Игумен Нафанаил1, держа в руке недопитый стакан благоуханного кипрского портвейна, стоял у сводчатого окна своей кельи во втором этаже старинного каменного настоятельского корпуса, и созерцал широкий монастырский двор, поросший травой, деревянный дом, где жила братия, Свято-Троицкий собор, купола которого ярко сверкали на летнем солнце… Положим, это было не золото, а всего лишь интриттитан, но смотрелись они весьма эффектно и богато. А дальше, за храмом, простирались скотный двор, конюшня, поля, огороды. Вдали поблескивало Михайлово озеро, где водились сиги и другая рыба, достойная если не царского, то архиерейского стола. За озером чернел лес, изобильно снабжавший монастырь ягодами и грибами. И все это принадлежало ему, ибо он был настоятелем Свято-Троицкой Наволоцкой обители и распоряжался здесь на правах полновластного хозяина. Долог же был его путь к настоятельству! Ведь почти сорок лет прошло с тех пор, как он в середине восьмидесятых годов теперь уже минувшего века, будучи еще юношей, пришел в только что открытый тогда Наволоцкий монастырь. И не прогадал. Еще бы! Ведь он с детских лет назубок помнил советы матери, растившей его в одиночку, на нищенскую зарплату уборщицы в бане – рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше. Думай прежде всего о себе, Коленька, во всем ищи выгоды для себя – глядишь, и выбьешься в люди. Вот он и следовал этому правилу, а то, чего достиг – да вот же оно!. Что ж, как говорится – кто разумен – тот и игумен, а тот, кто неразумен… Тот просто-напросто дурак, как вот эта муха, которая, громко жужжа, бьется сейчас в его окно, пытаясь вырваться на свободу. Залетела к нему в келью на сладкий запах портвейна, которым отец Нафанаил наедине с собой отмечал годовщину того достопамятного дня, когда прежний Владыка, епископ Гедеон, возвел его в сан игумена Наволоцкого монастыря. Вот и попалась в ловушку - и поделом ей! Сама виновата.
Размышления отца Нафанаила прервал телефонный звонок. Игумен взглянул на экран смартфона и встревожился. Ибо звонил ему сам епископ Михаил, недавно сменивший на Михайловской и Наволоцкой кафедре Владыку Гедеона, переведенного в одну из южных епархий. Ходили слухи, что он не очень-то он жалует тех, кто был в чести у его предшественника. А отец Нафанаил как раз принадлежал к таковым. Впрочем, чего ему бояться? Что было, то было. И знали об этом лишь двое – он да епископ Гедеон. А новый архиерей вряд ли будет ворошить прошлое. Он другим занят – кафедральный собор достраивает.
Успокоив себя этим, игумен поднес телефон к уху:
-Благословите, Владыко!
-Бог благословит! – послышался в ответ звучный, молодой голос епископа Михаила. – Я к вам, отче, вот по какому делу. Завтра к вам в монастырь приедет один человек. Это большой друг нашей епархии и мой лично. Вы должны его принять, показать ему монастырь, ответить на все его вопросы. Одним словом, сделать так, чтобы он остался доволен посещением вашего монастыря. Вы поняли?
-Да, Владыко. – самым любезным тоном ответил отец Нафанаил.
На том разговор с Владыкой и закончился. Но после этого звонка настроение у отца Нафанвила испортилось. Зря он так гордился тем, что стал игуменом! Что в этом хорошего? Пока был рядовым монахом, подчинялся игумену, теперь – епископу. Только теперь ему, увы, есть что терять. Вот он и должен угождать и Владыке, и его друзьям да знакомым. Не дай Бог, впадет в немилость, и будет с ним то же, что с его предшественником, игуменом Тихоном. Ох, не дай-то Бог! Ведь падать с высоты куда больнее, чем на ровном месте…
А глупая муха с яростным жужжанием все билась и билась об оконное стекло. Тогда отец Нафанаил схватил со стола номер «Михайловского епархиального вестника» и хлестнул им по мухе – заткнись, проклятая, и без тебя тошно! Мохнатый черный комочек скатился на пол. В келье стало тихо. И на смятенную душу отца Нафанаила, как солнце после грозы, снизошло спокойствие. В самом деле, что он так разволновался? Возможно, сама судьба посылает ему шанс войти в милость к новому Владыке? Если завтрашний гость окажется доволен приемом, оказанным ему в Наволоцком монастыре… кто знает, каких жизненных сможет достичь благодаря этому игумен Нафанаил?
