Глава IX
Она во второй раз запнулась на одном и том же месте. Нелюбимая Соната № 2 си-бемоль Фредерика Шопена не давалась. Таня остановилась. Она расслабленно опустила руки вниз, потрясла кистями, левое запястье побаливало. Осмысливая свою игру, она подумала, что самонадеянно взяла слишком быстрый темп, отсюда и сбои на трудном технически месте. «Сыграю для верности помедленней, и послежу за пальцами», — решила она.
Она играла в этот раз аккуратно, осмысленно и сосредоточенно, неудобный музыкальный кусок поддался, и она, не останавливаясь, в охотку, стала играть дальше.
Звонок в дверь прозвучал требовательно и пронзительно, но она не сразу встала из-за пианино. Лишь когда звонок прозвучал в третий раз, она неохотно встала и, растирая запястье, пошла к двери. Она шла к двери в задумчивости, ещё находясь в мире аккордов и звуков, в голове у неё звучала не сыгранная часть сонаты. Она открыла дверь машинально, забыв настоятельные просьбы Дмитрия никогда не открывать дверь незнакомым людям.
Сразу она Вадима не узнала, удивлённо спросив у него: «Да?» Но уже в следующее мгновенье она узнала его, сказав растерянно: «Вадим, как ты здесь оказался?»
Вадим, озираясь, торопливо сказал: «Понимаешь, так случилось … мне срочная помощь нужна, я здесь служу в Питере… я убежал из части».
В голове у Тани непроизвольно мелькнуло: «Адрес. Как он мог узнать мой адрес?» Тут же и другая мысль посетила её: она с досадой на себя подумала о том, что не должна была открывать дверь, как рекомендовал ей Дмитрий, и теперь нужно как-то выправлять ситуацию.
Преступник всегда имеет преимущество перед своей жертвой — ведь он имеет план и продумывает разные варианты, жертве же не дано предугадать развитие событий, для неё всё случается неожиданно, когда она не ожидает беды. Слабые позывы интуиции и прозрения происходят уже тогда, когда преступление совершается и касается его напрямую. Человек обычно думает, что с ним не должно случиться того, что происходит с другими людьми.
Конечно, Тане нужно было глянуть в глазок, спросить, кто там за дверью, но, так вышло, (в другой раз она непременно так бы и поступила), но это было бы в другой раз (если бы он, этот «другой раз» случился!), а сейчас она открыла дверь, почему-то забыв наставления мужа.
Сколько мы видим людей переходящих в задумчивости улицу на красный свет светофора?! Сколько людей проходит бездумно под карнизами, над которыми висят многокилограммовые сосульки-убийцы? Сколько людей бесшабашно заплывает за запрещающие буи? Сколько людей говорят себе, вводя дозу героина, что с ними ничего не произойдет страшного?! Сколько девушек бездумно садилось в машину битком набитую пьяными мужчинами?! Разве все эти люди не знали, о опасностях, которые их подстерегают, когда они совершали эти действия?
Преступники никогда не стесняются в выборе средств для достижения своих целей, — жертвы же частенько безропотно выполняют приказы преступника и ещё даже ощущают какую-то вину за собой. Ах, эта наша мягкость, интеллигентность, боязнь ненароком не обидеть подлеца, наша нетвёрдость! Не лучше ли поостеречься, проявить решительное сопротивление, противодействие, стать на твёрдую землю, отказать, сказать «нет», чтобы уберечь себя?!
И Тане вдруг стало стыдно за свои подозрительные мысли в отношении Вадима, когда она подумала о том, что может и на самом деле с Вадимом случилась беда, в голове прокрутилось: «В конце концов, он всё же мой земляк и одноклассник, я не должна отказывать ему в помощи — это подло». И в то же время интуиция ей подсказывала: что-то не так, помочь ему нужно, но нужно быть осторожной; будет правильно дождаться Костю и уже с ним разобраться в проблеме Вадима. Таня не могла заглянуть в воспалённые, чёрные мозги Вадима, она думала, что перед ней стоит человек адекватный, который поймет её.
Таня, краснея, заговорила быстро, но твёрдо:
— Вадим, прости, что я так говорю, но я вижу, что ты не истекаешь кровью, жив и здоров, тепло одет. Впустить тебя в дом я не могу, пока не могу: пойми — я замужняя женщина. Решение проблемы в следующем: пережди часик в подъезде, в течение этого часа подъедет друг моего мужа, он должен вот-вот подъехать, чтобы отвезти меня в поликлинику, и мы тогда втроём попробуем разобраться в ситуации и принять какое-то решение. Извини, но так будет лучше.
— Так значит, — криво усмехнулся Вадим, — так значит, к землякам относиться нужно.
