Омилия

Дождливое воскресенье нынче было.

В храме все «свои», чужие под дождем на службу не ходят, за исключением тех, которых так зажало и прижало, что о Боге вспомнили.

- А, вдруг, поможет?

С надеждой на это «вдруг», да с воплем «дай, Господи» и под дождь можно, что бы затем купить свечей ворох и, расспросив, кто тут больше всего помогает, симметрично на подсвечниках огоньки расставить.

Если дождя нет, и метель не завывает, то в храме, кроме прихожан, еще один тип «верующих» определяется: ходоки за душевным равновесием.

Стоят с умиленным видом, печалятся о проблемах и негораздах, даже иногда перекрестится могут, но не молятся, просто успокаиваются и в размеренности непонятной службы равновесие находят. Только одной части богослужения этот тип захожан не переносит, если ко времени проповеди в храм заглянут. Даже если не поучаешь, а просто «тему дня» излагаешь, да примеры приводишь – лица у них страдальчески меняются и через некоторое время – к алтарю спиной и к двери, на выход…

Есть иные. Редкие.

Сегодня такой был.

Уставшие люди украсились снегом,
и стало хрустальным всё бывшее пегим.
Снежинки-слезинки - на радостных лицах,
а в небе над городом - райская птица.
 
Снежинки - как крылья посланников белых.
Упали оковы с рабов на галерах.
Снежинки играют сюиту святую:
«Ты знал эту землю? Познаешь иную.
 
Она поплывёт в небеса каравеллой
бессмертно-красивой, серебряно-белой».
И если открылись нам в небо тропинки,
то значит и мы - хоть немного снежинки.
 

2008

Смерть неверного – чья-то месть.
Саблей срублена гроздь сирени.
Но закон Любви у нас есть,
и его никто не изменит.
 
Кто-то хочет открыть третий глаз.
а кто-то нирвану ценит.
Но воздух Любви есть у нас,
и его ничто не заменит.
 
Комиссар приговор вершит.
Пред злодеем склонился гений.
Но то, что Любовь решит,
человеческий суд не отменит.
 
Это «но», как Любви окно.
Сердце Божие людям отверсто.
Когда кончится жизнь-кино,
не окончится Божия песня.
 
2008

Не зовите меня на пустую поляну,
Где исчерпан родник и цветы не растут,
Я на этой земле повторять не устану:
Слава Богу за всё, хоть и больно мне тут!

Я люблю тишину и звезду на рассвете,
Щедрость летних дождей, что над лесом идут,
Я люблю месяц май в самом ярком расцвете,
Слава Богу за всё, хоть и больно мне тут!

Я хотел бы спросить, только кто мне ответит,
Неужели любовь - это пряник и кнут?
Неужели меня, как барана отметят
И в дешёвый свой рай, как скота заведут?

Не зовите меня за моря-океаны,
Пусть там люди сытней и уютней живут,
У России моей зарубцуются раны,
Слава Богу за всё, хоть и больно мне тут!

2009
 

Когда мне скажет кто-то осторожно,
Ехидно так, как будто ни к чему:
«Смотри, прошел еще один безбожник,
Он раб греха и ад грозит ему»,–
То дрогну я, смирив свою гордыню,
Вопросом важным удручен своим -
Спрошу себя: быть может, я повинен,
Что он такой, что он не стал другим?

Возможно в дни, когда смирен судьбою,
В беде он был, и слезно помощь ждал,
Я занят был тогда самими собою,
И скуп я был, и теплых рук не дал;
И был я рад поверить в оправданье,
Что принял грешник по делам своим,
Обычного людского состраданья
Не дал ему,- но возгнушался им.

Покончить с жизнью легче, чем кажется.

Для этого даже не надо травится снотворным, резать себе вены или вешаться, — стоит только подумать, что для тебя все закончено, что жизнь больше не имеет смысла, и тогда дни становятся тягучими и блеклыми, похожими друг на друга. Тогда ты умираешь для человека и рождаешься для растения.

Жизнь Саши была именно такой — растительно-туманной. Лишь иногда он заставлял себя очнутся, шел к мосту, нащупывал перила и замирал. Вокруг цокало каблучками, шаркали чьи-то ноги, рычали, пиликали, фыркали проносящиеся машины; крутились обрывки разговоров, тренькали телефоны; сонно шумела река, гулко отражаясь от моста — и никому не было дела до одинокого паренька, что стоит прижавшись к холодным перилам. Он прозвал этот мост Мостом Безмолвия.

***
Когда в душе ревут метели,
В святое верится с трудом.
Глазам и сердцу надоели
И этот двор, и этот дом

И я, судьбой приговорённый,
Рисую в сердце жирный ноль,
Меня здесь нет – я «заключённый»,
Моя свидетельница – боль.

Но есть за болью область духа,
Где начинается покой,
Там чувства спят, а глаз и ухо
Не знают формы никакой.

Зачем, ты спросишь, жизнь такая?
Удобно ль в клетке соловью?
Не знаю, друг ты мой, не знаю
Но Бог терпел, и я терплю.
 

Звездочка явилась в небе ясная –
Дева подарила нам Христа.
И склонилась Мариам над яслями,
Чтоб склониться позже у Креста.

Ангел возвестил во сне Иосифу:
Хочет Ирод погубить Дитя.
Робко ночь умыла Деву росами
И в Египет с Сыном повела.

Воины царя гнались со рвением,
Чтоб найти и умертвить Христа,
Но молились Сыну о спасении
Кроткие Пречистые уста.

Божий Суд над Иродом свершился,
И вернулась в Назарет Семья.
В Иордане Иисус крестился –
Удивились Небо и земля.

