Как пахнет воздух летним утром.
Витает липы сладкий сон.
И не спеша идут минуты,
И льётся синь со всех сторон.
Как листья зелены и травы,
И как блестит на них роса.
Мне деревенский дух по нраву,
Смотреть по нраву в небеса.
Иду и глажу я рукою
Ещё чуть сонный, тихий луг.
И с непокрытой головою
Стоит, клонясь, камыш вокруг.
7
Бельгийский евангелический комитет, куда входили преподобный ван ден Бринк, де Йонг и Питерсен, предполагал открыть в Брюсселе новую бесплатную школу, где ученики должны будут вносить лишь небольшую сумму за питание и квартиру. Винсент обратился в комитет, и его приняли в школу.
— Через три месяца, — заявил преподобный Питерсен, — вы получите назначение где-нибудь в Бельгии.
— Если он будет достаточно подготовлен, — угрюмо бросил преподобный де Йонг, обернувшись к Питерсену.
Де Йонг в молодости, работая мельником, потерял большой палец, и это толкнуло его на путь богословия.
— От проповедника, господин Ван Гог, прежде всего требуется умение говорить с людьми и доступно и красиво, — предупредил преподобный ван ден Бринк.
Из церкви, где происходила эта беседа, преподобный Питерсен вышел вместе с Винсентом; когда они оказались под ослепительным брюссельским солнцем, Питерсен взял его под руку.
— Я очень рад, что вы поступаете к нам, мой мальчик, — сказал он. — В Бельгии столь многое предстоит сделать, и вы с вашим молодым пылом, думается мне, очень здесь пригодитесь.
Винсент не знал, что греет его сильнее, теплое ли солнышко или неожиданная благосклонность священника. Они шагали по узенькой улице, которую с обеих сторон, словно утесы, обступали шестиэтажные каменные здания. Винсент не находил слов, чтобы ответить Питерсену. Наконец Питерсен остановился.
— Ну, мне в эту сторону, — сказал он. — Вот моя визитная карточка, и когда у вас выдастся свободный вечер, загляните ко мне. Буду рад потолковать с вами.
В евангелической школе оказалось всего три ученика, включая Винсента. Их препоручили учителю Бокме — низенькому жилистому человечку, с лицом, которое было словно вогнуто внутрь: если бы от его бровей к подбородку провести отвесную линию, она не коснулась бы ни носа, ни губ.
О, как страдало сердце музыканта!
И Presto* пульса разрывало грудь,
Но растворилось в музыке Andante*,
Боль расставанья превращая в грусть.
Затронул поэтические струны
Бетховенский душевный монолог:
Да, только ночь
и бледный профиль лунный
Поэт в творении увидеть смог.
Божественное музыки искусство!
Нам не постичь порой его вершин,
И невместимое, сродни Прокрусту,
Вместить хотим в мирок своей души.
Жили по соседству два деда — дед Ваня и дед Саня. Жили попросту и дружно. Но вдруг рассорились, почти как у Гоголя — Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.
Добрые соседи это, наверное, не менее важно, чем добрая жена или добрый муж. Соседи ведь всё друг про друга знают, а если и не знают чего, то сами домысливают у себя на кухне.
Вы спросите, — Из-за чего деды поссорились? — А я вам отвечу,
— Из-за солнечных бликов!
Не верите? Тогда слушайте мой рассказ.
29 и 30 августа в рамках проекта «Чехов жив» в Парке Горького (г. Москва) пройдут лекции посвященные творчеству Антона Павловича Чехова. Организатор проекта — компания «Google Россия».
Первую лекцию 29 августа прочитает российский сценарист и драматург Елена Гремина. Она расскажет о связи архетипов и персонажей Чехова с сегодняшней жизнью. Гремина принимала участие в разработке теста для кастинга проекта «Чехов жив».
Вторым лектором 30 августа станет журналист и писатель Денис Драгунский. Лекция «Женщина, судьба и вкусные вещи» будет посвящена рассказу Чехова «Ариадна».
Прослушать выступления можно будет в кинотеатре «Пионер», вход свободный.
Список документов, вносимых в единую информационную систему, утвердит Министерство культуры.
В Национальную электронную библиотеку (НЭБ) в дополнение к копиям печатных и электронных книг, авторефератов и диссертаций будут включать также различные архивные и мультимедийные материалы, в том числе документы из архивов, связанные со знаковыми историческими событиями, каталоги живописи, фотографические изображения скульптур и картин и т.д. Об этом сообщила пресс-служба Министерства культуры.