— Вадим, не обижайся, через час, мы всё сможем обговорить. Уже становится неудобным, понимаешь, говорить через дверь, у нас чуткие и бдительные соседи, пожилые люди, — сказала Таня и взялась за ручку двери.
Она взглянула в лицо Вадима, и её стал охватывать липкий ужас: лицо его приняло то выражение, которого она инстинктивно испугалась тогда на берегу реки во время встречи рассвета и благоразумно убежала. Она потянула дверь на себя, и тут Вадим поставил ногу в дверной проём.
— Что ты делаешь Вадим? — вскрикнула Таня.
Вадим плечом отжал Таню от двери, оттолкнул её и захлопнул за собой дверь.
— Ты совершаешь большую ошибку, — прошептала Таня, на секунду потеряв голос. — Костя может приехать в любую минуту, у него есть ключи от квартиры, и тогда будет совсем другой разговор, тебе придётся отвечать за свои действия. Прошу тебя, уходи.
Вадим шёл на Таню. Таня отступала. Она поняла уже, что это будет схватка не на жизнь, а на смерть и лихорадочно прокручивала в голове варианты спасения. Высвечивался только один способ — каким-то образом как-то обездвижить Вадима, затем… затем там видно будет.
Вадим шёл на неё. То, что он сейчас говорил, ввергало Таню ещё в больший ужас, парализовало волю.
— Ты всегда была только моей, — говорил Вадим, — но ты обманула меня. Ты изменила мне. Почему ты это сделала, Таня? Ведь нам всегда было так хорошо вместе? Почему ты так жестоко со мной поступила, Каретникова?
Таня смотрела на него расширенными от ужаса глазами.
— Что ты несёшь?! Ты сумасшедший, ты болен, — прошептала она.
— Нет, я не болен, ты должна быть только моей, — выкрикнул Вадим. — Моей! Ты всегда была только моей!
Он на ходу снял куртку и швырнул её в сторону, — в комнате резко запахло потом. Это, удивительным образом подействовало на Таню: с вспыхнувшем в ней отвращением к Вадиму, к ней пришла ярость и страстное желание биться с негодяем, посягнувшим на её жизнь, на жизнь маленького человечка живущего в ней, на негодяя возжелавшего уничтожить её счастье. Она собралась, напряглась, готовясь постоять за себя.
Они были в гостиной. Вадим теснил Таню к дивану. В центре комнаты стоял круглый стол, на котором стояла хрустальная ваза с нарциссами. Таня на мгновенье подумала о том, что может быть нужно как-то потянуть время, как-то обманно расслабить Вадима, попытаться успокоить его, начать вести с ним переговоры, потянуть время, поиграть в «прятки», ведь Костя может приехать в любой момент, и у него есть ключи от квартиры, но взглянув на Вадима, она всё это откинула: лицо его было страшной застывшей маской. Она успела схватить со стола вазу, отшвырнув из неё цветы, остановившись, она подняла своё «оружие», решительно произнеся:
— Не подходи ближе,подонок, я ударю тебя, я не шучу, а лучше… лучше уходи. Я обещаю тебе, даю слово, что я никому и ничего не расскажу.
— Не расскажешь, — ухмыльнувшись, сказал Вадим, и сделал шаг вперёд. В тоже мгновенье Таня швырнула в него вазу, она метила в голову, но он увернулся, ваза со звоном разлетелась на куски, ударившись в стену. Таня стояла, сжав кулаки, вид у неё был решительный.
Вадим кинулся на Таню, схватил её за руку и потащил к дивану. Таня, вскрикнув уцепилась за ножку стола, изловчившись, она как отчаявшийся зверёк, вцепилась зубами в руку Вадима, но тот, зарычав, с какой то звериной силой дернул её за руку, чуть не вывихнув её, и она, вскрикнув, разжала пальцы и зубы. Он швырнул её на диван. И стал суетливо снимать с себя рубашку. Таня, прижав колени к груди, глотая слёзы, сжавшись в комок, будто хотела исчезнуть, смотрела на него.
— Никогда, мерзавец! — прошептала она, и как только Вадим приблизился к ней, она, распрямившись, как разжавшаяся пружина яростно и отчаянно кинулась на него, целясь попасть пальцами в глаза. Она неплохо знала, как на некоторое время можно парализовать нападающего, этому её учили в секции дзюдо, если бы у неё это получилось, у неё появилось бы время для манёвров; она уже решила: если у неё получится, то она выбежит из квартиры на улицу, там она будет спасена. Вадим среагировал на этот бросок: он отпрянул, и её ногти лишь поцарапали его щёку.
