католическим писателем, однако сам известный романист утверждал, что он католик, пишущий романы. Это не одно и то же. Вслед за ним многие писатели отрицательно относились к подобному религиозному делению их творчества. Образно говоря, такая «вывеска» занижает интерес читателя к произведению еще до ознакомления с ним. Она словно говорит о том, что книга будет дидактичной и малоинтересной. Однако если вернуться к формулировке Мориака и, перефразировав ее, спросить: так есть ли разница между православными писателями и православными, пишущими романы? – каков будет ответ? На мой взгляд, разница есть и существенная.

Я люблю здесь мгновение каждое,
Эту зелень и свежесть люблю!
Я люблю вас, родимые граждане,
И рассветы для вас я стелю.

Я люблю вас, берёзы печальные,
И тебя я люблю, ветерок.
Небосвода кольцо обручальное
Словно радости светлой глоток.

Не наслушаюсь жабьего пения –
Много нежности в нём и тепла…
Дарит Родина мне вдохновение,
И весна от цветенья бела.

Как-то темной ночью в сад

Лез я за малиной,

Мне навстречу дед Панкрат

С длинной хворостиной.

Обещал мне показать

Где зимуют раки.

Недосуг мне было ждать,

Я исчез во мраке. 

Кривое — выпрямляй, 
а не храни;
смерть —  
главный выпрямитель: 
уложит всё живое
под гранит,
но вы и в смерти
Бога воспримите.

Кто небу внял
и крест судьбы не бросил,
тот в седине годов
приимет просинь
небесную, 
как чей-то верный штрих
который 
на главе его затих.

С утра, только глянуло солнце, чухан и бобыль Сухопаркин - на ногах, прыгает по кочкам в прилукской низине и кнутом стягает тощих коров, чтобы не рассыпались кто куда. К двенадцати часам, сдав бабулькам-дояркам на подой стадо, он подрядился за три сторублевые бумажки препроводить к Ошалелому ручью табун ипподромных лошадей на водопой. По пути пошумел на горлиц и воробьев, нахально роющихся в кучах сохнущего после намолота зерна. Остервенело закидал птиц кусками шлака, оглыдками корневищ, вырванными бульдозером из земли, и ссохшимися ошметками земли. Потом, когда бабки ушли с бидонами тёплого молока за спиной в станицу, он, воротившись, вскинулся опять гоняться за резвыми коровами и собирать их в кучу.

Старые фото тускнеют,

Прошлого лица молчат,

Здесь тишиною согреют,

Там натаскали волчат

Злых, одиноких и с воем,

Вот о добыче кричат,

Точно бездумная свора

Слепеньких, драку начать.