Но кто он, этот человек?
* * *
Впрочем, отцу Нафанаилу не требовалось ломать голову над этим вопросом. Потому что он имел в епархиальном управлении своего человека, регулярно доставлявшего ему свежайшие церковные новости. Не даром, конечно. Но услуги этого лица, хоть стоили и недешево, однако вполне того стоили. Отец Нафанаил не раз имел возможность убедиться в этом
Фамилия ему была – Белугин. Возможно, поэтому в церковных кругах он был известен под прозвищем «Белуга». Однако при встрече его почтительно величали Сергеем Петровичем. Ибо он был личным архиерейским водителем, возившим еще покойного Владыку Иринарха, потом – Гедеона, а теперь - епископа Михаила. Белуга слыл большим любителем поболтать. По крайней мере, так казалось его собеседникам, которых словоохотливый водитель умело вовлекал в задушевные беседы. И в итоге первым и из первых уст узнавал все церковные новости. После чего охотно сообщал их тем, кто готов был заплатить за его услуги. А желающих было много, еще как много! Благодаря их щедротам жил Белуга припеваючи, ни нужды, ни заботы не зная.
Допив до дна свой портвейн, отец Нафанаил набрал номер телефона Белуги.
-Здорово, батек! – раздался из телефонной трубки густой бас архиерейского водителя. – Чего звонишь? Или случилось что-то?
Никому другому отец Нафанаил не простил бы такой фамильярности по отношению к своей персоне. Никому, кроме тех, кем он пользовался для собственной выгоды. А Белуга был как раз из таковых. Поэтому, вместе того, чтобы поставить наглеца на место, отец Нафанаил рассыпался в комплиментах:
-Вы, как всегда, в самый корень зрите, Сергей Петрович. Только на вас вся надежда. Тут завтра ко мне какой-то важный гость пожалует. Вы, случайно, не знаете, кто он таков?
-Конечно, знаю! Чтоб я, да не знал! Фамилия ему – Привалов. Зовут Александром Юрьевичем. А сам он бизнесмен столичный. Богатейший человек. И с большими связями. У него говорят, даже в правительстве свои кореша есть. Владыка наш с ним носится, как с писаной торбой. Ведь собор-то наш благодаря этому господину Приваловы строится…
Я бы и сам такого ублажал, как мог, подумал отец Нафанаил. Но по давней привычке думать одно, а говорить совсем другое, продолжил расспрашивать Белугу:
-Он один приедет?
-Нет, с бабой.
-С женой, что ли?
-Пошутил я… - хохотнул Белуга. -А с чего это ты вдруг так взволновался? Ты ж, вроде, монах… С секретарем он приедет. А может, с охранником. Со своим человеком, короче. Захочешь узнать, кто он, сам его и спроси.
. -А во сколько он приедет, Сергей Петрович? – продолжал выспрашивать игумен.
-Днем. Я тебе позвоню перед тем, как выезжать станем.
-Значит, вы его повезете? – охнул отец Нафанаил. Вот это да! Выходит, епископ дает господину Привалову свою машину, и личного водителя. Редкие люди сподобляются столь великой чести.
-А кто ж еще его повезет? – буркнул Белуга. - Я ж тебе сказал, что они с нашим Владыкой кореша. Неясно, что ли?
-Как же неясно, Сергей Петрович! Только вы уж, пожалуйста, не забудьте меня предупредить, как выезжать будете.
