Омилия

Старый рассказ, немного переделанный.

-----------------------
«Ну, вот и мой черед». Получив приказ, Иван отдал честь, повернулся и вышел из штабной землянки. Оказавшись на воздухе, он расстегнул воротничок, и огляделся. Вокруг ничего не изменилось, также грохотали близкие разрывы, так же кричал в трубку штабной связист, пытаясь услышать какого-то «Третьего». Удивительно, но сейчас он ничего не ощущал, ни страха, ни волнения. До этого он много раз пытался представить себе этот момент, эту минуту, когда он получит приказ, ради которого и оказался на фронте. Думал, как он его воспримет. Оказалось – спокойно. Иван рядовой связист, доброволец. Как и многие его товарищи, оставивший в своем далеком уральском городке жену с малолетними детьми и «бронь».

Приказ командования был прост и понятен – создалась угроза окружения, необходимо восстановить связь с левым флангом линии обороны. То, что приказ должен быть выполнен любой ценой, даже не упоминалось, все и так понятно. Связь была прервана еще утром, и с того времени семь человек ушли в дым и грохот устранять разрыв. Он восьмой.

Сидеть, наслаждаясь прохладой,

Заката касаясь рукой...

Уже торопиться не надо

И рано уйти на покой.

И галки слетелись на ивы,

И ветер уснул невпопад,

И можно быть очень счастливой,

Пока догорает закат;

Пока возвращаются мысли,

Что суетный день отобрал,

А в воздухе длится и виснет

Кузнечиков звонкий хорал.

Летняя акварель

О ты, рисунок немудрящий

И верно найденный абрис!

На старом ватмане завис

Июль живой и настоящий.

И маков тайное движенье,

И флоксов сноп, и мотылек

Не взгляд художника привлек,

А нашу жажду продлженья.

Лебеда.

У забора лебеда

Выросла по-прежнему:

"Не ходите вы сюда!

Я такая нежная..."

Здравствуйте, детки милые! Бабка Марья у ворот – значит, сказочка придет! Сказок для дружочка – котел да три горшочка. Сказкой ангелы игралися, нам остаточки осталися. Посиди да погоди – это присказки покуда – сказка будет впереди. Жила в стары годы на деревне Ромашкино девочка Лизонька.
Ничем не приметная девчоночка. Была у нее только особинка –
зверье жалела, скотину любила, с птицами говорила… Люди уж и не дивились, что ей птицы на руку садились, что к ней на опушку – лоси за горбушкой, а еще – белки с елки – на плечо! Дедушка Арсентий ее завсегда хвалил: «Блажен – иже скота
милует» - в Писании говорится. Все – твари Божьи…» Одного матушка побаивалась: «Лизонька, в чащу далеко не ходи!
Там шаманиха-баба живет. Сырым мясом кормится, на столб молится…

Дождь. Стучится дождь в мое намокшее остывшее окно.
Дождь. Холодный дождь, а на душе моей так тихо и тепло.
Дождь. Бежит вода, ручьи смывают листья и следы.
Свет. Твои глаза. В них столько кроткой бесконечной доброты.

Да, конечно, да. Хочу тебе так много нужных слов сказать.
Да, конечно, жаль, что я ищу и не могу их отыскать.
Дар. Бесценный дар Господь весной цветущей мне благословил
В день, когда тебя впервые встретил и навеки полюбил.

Миг. Счастливый миг, длиною с череду ушедших долгих лет.
Миг. Желанный миг, хотя уж на виски ложится белый снег.
Ты и только ты. Сердца слились в одно большое на двоих.
Мы, есть только мы и этот дышащий любовью чудный миг.

Ночь. Спустилась ночь. Стекает воск росой горячей по свечам.
Ночь. Святая ночь. Слова молитвы чистой вдруг приходят к нам.
Ночь. Стучится дождь. Ручьи с дорог смывают листья и следы.
Свет. Струится свет в сердца с небесной, ставшей ближе высоты.

18.08.2009 г.

Тане что-то не спалось. Потолок разглядывать надоело. Одеяло сползало, как будто назло. И даже любимая подушка кололась.

Таня повернулась на правый бок, потом — на левый. «Все бока отлежала» — подумала она. И вспомнилась ей та самая жирная двойка, которая красовалась в дневнике, прямо под пятёркой по литературе.

«Я не врала маме, — рассуждала она в который раз, — я просто сказала о пятёрке, а о двойке не сказала… Вот если бы мама спросила меня, не получила ли я двойку, и я сказала бы „нет“, то это было бы враньё». Тут подушка впилась ей в щеку, и Таня ударила её кулаком:

— Вот тебе!

Но в конце концов ей стало так плохо, что она спустила ноги, пошлёпала босиком в комнату родителей и легонько толкнула спящую маму в плечо:

— Мама!

— Что ты не спишь, Танюша? — мама совсем не сердилась.

