"Пойдём и мы
умрём с Ним вместе!"1
Что можно тут ещё сказать?
Сегодня Бога на Голгофу
уже начнём мы провожать.
Уже привязан тот осляти,
и срезаны с ветвей цветы,
и древо ждёт Его Распятья,
объятья распахнув свои.
Заточены уже и гвозди
и побелен, наверное, плат,
и губка с уксусом и трости,
чтоб кости пробивать, стоят
уже готовые к Свершенью,
к Суду над Богом… Только смерть
уже дрожит пред Воскресеньем!
Пойдём и мы сегодня с Ним!
1. Слова апостола Фомы. Ин.11:8,16
Должно быть, Марфа — старшая сестра.
И потому она всегда хлопочет…
В семье ведь старший — хочет иль не хочет —
заботиться он должен о других.
Мария — младшая. Она —
избалована лаской и любовью —
земноё всё её не беспокоит,
её удел — сидеть у ног Твоих.
А Лазарь, брат, родился меж сестер,
второй ребенок. Марфа помогала
его растить, возможно, пеленала,
играла с ним, как нянька или мать.
Дети сильнее взрослых. Чище, проще и сильнее. Может, потому взрослым порой и хочется сокрушить эту детскую силу, чтобы самим не казаться слабыми? Как будто выиграв в борьбе с ребенком, можно доказать свою состоятельность. Как родителя, как педагога, как взрослого человека...
«Послушайте, мамаша, Ваш сын ест снег!» — подходит ко мне на горке чей-то папа.
«Спасибо!» — честно скажу, я почти пропускаю его слова мимо ушей, сейчас я поглощена своим вторым ребенком, маленькой дочкой, сидящей у меня в рюкзачке и хныкающей.
«И Вы так спокойно...» — возмущается чужой папа.
Поднимаю глаза: «А Вы что в детстве снег не ели? Я — ела!»
А ДЕТИ ЛЕТАЮТ
А дети летают?
А дети летают!
А дети летают
не только во сне.
Они замечают,
они понимают
и видят того,
кто невидим уж мне.
И ангел небесный
их оберегает —
хранит их улыбки, полёты и сон.
А ангел небесный,
когда пролетает
над их колыбелью,
им машет крылом!
Не ночью,
Не в Палестине
Не в Вифлеемской пещере двадцать веков назад.
Сегодня.
В Москве.
В квартире под номером сто четыре
Родился Господь —
пробило
тогда ровно два часа.
На кухне часы пробили,
когда две хозяйки лепили
с капустою пироги.
Свекровь и невестка вместе,
не ссорясь, месили тесто,
и девочка пела песню
про ёлочку, лет пяти.
Рождество — любимый Улин праздник. Потому что на Рождество Уле дарят подарки. Много-много разных подарков. А подарки Ульяна обожает. Особенно подарки в больших красочных коробках, обернутые цветной фольгой и перевязанные атласной ленточкой. Что может быть приятнее проснуться в Рождество самой первой, побежать в гостиную, где стоит красавица ёлка, и начать срывать эти ленты, шуршать фольгой и наконец, открывать коробки да доставать из них говорящие куклы, фарфоровую посуду или новое платье! Ни-че-го!
Но сегодня среди пестрых коробочек, под ёлкой она с удивлением обнаружила простой сверток белой бумаги. Уля повертела его в руках. Никакой надписи на свертке не было. Она разорвала обертку. И обнаружила внутри скатанное в рулон лоскутное одеялко. Девочка скривила губы. И отбросила одеяло в сторону. Что за странный подарок!
Это была первая Лёшина Ёлка. И Лёша ждал её с нетерпением. Ещё бы — ведь там будет настоящий Дед Мороз, и, говорят, живая обезьянка.
Утром мама достала сыну его любимую рубашку с лошадками и синие теплые штанишки. И Лешка даже разрешил себя причесать.
— Какой ты большой! — вздохнула мама.
— Я — большо-о-ой! — согласился мальчик. И тут же уточнил: — Сколько мне годиков, мам?
— Три с половиной!
— Да, три... — Лёша внушительно оттопырил четыре пальца. — С половиной!
Аську никто не любил.
Она была в классе новенькой, эта девочка. К тому же с рыжими торчащими в разные стороны короткими волосами. Но даже дело не в странной внешности Аси. А в характере. Аська казалась злой. Она могла пресильно обидеть колким словом или больно ущипнуть за руку. Просто так. Без причины. Оттого все ребята в классе её сторонились. И Тома тоже.
Вот сейчас они с мамой шли домой из школы, и Тома жаловалась, что классная Марья Васильевна посадила к ней за парту Асю. Эту злую, нехорошую Асю.
На улице моросил дождь, и Тома под зонтиком крепко держалась за мамин локоток. Холодало.
— А знаешь, почему Ася злая? — вдруг остановилась мама и внимательно посмотрела на Тому.
Ожиданье зимы схоже с ожиданием ребенка,
когда уже подошел срок,
но момент ещё только наступит.
Каждое утро ты просыпаешься, вопрошая — сегодня?
А днем — всюду ищешь предвестья,
затем, чтобы вечером, ложась спать, сказать себе «завтра!»
Ожидание длится невечно,
таков закон времени,
и сюжеты из жизни, как времена года, сменяют друг друга.
Однажды приходит зима,
разрешившись от бремени первым снегом —
девственно чистым и белым.
Дурацкое состояние.