-Ты, отче, об этом не беспокойся. Не забуду. Но и ты уж не забудь меня отблагодарить.
-Непременно, Сергей Петрович! Я в долгу не останусь…
-То-то же. Как говорится, рука дающего да не оскудеет, а рука берущего да не отсохнет…
-Чтоб у тебя язык отсох! – мысленно пожелал отец Нафанаил. Однако вслух произнес совсем другое:
-Спаси вас Господь, Сергей Петрович! Что бы я без вас делал?
* * *
После разговора с Белугой отец Нафанаил призадумался. Ибо фамилия завтрашнего гостя показалась ему знакомой. Где-то он уже ее слышал раньше… Впрочем, как не слыхать? Ведь именно этот господин Привалов финансирует постройку в Михайловске нового кафедрального собора в честь небесного покровителя города - святого Архистратига Михаила. И торжественное освящение собора уже не за горами. А ведь как долго его не могли построить! Начали еще при Владыке Гедеоне, лет шесть тому назад, если не позже. Прошли через весь город крестным ходом, под колокольный звон, заложили в самом центре Михайловска, на месте будущего строительства большой гранитный камень, кликнули клич – «возведем собор всем миром». И, словно реки в пору весеннего половодья, потекли на счет собора обильные пожертвования. Энтузиазм охватил всех горожан - от бизнесменов-толстосумов до убогих старушек, готовых отдать на Божий храм свои жалкие пенсионные лепты. Однако постройка собора почему-то так и не началась. Как говорили, из-за нехватки средств. В итоге народный энтузиазм вскоре угас и река пожертвований на собор иссякла. Постепенно люди стали забывать, чего ради в самом центре Михайловска одиноко торчит какой-то валун и мозолит глаза прохожим. А тем временем неподалеку, на берегу Двины, настоятель Свято-Троицкого Наволоцкого монастыря игумен Тихон ударными темпами возводил подворье своей обители с вместительным пятиглавым храмом и высокой колокольней. Стало быть, у него денежки на строительство имелись… Неудивительно, что это дало злым языкам повод для пересудов. Тем более, что как раз после торжественной закладки собора у епископа Гедеона и его приближенных появились новые дорогие иномарки. А вскоре по Михайловску пронеслась весть – храм наволоцкого подворья будет обычным, приходским, и настоятелем туда назначен личный секретарь Владыки Гедеона. Одновременно с этим в Наволоцком монастыре сменился настоятель, которым стал игумен Нафанаил. Ибо игумен Тихон, человек еще не старый и весьма энергичный, вдруг скоропостижно скончался.
Спустя год после этих событий в Михайловской епархии сменился архиерей. И (не диво ли дивное!) при новом епископе, Владыке Михаиле, строительство собора неожиданно сдвинулось с мертвой точки и пошло вперед, к победному завершению, как корабль на полных парусах, мчащийся в родную гавань. Произошло же это благодаря тому самому господину Привалову, который завтра соизволит посетить Наволоцкий монастырь.
Интересно, зачем ему вздумалось туда поехать? Впрочем, причуды богатых и влиятельных людей – закон для тех, кто ради своей выгоды не хочет заручиться их благоволением.
Именно так считал отец Нафанаил.
* * *
Весь день он занимался подготовкой к встрече важного гостя. Обошел монастырь, заглянул во все углы и закоулки, а затем, как опытный полководец перед генеральным сражением, стал раздавать распоряжения и приказы монахам, послушникам и трудникам2. Велел выкосить траву во дворе, посредине разбить клумбу и засадить ее цветами. Приказал настелить от монастырских ворот до Свято-Троицкого собора дощатые мостки, сделать в соборе генеральную уборку (и чтоб все там блестело!), постелить у раки основателя монастыря, преподобного Феодосия, новый ковер, навести порядок на скотном дворе и в мастерских. Братии было велено вымыться, причесаться, получить в рухольной3 новые подрясники и привести себя в благолепный и благочестивый вид, подобающий насельникам святой обители. А если завтрашнему гостю вздумается с ними побеседовать, бодро отвечать, что, благодаря заботам и мудрому духовному отца Нафанаила живут они в Наволоцком монастыре, как у Христа за пазушкой, даруй ему Господь здравие, долгоденствие и многая лета!.