Тихо было на кухне. Серж кис над манной кашей.
Зашла тётя Рита, крёстная Сержа, которая приехала погостить.
— Так, — нахмурилась она, бросив взгляд на тарелку с кашей, — ты собираешься до вечера над ней сидеть?
Серж тоскливо промолчал и на всякий случай надул щёки.
Тётя Рита сказала:
— От манной каши прибавляется ума. Ты ведь знаешь знаменитую историю про Ваню богатыря и манную кашу?
— Нет! — оживился Серж.
— Придётся рассказать. Бери-ка ложку. Готов?
— Готов! — вид у мальчишки стал довольный.
«Значит так. Поехал богатырь Ваня спасать от дракона Прекрасную принцессу, чтобы жениться на ней. А Маша соседская осталась дома плакать да горевать. Это во всех сказках есть. А вот чего нет. Подъехал он совсем близко к замку, видит — перед ним — круглое озеро, такое же круглое, как твоя тарелка. А в озере том вместо воды — манная каша.

В давние времена старцы-пустынники нередко зарабатывали себе на пищу рукоделием. Они делали на продажу корзины из пальмовых ветвей, плели из прутьев веревки, лепили из глины сосуды, а на вырученные деньги покупали себе хлеб и овощи.
Однажды авва Агафон тоже отправился в город продавать глиняные сосуды. Он был уже стар и смог взять на рынок только три кувшина, которые нес в мешке, перекинутом через плечо.
В тот день в пустыне стояла такая дикая жара, что даже ящерицы и змеи спрятались в свои норы. Поэтому старец сильно удивился, увидев сидящего на дороге прокаженного.
— Куда ты идешь, авва? — спросил прокаженный, привычно прикрывая руками обезображенное болезнью лицо.
Голос у него тоже был грубым, больше похожим на рычание дикого зверя.
— Я иду в город, продавать сосуды, — ответил авва Агафон.
— Сделай милость, отнеси меня тоже в город, — попросил больной.
Проказа — заразная и неизлечимая болезнь, и в древности закон предписывал изгонять прокаженных из городов и селений.

На сайт Международного клуба православных литераторов «Омилия» я наткнулась случайно, после безуспешных поисков в сети Интернет близких мне по духу людей. Все ресурсы, на которые резво направляла меня компьютерная мышь, мне не подходили: на большинстве литературных сайтов в фаворе фэнтези, мистика и детективы, поэтому обсудить, а уж тем более получить совет по написанию текста в православных традициях возможности не представлялось. А тут сразу такое богатство: и замечательные рассказы, и великолепные стихи, и публицистика, которую готов читать день и ночь. Причём всё это не просто статичные выкладки текста, а живое общение с авторами, многие из которых уже известные и любимые читателями. Но самое удивительное, что весь этот мощный ресурс создали не миллионеры или министры с безграничными средствами, а всего два человека — журналист и редактор Светлана Коппел-Ковтун и технический администратор Андрей Ковтун.

Люди в большинстве своем живут, как дышат: вдыхают свежий, чистый воздух, а выдыхают загрязненный, нечистый. Точно так же «вдыхает» человек и окружающий его мир, людей, знания, чужие поступки, историю, веру..., а «выдыхает» он свое представление, свое видение-понимание, свое «преображение» мира — то есть отражение, преломляемое его личностью. Чем чище личность, тем меньше искажений, тем вернее отражение...

Однажды авва Макарий Египетский, возвратившись в свою келью, застал там разбойника, который грабил его вещи. Грабитель схватился за нож, но когда увидел, что старец не сердится, начал торопливо навьючивать краденое на верблюда.
— Какой у тебя хороший верблюд! — сказал авва Макарий. — Повезло тебе, брат. Я вижу, тебе достался лучший верблюд в пустыне: он может увезти на своей спине целый дом.
С этими словами авва Макарий вошел в свою келью, вынес оттуда пожитки, которые разбойник второпях забыл, и стал их укладывать на спину верблюда.
Удивился разбойник такому поведению старца и поспешил скорее убраться восвояси. Но его верблюд заупрямился и ни за что не хотел подниматься с земли.
— Не хочет ли он сказать, что ты еще что-то забыл в моей келье? — спросил авва Макарий. — Я сразу понял, что у тебя очень умный верблюд.
Старец снова вошел в свою келью, осмотрел все углы, и нашел мотыгу, прислоненную к стене.
— Должно быть, это как раз то, без чего не хочет идти твой верблюд, — сказал он, прилаживая мотыгу среди мешков. — Теперь ты всегда сможешь впрок нарубить ему колючек.

Кто сыграет тебе?

На душе пасмурно, кажется даже дождь собирается…. Хоть бы не заплакать! Вокруг лица, лица, но одиночество не проходит, оно длится, словно нет ему ни конца, ни пределов.

Одиночество — это когда вокруг полно людей, но ты для них только вещь, предмет потребления. Им нет дела до того, что у тебя есть душа, которая иногда болит. Они стоят вдоль твоей дороги с протянутыми руками и только требуют, требуют, требуют…

Да, в жизни главное — давать. Очень важно, чтобы было у тебя что положить в ладони просящих.

Но мне бы согреться….

Мою первую любовь зовут Максим. Пишу о нем в настоящем времени, потому что Он - моя любовь, жив, здоров и обо мне не вспоминает.