В пресс-службе также отметили, что пополнение фондов НЭБ архивными и мультимедийными материалами «будет полезно для научных работников, искусствоведов, пишущих статьи и книги по искусству, студентов, аспирантов, а также всех, кто интересуется историей изобразительного искусства».
Ну, здравствуй августовский день!
Запасы летние убоги,
Но на лице моём не тень,
А лишь подобие тревоги.
Я вновь иду по рубежу
Базарных вытянутых стоек
И в лица преданно гляжу,
И планы суточные строю.
Вот к этой маленькой мадам
Не подойду — червонец должен.
Конечно, я его отдам,
Потом, когда-нибудь попозже.
В моей душе живет непостоянство,
Небесный дар на пыльный положив чердак,
Я там в цепи контактов и пространства
Учусь читать любовь по буквам и складам.
Всплеск безрассудства на границе в звезды
И с подоконника я вглядываюсь в явь,
Где рядом будешь ты и лампы-гроздья,
А я по капелькам расплавлю гнева сплав.
Так проще зариться на век от века,
Здесь не вода подтачивает стены — свет,
И плавко обтекают Землю реки,
Лишь иногда их капли — светлячки в листве.
Пензенский краевед обнаружил в фонде областной библиотеки документ почти двухсотлетней давности.
Кандидат исторических наук Дмитрий Мурашов обнаружил письмо известного историка и литератора в первом томе собрания сочинений Карамзина, изданных Александром Смирдиным в 1848 году. Как сообщает ТАСС, Мурашов вначале не поверил, что нашел именно письмо Николая Карамзина, так как тот никак не был связан с Пензенским краем. Однако впоследствии была выдвинута реалистичная версия того, как письмо могло попасть в библиотеку.
Издание, в котором был обнаружен документ, когда-то принадлежало пензенскому губернатору и библиофилу Николаю Селиверстову и, согласно завещанию владельца, было передано городскому художественному училищу, а оттуда уже попало в фонды областной библиотеки. По мнению Дмитрия Мурашова, письмо вклеил в книгу сводный брат Карамзина Александр Михайлович (которому и было адресовано письмо), а кто-то из его детей подарил это издание Селиверстову. Уже состоялись графологическая и другие экспертизы, которые подтверждают факт подлинности письма.
В селе Наровчат Пензенской области 5 сентября состоится торжественное открытие памятника писателю Александру Куприну и его героям. Событие приурочено к 145-летней годовщине со дня рождения русского классика, сообщает ТАСС.
Наровчат — родное село писателя. Монумент поставят в сквере между единственным в мире домом-музеем Куприна и Покровской церковью, где его крестили. В настоящее время заканчиваются строительные работы по возведению монумента.
«Шестиметровый памятник представляет собой архитектурно-скульптурный ансамбль, в центре которого на садовой скамейке расположена фигура Куприна в окружении персонажей из его произведений «Поединок», «Олеся», «Храбрые беглецы» и «Царев гость из Наровчата», — рассказал председатель правления «Наровчатского землячества» Валентин Журавлев, который курирует создание памятника.
Проект «Украина» жив и сегодня. Он лишь снова сменил прописку. Кому и для чего нужен русофобский буфер между Россией и Европой?
Документальный фильм Андрея Медведева (2015).
Авторы сценария: Андрей Медведев, Татьяна Саломадина.
Режиссер: Виталий Максимов.
Производство: Россия, ВГТРК
Не слепи меня, солнышко милое,
На церквушку взглянуть мне позволь.
Напитаюсь незримою силою,
Одолеть чтоб невзгоды и боль.
Купола золотистые радостно
Освящают простор голубой.
Просыпается утречко раннее
Над страною моей чуть живой.
Помолитесь, Святые Угодники!
Помолись, горемычный народ!
Ведь не будет другой у нас Родины —
Пусть Господь нам терпенье даёт!
Уйдёт затянувшийся вечер,
Растаяв в мерцающей мгле.
И вновь будет день засекречен
Дождём на холодном стекле.
И в малой далёкой отчизне
У ветра с дождём на краю,
Блестящие капельки жизни
Мне тайну откроют свою.
А с ней вместе с праздником лета
Открывшихся чувств не тая,
Уйдёт во все стороны света
Блаженная радость моя.
Что я называю христианской «наглостью»? То, что христианин имеет дерзновение думать, что он кому-то небезразличен в этом мире, и кто-то посторонний может «подвинуться» ради него, хоть и не должен. Наглость надеяться на чудо человечности и поддержки в трудных обстоятельствах. По нашим временам это даже — сверхнаглость, разве нет?