Пока братия суетилась, как муравьи в разворошенном муравейнике, выполняя бесчисленные приказы отца Нафанаила, сам он успел съездить в Михайловск и сделать там кое-какие закупки. После чего вновь обошел и обозрел свои владения и остался доволен. Уж теперь-то он не ударит в грязь лицом перед завтрашним гостем!
* * *
Белуга сдержал слово. Поэтому, когда архиерейский черный «Мерседес» под оглушительный колокольный звон (по приказу отца Нафанаила звонари с раннего утра дежурили на колокольне, как охранники на вышке) въехал в монастырские ворота, господина Привалова встречала вся братия Наволоцкой обители, выстроившаяся, словно солдаты на параде, по обе стороны мостков, устланных красной ковровой дорожкой. А впереди, как бравый генерал во главе своего войска, в парадном облачении, с посохом в руке, стоял игумен Нафанаил.
«Мерседес» остановился. Из него вышел высокий, плечистый молодой человек спортивного вида в белоснежной рубашке и черном костюме. Белуга и впрямь зрел в корень – этот человек вполне мог быть и секретарем, телохранителем господина Привалова. В руке он держал объемистый кожаный портфель. При виде портфеля отец Нафанаил сразу мысленно ценил его - это же настоящая крокодилья кожа! Дорогая вещица… Интересно, что в нем находится?
Тем временем молодой человек привычным движением ловко распахнул дверцу машины, помогая выйти оттуда худощавому человеку, облаченному в неброский, но явно очень дорогой костюм серо-зеленого цвета. Судя по всему, он был сверстником отца Нафанаила, но казался моложе благодаря стройной фигуре и той царственной осанке, что отличает сильных мира сего. В кармашке его пиджака поблескивала авторучка в серебряном корпусе, с небольшим бриллиантом на колпачке. Другой бриллиант, покрупней, украшал золотую булавку его галстука. Так вот он каков, этот господин Привалов! С первого взгляда видно – важная персона!
Однако отцу Нафанаилу вдруг показалось, что он уже где-то видел это лицо с резкими чертами и глубоко посаженными серыми глазами. Причем было это давным-давно, так давно, что уже позабылось. И сейчас вдруг всплыло в памяти, словно левиафан, вздымающийся из глубин перед одиноким кораблем, чтобы могучим ударом хвоста увлечь его за собой в бездну морскую. Впрочем, откуда он мог знать этого человека? Скорее, просто встречался с кем-то похожим на него. Мало ли на свете похожих лиц?
Как старый, опытный актер, приступающий к исполнению давно заученной роли, отец Нафанаил с любезной улыбкой обратился к гостю:
-Добро пожаловать в нашу святую обитель. Позвольте представиться – игумен Нафанаил. Я – здешний настоятель.
Но господин Привалов не удостоил отца Нафанаила ответом. За него это сделал секретарь:
-Господин Привалов рад с вами познакомиться. – сухо произнес он.
Отец Нафанаил оторопел. Ему не раз приходилось принимать в своем монастыре всяких важных персон. Но такого высокомерного субъекта, как этот господин Привалов, он еще не видывал никогда. Поди пойми, как с ним себя вести. И как снискать его расположение. А ведь это необходимо сделать любой ценой. Ибо он этого зависит будущее самого отца Нафанаила.
-Господин Привалов желает осмотреть ваш монастырь. – вернул его к действительности властный голос секретаря.