Вадим ударил её в лицо. Ударил кулаком жестоко, вложив злую силу в удар. Перед глазами Тани полыхнула яркая вспышка, и она почувствовала, как глаз заплывает. Он ударил её ещё раз, на этот раз под дых, она судорожно глотнула воздух, как рыба, выброшенная на берег. Но и на этом он не успокоился. Видимо это доставило ему удовольствие: взяв её волосы в кулак, он, внимательно разглядывая её лицо, ударил её ещё раз, теперь в челюсть, и услышал, как хрустнули кости.
Таня потеряла сознание. Вадим суетливо лёг на неё, просунул руки ей под спину, закопошился, пытаясь расстегнуть бретельки бюстгальтера, и неожиданно затих. Он ничего больше не хотел: желание ушло; вместо этого его быстро заполняло отупение, апатия и отвращение. Он беспомощно лежал на неподвижном теле Тани с открытыми глазами, и чувствовал, как в него вползает равнодушие. Его охватило бессилие, потянуло в сон.
Тишину квартиры взорвал телефонный звонок. Вадим вздрогнул и напрягся. Звонок верещал требовательно, и это вернуло его к действительности. Мысли запрыгали в голове, мысли вполне трезвые: « Напортачил! Что делать? Надо уходить. Она говорила, что должен приехать кто-то. Её могут хватиться. Наверняка звонят близкие ей люди, Уходить, уходить», — плясало в голове.
Он резко встал и стал одеваться, стараясь не смотреть на Таню. Но ему пришлось обернуться: Таня слабо застонала и пошевелилась. Он посмотрел на неё и его стал охватывать такой ужас, что мурашки побежали по телу, он похолодел, на лбу выступил пот. Таня лежала безжизненно, из уголка рта вытекала кровь, правый глаз был закрыт багровым синяком, на руках синели вмятины от его рук. «Что ты сделал, дурень», — с тоской подумал он.
Она опять застонала и Вадима охватила паника. «Да я же спалился! — побежало в его голове, — мне крышка. Теперь меня вычислят, теперь уже вычислят — это точно, Что ты наделал, что ты наделал… зачем ты это сделал? Как только она очухается, она позвонит своим, и меня обложат, как волка, из-под земли достанут и дело, возможно, до суда и до зоны не дойдёт — просто кокнут, предварительно помучив. Что делать, что?»
Время и страх подгоняли его. Нужно было принимать решение. Сильнейший рвотный позыв заставил его броситься в ванную, умывшись холодной водой, он внимательно разглядывал себя в зеркале: на щеке от глаза до подбородка шла неглубокая царапина, оставленная Таниными ногтями. Он вытер лицо полотенцем, швырнул его в сторону и вновь прошел в гостиную. Поглядев на неподвижно лежащую Таню, он перебежал в спальню и стал суетливо обшаривать шкафы, выбрасывая на пол их содержимое. Над одной из полок, под стопкой полотенец он нашел пачку долларов и несколько пачек российских денег. В шкатулке лежали золотые изделия — это он брать не стал, найдя пистолет, он задумчиво повертел его в руке, и сунул в карман.
Он вернулся в гостиную и тут только увидел картину. Его словно магнитом притянуло к ней; он впился в портрет глазами, ему показалось, что Таня с портрета смотрит на него с ненавистью и презрением. Он это почувствовал так остро, что похолодел, и резко, со страхом отвернулся от картины.
Таня опять застонала. Она пошевелилась, и пришла в себя. Она смотрела на Вадима не повреждённым глазом, и этот глаз горел ненавистью. Вадим невольно обернулся к картине, в голове мелькнуло: «Как похожи».
Он смотрел на Таню и голос внутри него шептал: «У тебя нет другого выхода. Не будет её — никто никогда не узнает о том, что ты был здесь. Не будет никакой связи, ты давно исчез с горизонта, был вне видимости для людей, которые её окружают; на тебя никто, никогда не подумает, что ты можешь быть к этому причастен, никому и в голову это не придёт, но это только тогда, если… » Совсем другой голос ему сказал: «Но и её тогда у тебя уже не будет, Понимаешь?»
«Понимаю, понимаю, понимаю», — прошептал он, заметавшись по комнате, периодически поглядывая на Таню. Наркотический дурман прошёл, во рту было сухо, болела голова, было тоскливо и муторно. Он вспомнил про пистолет, отмёл тут же, подумав: «Выстрел. Слышно будет». Его неудержимо тянуло опять посмотреть на портрет, но он боялся сделать это, но всё таки он посмотрел на портрет и тут же быстро отвёл глаза: Таня с портрета смотрела на него так, будто сейчас закричит на него гневно. «Глюки, глюки, глюки,— прошептал он, — нужно «поправиться», срочно, уже начинает ломать».