Да, было время, когда человек человеку по умолчанию считался другом и братом — советское время. Оно не было идеальным, но выросшие в СССР — это особенные люди, которые понимали, к примеру, что нельзя человека выгнать просто на улицу (он же человек! — даже если беден, неуспешен, имеет не тот оттенок кожи или мыслит как-то иначе, по-другому). Ныне, к сожалению, другое время и другие люди, хотя и встречаются ещё прежние. Мы не смогли влиться в западную цивилизацию — генотип не тот, однако приобрели многие нелучшие их качества, которые не позволяют нам быть вполне представителями своей русской цивилизации. И только в христианской среде, как «рудимент» общественной жизни, сохраняется пока человечность и понимание того, что ближний — это не кум-сват-брат, а всякий человек, нуждающийся в нашей помощи. Более того, нуждающийся сам делает одолжение, подарок, тому, к кому обращается за помощью, предполагая найти в нём Человека.
Без милости идущие, что вы ищете?
Ваше убогое ремесло — бить:
Сплетней ли, пулею, а все равно нищие,
вы без пяльцев на нить судьбы!
Вышли по́ миру, зуб заточенный,
Да по улицам и урочищам,
Вышли мертвые — мертвых бить,
Судьбы времени завершить.
Отбывала я каторгу в ваших капищах,
Что не столб стоит, то шакалий лоб,
А на месте сердца у подданных лапища,
А у самых подданных и любить могло!
Но не выстучит, не во вретище,
Всё жестокое мира детище!
Вышли мертвые — живших жечь
По полям да сухой меже.
С фотографий черно-белых
смотрят дети, взгляд их — даль,
челка, лоб и птица села
тень несмелую отдать
Глянцу выцветшей бумаги,
За окном листва желта,
Ищет капли теплой влаги
Ввысь и глуби прорастать.
Так времен цепочка вьется
И в начальном стуке дня
Ночь на свет и цвет порвется
И метнется прочь, храня
Между жизнью и смертью – минута,
Кто бы знал, как она тяжела.
Никакая земная валюта
Никогда бы меня не спасла.
Но Судьба указала дорогу,
Чтобы только дойти до конца
Сквозь себя к Настоящему Богу
И от смерти не прятать лица.
А иначе бы не было песен
И стихов, что в душе родились,
Потому что мне стал интересен
Этот мир под названием жизнь.
2015
Я особых надежд не питаю,
На волшебную манну небес,
Но всё больше себя понимаю,
Тишину, охватившую лес.
С каждым днём мне становится ближе
И понятнее радость земли
Не из детских рисованных книжек,
А вот здесь, где кричат журавли.
И когда пролетят над полями
Эти птицы над ржавью снегов,
Я подолгу порою часами
Их внимательно слушать готов.
Уже второй год живу недалеко от могилы Пастернака. Стыд сплошной: надо было бы еще год назад прийти на могилу поэта, литию прочесть (пропеть, прошептать). А не получилось. Не сложилось. Лень-матушка да суета-зараза.
Хотя в Париж ездил зачем? На кладбище Монпарнас ходил, на Пер-Лашез ездил, опять же. И потом — на Сент-Женевьев-де-Буа с перекладными добирался. Ведь не ради же Эйфелевой башни, ведь не ради. Что мне башня, и что я башне? Где бы ни был, что было главное в программе? Правильно: кладбище. Мертвые — они только условно мертвые. Трудно сказать, кто живее: сегодняшние живые или вчерашние мертвые. А кто кого мертвей? Оскар Уайльд или вчера похороненный парикмахер с бульвара Распай? Трудно сказать. Мертвые и живые сплелись воедино, и кто мертвей, а кто живей, сказать сложно. По мне — мертвые живее живых, а живые мертвее мертвых.
До смерти четыре шага, а может быть пять,
Я видела ее тень за своею спиной.
Нет, не дождаться, что будут ее обвинять.
Спасибо всем ангелам, я остаюсь живой.
Есть список действий, которые делать нельзя:
Мне смерть не раз жестко и чисто била под дых.
Когда из-под ног мгновенно уходит земля,
И впускает лишь ослепительно молодых,
То я цепенею, и страх уходит на дно,
Я — рыба в аквариуме, мне нечем дышать,
С улитками, с водорослями я пью вино,
Которое пить нельзя: надо вперед бежать...