И ходил Господь с Благою вестью,
Царство Божье людям возвещал,
Но Иуду падший ангел лестью
Подкупил, и он Христа предал.

Воины вбивали в Тело гвозди,
А Распятый их благословлял.
Матерь Божья утирала слезы,
Сын же, умирая, утешал.

Но на третий день воскрес Распятый –
Древом жизни Крест Господень стал.
Мир, любовью Божьею объятый,
Подвиг Иисуса прославлял.

20.01.2009 г.

Не собран мой ум в молитве,
С пороками бой отсрочен…
(Сегодня не время битвы –
Рождественский пост окончен).

Утешено тело в святки,
Желанную снедь вкушая;
Но там, где для плоти сладко –
Душа, стеснена, страдает.

Однако, грустить не в пору,
Надежды прекрасны лики:
Души избавленье скоро –
Спасительный пост Великий.

                                 2009
 

В гармонии премудро сотворен,
Наш мир земной, благословленный Богом,
Став первозданным царственным чертогом,
Где человек в господство возведен.
Но пал Адам, презрев Творца в раю,
И, чистой жизни растворились грезы,
И ворвались… О мир! В судьбу твою
И боль, и стон, предательство и слезы.
Ты лег во зло, но не был обречен,
Греха не вечны мрачные одежды –
Ведь Богом день спасенья наречен,
Как теплый луч волнительной надежды.
… И ты дождался Часа своего,
Где стало Бога светлое явленье
Обóженья началом твоего,
Началом твоего преображенья.

                                             2009

(из Г.К Честертона)

От гостиницы прочь Мария шла,
Иосифом в ночь ведома,
Но там, где бездомной она была,
Все люди теперь – дома.
Под странной кровлей ветхую дверь
Робко она отворила…
И будем тот хлев мы помнить теперь
Дольше, чем камни Рима.

Люди бессонны в своих домах,
Под жгучим солнцем бездомны,
А кто-то уже превратился в прах,
Не зная, где же он дома.
Битвы гремят, и безумны глаза,
У злобы честь под началом,
А наш дом там, где чисты небеса,
Где песнь Рождества прозвучала.

Дыхания пар над Младенцем плыл,
Желтела в яслях солома,
Но только там, где бездомным Он был,
Все мы теперь – дома.
Пусть есть у нас разум, руки, глаза,
Но сердце еще – мрамор,
Если никто нам не рассказал,
Как стал вдруг вертеп – храмом!

Зовет Творец к дарам духовным, ввысь!
Непрочной власти тленных благ не верьте,
Задумайтесь: земная наша жизнь –
Путь неизбежный от рожденья к смерти.

Чем больше мы окрепнем, и поймем…
Богатства скопим, впав душой в беспечность,–
Тем ближе к сени смертной подойдем,
А смерть откроет нам ворота в вечность.

И в путь последний мы не сможем взять,
Ни силы злáта, ни имен, ни званий,
Лишь к Богу будут громко вопиять
Порóки наших «доблестных» стяжáний.

Когда придет земным делам конец,
Мы, как свое, легко возьмем в дорогу
Богатство чистых любящих сердец,
И добрых дел, что посвятили Богу.

Кто был, как раб, земным утехам рад,
Взалкает жадно там духовной пищи;
Кто в веке сем был больше всех богат,
Падет пред Богом как последний нищий.

 Мне, с укором, не раз замечали:
«Здесь, в миру, много радостных дней !
Почему мы так часто встречали
Столько грусти и столько печали
На лице православных людей ?».

Вот тогда я напомню, не споря,
Что на нашей, на грешной земле,
Где всего лишь пришельцы с тобою,
Не дано неподкупной судьбою
Задержаться не мне, не тебе.

В жизни сей постоянного малость,
Все уходит в ничто без следа…
Здесь и радость бывает не в радость,
Здесь горька вожделенная сладость,
Вместе с тем, и беда – не беда.

Слишком рано нам здесь веселиться,
Лучше веры набраться и сил,
Чтобы в новую жизнь устремиться,
Ведь отсюда желаем вселиться
Мы в небесный, прекраснейший мир.

Там в добре чистым душам не спится,
Что любовью нетленной горят;
Там ни лгать не умеют, ни злиться,
Там спасенных светлейшие лица
Перед вечным Творцом предстоят.

           Зима сорок третьего года была необычно ранняя, метелистая и злая. За окном подвывала вьюга, и даже рев редких машин едва-едва пробивался сквозь ветер и колючий снег. В те дни смерть запросто гуляла по улицам: стучалась в окна казенными листками похоронок, подкарауливала плохо одетых прохожих, толкала их и свистела ветром в проводах (смеялась?), когда они нелепо, бездыханные, падали на снег; или же, к тем кому особенно благоволила, приходила во сне и уводила с собой вместе с последним сном, в котором еще дымилась уха или парил на огромном блюде отварной картофель.

Всем сегодня весело, праздник – Новый Год.
На руках мурлычет сытый пышный кот.
Ярмарка на площади. Пива пенный ковш.
За ларьком с подарками умирает бомж.
 
Ловит умирающий музыку с катка,
 выстрелы салюта, говор у ларька…
Может только чудо нас остановить,
чтобы бомж на свете мог еще пожить.
 
«Да кому он нужен?!» – крикнут из толпы.
Засияют звезды, глядя с высоты.
Продавщица мусор бросит на него.
 Никому не нужен… Любит Бог его.

                                           2009

Сказка зимняя, песня хрупкая —
Снег снежинками за окном звенит.
И рождественскою голубкою
В синем небе душа парит.

Ель закутана, принаряжена
И сосны наряд серебром горит —
То Зима с улыбкою снежною
Новогоднюю быль творит.

1994