-Разумеется! – тоном радушного хозяина ответствовал игумен. - Я сам вам покажу все, что вы пожелаете. Надеюсь, вы останетесь довольны… - отец Нафанаил украдкой покосился на господина Привалова, но, встретившись глазами с секретарем, поспешно потупился, не выдержав его сурового, проницательного взгляда. - Итак, наш Свято-Троицкий монастырь был основан в 15 веке преподобным Феодосием Наволоцким. Между прочим, святой Феодосий родился недалеко от Михайловска, в благочестивой крестьянской семье. Родители его долго не имели детей и потому дали обет – если разрешит Господь узы неплодства их, посвятить Ему на служение первенца своего. Тогда послал им Всевышний желанное дитя, которое в Святом Крещении нарекли они Феодосием – то есть, Богом данным. И так прилежал Феодосий о святой вере, будучи еще младенцем, что не брал материнской груди не только по средам и пятницам, но и по понедельникам, как истинный инок. Когда же ему исполнилось десять лет, родители отдали его учиться грамоте и иконному письму. И первой иконой, которую написал преподобный, был образ Пресвятой Троицы…
Отец Нафанаил заливался соловьем, повествуя и жизни подвигах святого основателя Наволоцкого монастыря. Рассказывал о том, сколько гонений и скорбей претерпел он от неразумных крестьян, по бесовскому наущению изгнавших его с места, где он первоначально обосновался. И о том, как Ангел Господень привел его на пустынный берег Михайлова озера, велев построить там монастырь. Временами, в надежде, что гость заинтересовался его рассказом, игумен делал паузу и украдкой, боясь снова встретиться взглядом с секретарем, косился на гостя. Но господин Привалов слушал его молча, с таким выражением лица, словно давным-давно знал все то, о чем так красочно повествовал ему сейчас игумен. Неудивительно, что на душе у отца Нафанаила становилось все неспокойнее. Почему этот господин Привалов все время молчит? Уж не кроется ли что-то за его молчанием? Если б знать…
Незаметно они дошли до Свято-Троицкого собора, возле входа в который красовались монументальные вазы с огромными букетами роз, вчера привезенные отцом Нафанаилом из Михайловска. Поскольку игумен счел цветы недостаточно благоуханными, он лично вылил сегодня на каждый букет по флакону болгарского розового масла. Каменную лестницу, до гладкости отполированную ногами многих поклонений подвизавшихся здесь монахов, устилала пурпурная ковровая дорожка, которую расстилали здесь в тех редких случаях, когда в Наволоцкий монастырь жаловал архиерей.
Но господин Привалов словно не заметил всего этого показного великолепия. Осенив себя крестным знамением, он спокойно и невозмутимо прошествовал в храм. Подошел к иконе Успения Пресвятой Богородицы, висевшей у левого клироса в резном деревянном киоте, и…
…И тут произошло такое, что опешил даже видавший виды отец Нафанаил. Секретарь господина Привалова достал из кармана своего пиджака белоснежный шелковый носовой платок с вышитой золотом монограммой. Затем извлек из портфеля объемистый флакон мужских французских духов (при одном взгляде на него у отца Нафанаила, знавшего толк в дорогой импортной парфюмерии, закружилась голова), щедро обрызгал ими платок и тщательно протер стекло киота. Лишь после этого господин Привалов, перекрестившись, приложился к иконе.
Разумеется, окажись на его месте другой человек, отец Нафанаил немедленно пресек бы такаое вопиющее самоуправство. Но он хорошо понимал - столь важная персона, как этот господин Привалов, является исключением из правил, установленных для простых смертных. Как говорится, что не дозволено быку, то дозволено Юпитеру.
Тем временем господин Привалов, предшествуемый секретарем с белым платком и флаконом духов в руке, подошел к другой иконе, потом к третьей, поочередно прикладываясь к ним. Отец Нафанаил следовал за ним с молчаливой покорностью агнца, ведомого на заклание. От густого запаха духов у него кружилась и болела голова. Но, призвав на помощь все свое мужество, он стоически терпел эту пытку, мечтая лишь о том, чтобы она поскорее закончилась. Однако господин Привалов явно не торопился покинуть храм. Причем двигался он по нему так уверенно, словно не раз бывал в этих стенах. Хотя откуда бы? Ведь отец Нафанаил хорошо помнил всех важных особ, посещавших Наволоцкий монастырь. Господина Привалова среди них не было.
