Омилия

Последние дни Рождественского Поста для о. Виталия, настоятеля Христорождественской церкви в городе Н., были преисполнены волнений и искушений. Потому что в этом году в Рождество епископ собирался служить именно в его храме. И, чем меньше времени оставалось до этого дня, вернее, ночи, тем неспокойнее становилось на душе у о. Виталия. Ведь за полгода своего настоятельства он, несмотря на все старания, так и не успел навести в своей церкви должный порядок.

Отец Виталий был еще молод. А если отсчитывать возраст человека со времени его рождения в жизнь духовную, сиречь крещения, то его можно было бы считать юношей или, вернее даже, отроком. Однако несмотря на это, о. Виталий был уже человеком весьма сведущим и многоопытным. Ведь совсем недавно он окончил семинарию, где получил множество знаний о духовной жизни, настоятельно требовавших практического применения.

В  тиши, в глуши, смиренна, одинока,
В домишке старом с низеньким окном
Жила старушка слабая убого,
У Бога под покровом, под крылом.

В ночи вставала, шаркая ногами,
Согбенно шла к лампадке у икон,
Отцу Небесному молилась со слезами.
Был немощен старушечий поклон.

Стояли слёзы омутом в морщинах,
Просила мать за души сыновей,
И лица ненаглядных внуков милых,
Благословляла ласкою своей.

В твоих глазах вдруг вспыхнуло смятенье, —
Ты в женщине седой узнал меня.
Молниеносное преодоленье
Всей толщи лет до нынешнего дня.

Да, милый друг, не только ты стареешь, —
И мой покров сияньем звёзд отлит.
Воспоминая юность, сердце греешь,
И мной твой чистый образ не забыт.

Не измерить слезами
Смерти старых друзей.
Лишь разводишь руками
От таких новостей.

И не спишь до рассвета:
Это жизнь или сон?
Не находишь ответа,
Да и нужен ли он?

На замерзшие ступени
Ляжет вьюга января,
И сквозь мраморные тени
Свет мигнет от фонаря.

Нет следов, ступени гладки,
Молчаливое крыльцо.
Зря гадала я на святки,
На серебряно кольцо.

Не случится, что желанно,
Одиночество горчит,
Только сердце окаянно
Беспорядочно стучит.

Стучится дождь в оконное стекло.
Он, как и я, кому-нибудь не нужен.
И признаваться в этом тяжело,
А не признаться — в тысячу раз хуже.

Попробуй пустоту перебороть,
Когда один, а в сердце — бред полнейший.
Услышь меня и смилуйся, Господь!
Тебя так много, а меня всё меньше.

Наутро, после Рождества,
ты стал ли лучше, брат?
Встал, как всегда, душа черства,
доел ночной салат...

И нет ни голоса, ни слез,
ни слова — для Него.
То ль ангел вести не донес,
иль глух ты до того,

что не услышал даже звон,
не тщился отличить
живую жизнь и мертвый сон,
слепец в глухой ночи.

Душа взрослеет в испытаньи,
Когда вдруг рушится мирок,
Когда убит в пустом мечтаньи
Порядок, выстроенный впрок.

Опять ты ощутишь внезапно,
Как призрачен и тонок лёд,
Как утекает безвозвратно
Водою времени полёт.

Снежинки, словно лепестки белых роз, кружились в удивительном танце, время от времени заглядывая в окна деревянного храма. Служба уже закончилась, и немногочисленные прихожане, подняв воротники, спешили домой.

Отец Тихон сложил облачение, вышел из алтаря и направился к иконе Богородицы, чтобы приложиться к ней. Мягкая улыбка пробежала по уставшему лицу батюшки: кто-то, за неимением цветов, заботливо положил на аналой яркую гроздь калины. Неожиданно в храм вошел коренастый мужчина, оставив на полу белые снежные следы. Сняв большую лохматую шапку, он подошел к батюшке и попросил помощи.

Я пью печаль, но радость сердцем слышу
За каменной оградой бытия.
Не тороплюсь, но рвусь подняться выше
И силюсь жить — вокруг одна броня
Внутри забьёт источник ли когда-то?
Из вечной радости вольётся ли вином?
Увы, я снова в чём-то виновата,
Но слава Господу — виновна не во всём...

Моё настроенье — отнюдь не отрада
Мне, кажется, типа опять не везёт,
И эту печальную типа балладу
Душа моя рваная типа поёт.

Вчера на свидание к тебе торопился,
Дрожало в волненье моё существо....
Не то, что так сильно я типа влюбился,
Но чувствую — кажется, типа того.

С букетом фиалок я типа на крыльях
Взлетел на двенадцатый типа этаж,
Но дверь твоя мама сердито открыла —
Совсем не одобрила мой эпатаж.

В Рождество все немного волхвы... (И. Бродский)

Большеглазый застенчивый мальчик с тонким, нервным лицом как-то не походил на описанного папой по телефону тяжёлого аутиста. Только потом, прочитав его историю, я поняла, какую колоссальную работу проделали его приёмные, как оказалось, родители.

Заниматься с Никитой было одно удовольствие. Он, хотя и стеснялся поначалу, всё схватывал на ходу, а уж мотивация просто зашкаливала. Куда девались уже через несколько занятий и неуверенная походка, и тихая невнятная речь, и вялые жесты- перед нами был счастливый мальчик с блестящими умными глазками, которому очень — очень хотелось научиться управлять собакой.

Такая вот у нас зима —
Завальный снег на всех тропинках,
Везде такая тишина,
Что слышно, как летят снежинки,

И слышно, как хрустит мороз,
По-зимнему  силён и стоек,
И слышен тихий стон берёз,
И слышен шелест крыльев соек…