Следуя классике жанра, любовь наша имела трагический конец. Трагическим, следуя той же логике, он был только для одного из участников действа. Для меня.

Со времени этой первой любви, прошло почти столько же лет, сколько мне было тогда – 14. То есть половину моей жизни я уже живу с ним вместе. Вместе, но не рядом. И не смотря на события этой второй половины моей жизни, до сих пор на имя Максим, голубые подранные джинсы и голос Курта Кобейна у меня реакция сердечным приступом – почти инфарктом.

Каждый раз, говоря о нем, черкая очередные мысли и воспоминания на бумаге, я с облегчением вздыхаю «ну вот, похоронила…»но мумифицированная любовь встает из своего саркофага и спокойно пьет чай в моей душе.

Возможно решалась его судьба. Фирма была на взлете: расширялись, набирали новых сотрудников (вот и к ним в отдел взяли сутулого паренька-очкарика с ярко-рыжей родинкой над тонкими губами - Славку), и в курилках пошли разговоры о головокружительных перспективах, что открылись перед сотрудниками. Павел больше молчал, глубоко затягивался удушливым дымом с наслаждением, будто эти самые перспективы для него уже стали реальностью. А потом уже за рабочим столом, долго, не моргая, смотрел в монитор, думая как бы не упустить момент, как бы словить удачу и крепко вцепившись выбраться (наконец-то!) на вершину всего того, что Паша звал жизнью. И вот шанс в его руках. Накануне их отделу выдали задание разработать новые предложения по расширению производства и со всеми выкладками предоставить начальству в максимально кратчайший срок. «Приезжают англичане» - шептались в отделе. Но голова шла кругом, думалось плохо. Кофе, что старательно наводила всем худая тонкобровая Лариса, только будоражил и не помогал. И все чаще Павел убегал в курилку, - «подумать».

Первая наша встреча как первый удар благовеста. Затем будет еще один, затем еще... Затем (я уверен) вступят подзвонные колокола других практических дел, сливаясь в одну общую мелодию призывного звона. Поразительно, что создать этот колокол, поднять его на звонницу и раскачать тяжелое било удалось такими малыми силами. А может быть силы были и не малые? Я склоняюсь к мысли, что Светлана и Андрей просто не имели возможности не выполнить то, на что их призвала общая Сила, выше которой нет ничего. И над православной землей поплывет (уже плывет) благодатный малиновый звон, соборный, исцеляющий и укрепляющий...

Девочка моя,
Ласточка моя,
Солнышко мое тише.
Алою зарей паруса горят –
Но не для тебя…. – вижу.

Девочка моя,
Закрывай глаза –
И не нужно слез- ладно?
Сердце для тебя – на углях сожгу
– вот моей любви ладан.

Девочка моя,
Тихая моя,
Грустная моя - хватит
За душевный Свет
За лилейный цвет –
Дорогой ценой платят.

Замолю грешок,
Напишу стишок –
Не грусти дружок – ты же
Знаешь будет все-
Очень хорошо,
Потерпи чуток- слышишь?

Девочка моя,
В небе корабли
Над твоим летят домом.
От твоей любви, до моей любви
Лишь один шажок, помни.

Рис. Татьяны Косач

Усталость – как взгляд Горгоны,
Я медленно каменею.
В моей груди монотонно -
Усталого сердца вздохи.
Смыкаются веки сонно,
Но сны не несут покоя,
Они становятся бредом –
Болезненным бессознаньем,
Когда в лихорадке жаркой,
Ты мечешься на постели,
Не спишь – выключаешь душу,
В пучине бессилья тонешь
И утром воскреснуть сложно.
Усталость течет по венам,
Она пеленает тело,
Она убивает мысли,
А сердцу хочется в небо,
В святые звездные выси,
А сердцу хочется к Богу,
Но я закрываю ставни,
Я просто не существую.

Усталость - как взгляд Горгоны,
Мои каменеют крылья,
А значит подняться в небо
Уже и мечтать не стоит.

Но бьется в душе надежда,
Ведь есть в вышине Создатель,
Дарящий любовь и милость
И жизнь вдыхающий в камень.

Рис. Татьяны Косач

У аввы Геласия была дорогая книга из кожи, которая стоила целых восемнадцать златниц. Но для него она была дороже всех сокровищ мира: ведь это была Библия!
Авва Геласий не хранил книгу в своей келье, а держал ее на видном месте в церкви.
И вот однажды в монастырь пришел воришка, решивший наконец-то раскаяться в своих грехах. Но, увидев книгу в дорогом переплете, без присмотра лежавшую на видном месте, воришка не смог удержался и украл ее.
В городе он решил сразу же избавиться от краденого и назначил книге цену в шестнадцать златниц. Не так-то просто оказалось найти покупателя на такую дорогую вещь, но все-таки один богатый купец согласился взять книгу себе.
— Но прежде, чем я с тобой расплачусь, ты должен дать мне на день эту книгу, — сказал купец. — У меня такое правило: никогда не делать крупных покупок, не посоветовавшись со знающими людьми. Иначе я никогда бы не разбогател.
Пришлось воришке согласиться, и от нетерпения он едва дожил до следующего дня.