Тем временем гость подошел к раке преподобного Феодосия Наволоцкого. Тут игумен Нафанаил счел нужным вновь приступить к своим обязанностям экскурсовода:
-А здесь почивает святой основатель нашей обители… - произнес он.
-Откройте раку! – перебил его секретарь
Отец Нафанаил машинально подчинился и поднял стеклянную крышку раки. Секретарь нагнулся, снова обрызгал платок духами и стал протирать им парчовый покровец, лежавший на честной главе преподобного Феодосия. Вдруг он остановился, вгляделся, словно заметив какой-то непорядок, сунул полупустую склянку в карман, запустил руки в раку, словно поправляя в ней что-то. Затем пригляделся, удовлетворенно кивнул и отошел в сторону, уступая дорогу господину Привалову, который благоговейно приложился тонкими губами у надушенному покровцу.
Отец Нафанаил смотрел на это, не в силах вымолвить ни слова. Еще миг – и он бы потерял сознание. Однако в это время господин Привалов наконец-то направился к выходу и игумен, забыв закрыть крышку раки, поплелся за ним. Но вдруг господин Привалов остановился перед висевшей в углу, у самых дверей, большой иконой Иверской Божией Матери. Не древней, но все же еще дореволюционной. Перед ней не было ни лампады, ни подсвечника. Отец Нафанаил хорошо помнил, когда и как появилась в его монастыре эта икона. Помнил даже, что написано на ней сзади. Эта икона напоминала ему о том, с чего начался его путь к игуменству. Именно поэтому он не раз хотел убрать ее куда-нибудь с глаз подальше, да все как-то недосуг оказывалось. Но что такое? Почему господин Привалов, не дожидаясь секретаря с его платочком, прикладывается к этой иконе? Что это значит?
Но самое удивительное ожидало отца Нафанаила впереди. Подоспевший секретарь раскрыл портфель и извлек оттуда пухлую пачку стодолларовых купюр. От одного взгляда на нее у отца Нафанаила вновь закружилась голова. Вот это деньжищи! Богат же этот господин Привалов, нечего сказать!
Секретарь положил пачку на икону. И, обращаясь к отцу Нафанаилу, произнес:
-Это ей на оклад.
Затем вынул из портфеля точно такую же пачку купюр того же номинала, и положил рядом с первой:
-А это на киот.
Отец Нафанаил уже готов был рассыпаться в благодарностях, пообещать, что отныне в Наволоцком монастыре имя господина Привалова впишут в синодик для вечного поминовения. А, если он пожелает, то вместе с ним будут поминать его сродников и близких, хоть до седьмого колена. Пусть только он соблаговолит назвать их святые имена. Однако в этот миг секретарь, словно в подтверждение пословицы «Бог троицу любит», извлек из портфеля третью пачку стодолларовых купюр и положил их поверх двух предыдущих.
-А это на свечи и масло. – небрежно бросил он.
Отец Нафанаил был сражен. Впрочем, не настолько, чтобы подумать – оставлять в храме такую большую сумму опасно. Не дай Бог, какая-нибудь двуногая церковная мышь. утащит… Поэтому на пороге храма он посторонился, пропуская гостей вперед. Но не столько из вежливости, как могло бы показаться стороннему человеку, а просто-напросто ради того, чтобы втихомолку сунуть все три пачки долларов в глубокий карман своего подрясника. Однако секретарь предупредил этот хитроумный маневр, произнеся учтиво, но твердо:
-После вас, батюшка…
И отцу Нафанаилу не оставалось ничего другого, как с сокрушенным вздохом подчиниться.
Когда они вышли из собора, отец Нафанаил заметил, что секретарь озирается по сторонам, комкая в руках грязный шелковый платок. Что он ищет? Неужели… Господи, как же он не догадался поставить возле собора мусорный бачок!