Мы стоим с Дениской в храме. Литургия. Я реву. Ничего не могу поделать. Реву в два ручья. Если бы не протяжное «Иже Херувимы», я бы, наверное, завыла. Но в храме поют: поет хор, поют Ангелы. Выносят Дары. Выть совестно. Я — реву.
— В храме мальчику надо снимать шапку.
В который раз шипит сзади сердитый голос. Так бывает всегда. Хочешь — чтобы тебя никто не замечал, будешь главной мишенью. Искушение называется. Наклоняюсь к Дениске. Шепчу: «Давай снимем шапочку..». Сын непреклонен. Продолжаю реветь.
Почему я реву? Я сама не знаю. Наверное, предродовой психоз. Повышенное содержание в крови каких-то гормонов. Или пониженное — других. Как результат: плаксивость, эмоциональность и прочая дребедень. По крайней мере, так пишут в женских журналах. Но может, дело не только в физиологии, а в наших страстях? В том самом падшем Адаме, или в согрешающей Еве, сидящих во всех нас.
В цикличности церковной жизни есть определенная мудрость и гармоничность. Каждый год мы переживаем одни и те же события из жизни Христа, Божией Матери и апостолов. И каждый год эти события могут приобретать для нас новый смысл, высвечиваться чем-то ранее неведомым и в то же время близким нам сегодняшним. Ведь за год мы изменились, изменился наш опыт, наше мироощущение и даже, возможно, наше восприятие самих себя.
Сегодня Рождество Пресвятой Богородицы. В этот год я думаю о Иоакиме и Анне.
Два уже немолодых человека, муж и жена, испивших вместе боль неплодства и не осудивших друг друга, не предавших святость брака, не возроптавших на свою долю. Они любили друг друга. Они друг друга понимали. И в то же время стояли на грани отчаяния, и каждый в одиночестве искал излечения истосковавшийся души. Иоаким ушел в пустыню, где молился, проводя дни в посте. А Анна ждала его дома, терзая себя горькими думами.
Когда я только пришла к вере, большое недоумение у меня вызывала добродетель послушания.
Я жила в городе, где по сути — каждый сам за себя. «Твои решения — твоя ответственность» — слышала я с детства. — «Не перекладывай свои заботы, на чужие плечи!» А тут вдруг: «Послушание — выше поста и молитвы...» Что это за послушание такое? И кого, а главное — зачем мы должны слушаться? Разве другой знает нас лучше, чем мы сами? Разве другой ответит за нас? Разве... — вопросы роем вились в моей голове, и вскоре я, ранее полагавшая, что я послушная дочь и ученица, поняла — слушаться я не умею.
Мне очень хочется себя оправдать и сказать: «Я выросла без отца, и потому, будучи лишенной сильного авторитета, я не смогла научиться послушанию». Мне хочется так сказать, но я не скажу. Потому что послушание напрямую не зависит от нашей способности или возможности подчиняться сильной личности, но в нашей готовности доверять и доверяться другому человеку.
Почему мы так любим, так тянемся к бабушкам? Наверное, потому что они, даже больше чем наши родители, помнят нас детьми. Маленькими, чистыми, хрупкими детьми. Помнят и так и относятся к нам, как к детям. Оправдывая, прощая, видя только хорошее.
Наташа резала полоски из цветной бумаги и склеивала их в пеструю новогоднюю гирлянду. Она мазала клей тонким слоем и размышляла о том, что значит выражение «отношения не клеятся». Отчего не клеятся? И чем можно их склеить? Эти отношения?
Наташкин двухлетний сын Денис бегал рядом в трусах и не думал ни о чем, а просто радовался зеленой елочке и разноцветным украшениям. Счастливый!
Желание уединения и чувство одиночества — спутники моей жизни. Порой эти два состояния переходят из одного в другое, порой взаимодополняют или взаимозаменяют друг друга. Иногда они мучают меня, иногда — приносят упокоение.
Я не очень общительный человек. Нет, я люблю людей, люблю общение, добрые разговоры, люблю открывать для себя в другом человеке что-то новое, что-то близкое, что-то родное или, наоборот, узнавать в собеседнике что-то совершенно отличное от моего мира. Я люблю разговоры по душам, лицом к лицу с одним или парой друзей. Но от множества людей я устаю. Устаю от множества слов. От пустых бесед или от навязчивых исповедей. В большой компании я обычно теряюсь, ухожу в уголок, одним словом — я прячусь.
Ещё я люблю быть одной. Вернее, одиночное времяпровождение не тяготит меня. Более того порой мне необходимо побыть наедине с собой и я ищу уединения. Уединение помогает мне собраться с мыслями, прийти в себя, успокоиться, обратиться к Богу.
Мы видим мир по-разному. И в нашем видении мира чаще всего отражаются не столько наши опыт и воспитание, сколько состояние нашей души, нашего сердца. Помните Кая и Герду из «Снежной Королевы»?! Кай видел мир добрыми глазами, пока в его сердце не попал холодный осколок зеркала Королевы, и тогда его мировоззрение резко поменялось.
Я часто вспоминаю эту сказку. Потому что и у меня бывают моменты, когда омрачается моё зрение. И весь мир из цветного превращается даже не в черно-белый, а в серый. Однотонный. Холодный мир. Мне кажется, так случается, когда я теряю Любовь. Когда отключаю внутри себя маленький огонек Её лампады, поддавшись злым мыслям и чувствам. Потому что именно Любовь преображает мир, и помогает нам видеть его прекрасным, глубоким, Божиим. Даже если при этом мы замечаем все недостатки, если болеем сердцем за него, если мы страдаем от его несовершенства.