«Что делать, что делать, что делать, — шептал он. Глянув на настенные часы, он прикинул, что он находится здесь уже больше получаса, вспомнил про телефонный звонок, посмотрел на Таню — её зрачок, не мигая, смотрел на него.
Он быстрым шагом прошёл в спальню и вернулся с подушкой; сел на край дивана, посмотрел на Таню, разбитые губы её шевельнулись, она чуть слышно произнесла: «Ненавижу». Он услышал это. Отвернувшись от Тани, он прошептал: « Прости» и, опустив на её лицо подушку, навалившись всем весом на неё. Он держал подушку до тех пор, пока Таня не затихла. Он так и оставил лежать бездыханное тело с подушкой на лице.
Выйдя из квартиры, он тихонько закрыл дверь и с колотящимся сердцем, старясь идти со спокойным видом, стал спускаться по лестнице. В подъезде он столкнулся с Костей, который извинившись перед ним, рванул к лифту, нажал на кнопку, но тут же, махнув рукой, перескакивая через ступени, побежал вверх по лестнице.
«Это тот самый Костя, водитель Мерседеса», — узнал его Вадим. Паника была настолько сильной, что он потерял на некоторое время ориентацию в пространстве. Он дергал входную дверь на себя, забыв, что нужно нажать на запорную кнопку двери. Когда он, наконец, открыл дверь, он не смог сдержаться и пройти чинно по двору: нервы у него сдали, и он побежал. Он пробежал через несколько дворов, и на проспекте, задыхаясь, остановил такси, бросив удивлённому водителю, откидываясь на сиденье и закрывая глаза: «В Озерки».
Парнем, столкнувшимся с Вадимом, был, конечно же, Костя. Он недолго звонил в дверь квартиры. Сердце его сжалось от дурных предчувствий, и он открыл дверь ключом. Милицию он вызвал только через час. Этот час он сидел на кухне и, обхватив голову руками, рыдал, не в силах остановиться.
***
Два дня Вадим, обкуривался и сиднем сидел у телевизора. Вид у него был настолько страшный, что Ирина боялась с ним говорить и не тревожила его. Она догадывалась, что не всё так просто с её благодетелем-постояльцем и, что он занят какими-то нечистыми делами, но жизнь её приучила не высовываться. «Сопи в две дырочки», — сказала она себе.
У неё был уже немалый опыт общения со свихнувшимися на наркотиках, и у неё происходили странные выверты психики: однажды голос уговаривал её броситься с балкона, были и страшные видения; а однажды она чуть не попала под машину: на оживлённом проспекте, где машины мчались со скоростью не менее чем 80 километров в час она вышла на разделительную полосу и, ощущая необыкновенный подьём, лёгкость и удовольствие пошла по полосе. Ей казалось, что она идёт, как по линеечке, на самом же деле, она оступалась часто и оказывалась на проезжей части дороги. Машины бешено сигналя, объезжали её, а она их будто и не видела. Всё кончилось бы плачевно, если бы не какой-то дерзкий и решительный молодой человек. Он остановил свою машину, включил аварийку, взял её за шиворот, оттащил на обочину и, не церемонясь, «засветил» ей кулаком в глаз, а после ещё и пинка поддал. Пришла она в себя в сугробе за обочиной дороги.
Все каналы взахлёб говорили о трагедии происшедшей в Питере — это была самая горячая тема, на третий день утром из новостей Вадим узнал о похоронах Тани. Три ночи он не спал, болел желудок, болели суставы ног, наступило какое-то странное бдение, он ходил из кухни в свою комнату, ложился, вскакивал, шёл на кухню, стоял у окна подолгу, глядя на заснеженный двор, спать не хотелось совсем, чувствовал он себя опустошённым — «план» ничего не менял, «приход» куда-то быстро улетучивался, будто он выкуривал обычную сигарету. Такого состояния у него никогда не было. Узнав о похоронах, он стал задумчив, много курил у окна, а потом после полудня засуетился, стал одеваться.
Ирина заволновалась, глядя на него, на его суетливое поведение: она предположила, что он уйдет в этот раз совсем, и спросила его: «Ты, куда, Вадим?»
Вадим ответил: «На поминки», и вышел из квартиры. Он рассчитал оказаться на кладбище, когда похороны закончатся. Купив в киоске шесть белых роз, он на такси подъехал к кладбищу. Узнав у пьяного мужчины в рабочей робе, на какой линии были похороны, он пошёл по соседней линии, зорко глядя по сторонам. Приметив в стороне от дорожки свежую могилу, заваленную венками и цветами, он не свернул сразу к ней. Он ещё походил по кладбищу и лишь, когда стало смеркаться, он, убедившись, что вокруг нет ни души, подошёл к могиле, на секунду остановился, положил цветы и, не оглядываясь, пошел к выходу.