Не увидев поблизости места, куда бы можно было выбросить платок, секретарь бесцеремонно сунул его в руки отцу Нафанаилу. Игумен поспешно спрятал платок в карман, надеясь после отъезда гостей выстирать его и пользоваться им в торжественных случаях. Еще бы! Ведь даже у самого Владыки Гедеона не было такого роскошного носового платка!
После этого отец Нафанаил еще целый час показывал господину Привалову Наволоцкий монастырь. Заливался соловьем, повествуя о подвигах преподобного Феодосия и его ученика Антония, который несколько лет подвизался в столице, при царском дворе,, но на старости лет вернулся в родную обитель и, приняв схиму, десять лет прожил в таком строгом затворе, что сподобился дара исцелений и прозорливости. Показал гостю просфорню, где дюжие послушники месили тесто для просфор, скотный двор с породистыми наволоцкими буренками, конюшню, монастырские поля и огороды. Пару раз он как бы ненароком пытался вставить в свой рассказ «братие мечтает о новом тракторе» или «нам бы тут племенного бычка прикупить хотелось» и украдкой косился на господина Привалова, чтобы по выражению его лица понять, уразумел ли гость его намек. Но на высоком челе господина Привалова не отражалось ничего. И он по-прежнему молчал.
* * *
-А теперь позвольте пригласить вас к нашей скромной монашеской трапезе! – с радушием хлебосольного хозяина произнес отец Нафанаил, закончив свою экскурсию по Наволоцкой обители.
Разумеется, он провел господина Привалова не в ту грязную, пропахшую прогорклым постным маслом комнату, где за шаткими дощатыми столами, покрытыми дырявой клеенкой, братия хлебала чайными ложками (так игумен Нафанаил искоренял в своих
подчиненных грех чревоугодия) постные щи и подгоревшую гречневую кашу. И где они торопливо, как голодные чайки, глотали скудную еду, чтобы успеть утолить голод до того времени, когда им придется по звону колокольчика вскочить со скамеек, и, пропев хором молитву, идти на послушания. Трапеза для господина Привалова была накрыта в светлой и блистающей чистотой столовой игуменского корпуса. Здесь на большом столе, покрытом белоснежной скатертью, были расставлены изысканные постные яства, доставленные рано утром из лучшего михайловского ресторана «Царская трапеза». Чего тут только не было! И заливное, где под прозрачным слоем желе зеленели, словно водоросли на речном дне, веточки укропа и петрушки, а между ними прятались кусочки семги и палтуса. И кулебяки с палтусом, исходившие ароматным жиром, и пирог с морошкой, и крохотные соленые рыжики, и покрытые слизью отборные грузди. В хрустальных ладьях поблескивали крупные бусины красной икры и бисеринки икры черной. Но подлинной царицей стола была огромная фаршированная стерлядь без единой косточки внутри, вздыбившаяся на массивном блюде, среди маслин и лимонных долек, наподобие геральдического зверя на гербовом щите. И, словно башни средневекового замка, высились по сторонам от блюда бутылки французского коньяка, а также таких дорогих и редких вин, о которых мы с вами и не слыхивали.
Однако, несмотря на то, что отец Нафанаил изо всех сил расхваливал постные разносолы, трапеза не произвела никакого впечатления на его гостя. Ел и пил он мало, и, словно являясь живым воплощением поговорки – «когда я ем, то глух и нем», за всю трапезу не проронил ни слова. А ведь отец Нафанаил так надеялся, что за столом господин Привалов наконец-то развяжет язык!
После трапезы гость с секретарем разошлись отдохнуть по отведенным им кельям. А отец Нафанаил так и остался сидеть за столом. И хотя, то ли от усталости, то ли от всего пережитого в этот день у него щемило сердце, ему было не до отдыха. Ибо он никак не мог понять, что означает загадочное молчание господина Привалова?
Если б знать…
(ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ)
