Возвращение.

Старый рассказ, немного переделанный.

-----------------------
«Ну, вот и мой черед». Получив приказ, Иван отдал честь, повернулся и вышел из штабной землянки. Оказавшись на воздухе, он расстегнул воротничок, и огляделся. Вокруг ничего не изменилось, также грохотали близкие разрывы, так же кричал в трубку штабной связист, пытаясь услышать какого-то «Третьего». Удивительно, но сейчас он ничего не ощущал, ни страха, ни волнения. До этого он много раз пытался представить себе этот момент, эту минуту, когда он получит приказ, ради которого и оказался на фронте. Думал, как он его воспримет. Оказалось – спокойно. Иван рядовой связист, доброволец. Как и многие его товарищи, оставивший в своем далеком уральском городке жену с малолетними детьми и «бронь».

Приказ командования был прост и понятен – создалась угроза окружения, необходимо восстановить связь с левым флангом линии обороны. То, что приказ должен быть выполнен любой ценой, даже не упоминалось, все и так понятно. Связь была прервана еще утром, и с того времени семь человек ушли в дым и грохот устранять разрыв. Он восьмой.

На фронте все просто и смерть – обычное дело. Солдат привыкает к ней, и когда она проходит по окопам, он даже не оборачивается. Отправляясь на фронт, Иван был готов был к встрече со смертью, он уже достиг того возраста, когда оптимизм молодости сменяется жизненным опытом, но сейчас было ощущение, что он чего-то не доделал, забыл. Что-то он оставляет сейчас здесь. Что-то такое, за чем потом он вернуться уже не сможет. Закончив недолгие приготовления, Иван чуть кивнул товарищам, приготовившимся прикрыть огнем его бросок, повернулся лицом к горячему ветру, несшему клочья черного дыма и, пригнувшись, перескочил за бруствер.

«Господи, благослови!», - пронеслось в голове. Он не собирался просить Бога о благословении, он вообще ни о чем не собирался Его просить, слова молитвы будто сами вырвались откуда-то из глубины его сердца или души. Хотя… «Бога нет и души нет», - так его учили те, кому он когда-то поверил. Здесь, на фронте, он много думал об этом, но чего уж там.... Теперь не до этого, теперь нужно одно – выполнить приказ. Иван внутренне собрался откинув лишние мысли, и начал осторожно, по-пластунски пробираться вперед вдоль линии связи, внимательно ее осматривая. Провод тянулся по ложбинкам и балкам, вдоль разрушенных стен, огибая взгорки и открытые места. Было заметно, что тот, кто его тянул, старался спрятать его как можно лучше. Старался укрыть линию от чужих глаз, от мин и снарядов.

Первый. Иван подполз к простреленному пулеметной очередью солдату и аккуратно, будто из рук живого, взял провод. «Недалеко же ты, браток, дошел...». Он осторожно повернул тело и заглянул в лицо убитого – совсем мальчишка, наверное, еще лишний год себе приписал. Потом также осторожно вернув убитого в прежнее положение, пополз дальше, нащупывая в выбитой земле тонкую нить.

За долгие годы Ивану так и не удалось «выкорчевать» в себе веру, хотя было время, когда он к этому стремился. Молодой, резкий, закружило голову «новой жизнью». «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…». Как сладко мечталось: «Как раньше жили, то неверно, неправильно. По-новому будем! Сами построим город-сказку, город-сад!». И еще - «поповские бредни». Вот те слова, о которые споткнулся Иван. Не мог он ни подумать, ни сказать о своем отце, симбирском священнике, что он бредит, «дурит» народ. Не было этого. Его вера была чистой, и ясной. И еще стойкой. Ивану тогда казалось, что его отец искренне заблуждается, что ему просто чего-то недосказали, обманули, и он, его сын, откроет ему глаза, объяснит! В конце концов, это его долг! Но все его доводы разбивались об эту стойкую ясность отцовской веры. Собственное бессилие снедало Ивана. В то время, когда вершились судьбы народов огромной страны, да и всего мира, он, молодой, образованный человек, ничего не мог сделать в своем родном доме. Да в своем ли? Тогда бросив все, что его держало, он уехал от семьи на Урал. Уехал строить свой дом, свою жизнь, такую, в которой не будет места для всего этого «старого, ненужного барахла». Прощались они тяжело, молча глядя друг другу в глаза. Потом еще долгие годы ему снился этот взгляд отца, наполненный болью за своего сына, за него, Ивана. Это было настоящей мукой. Как же он не смог понять? Уходя на фронт, Иван все же написал домой, сестре. А то уж больно не по-людски все выходило.

Солдат продолжал свой путь. Вокруг него грохотали разрывы, свистели осколки. Смертельный металл, преследуя свою цель, свистя и завывая, проносился рядом. Иван полз. Не раз уже его накрывало взрывом, забрасывало землей. Кровь текла по его лицу. Он давно уже ничего не слышал, а только чувствовал, как дрожала от взрывов земля. Видел, как она вставала стеной, поднимаясь в самое небо. Снова взрыв! Все перевернулось! Он скорчился на земле, зажимая окровавленными руками голову. Душа, о которой ему говорили, что ее нет, кричала, стонала и металась в груди, как ослепшая птица. Все споры, доводы, аргументы - все исчезло, остался только он - измученный, раненый солдат и огромный, враждебный мир, пытавшийся его раздавить.

С той стороны линии фронта его заметили и начали «охоту». Иван прополз еще немного и скатился в старую неглубокую воронку, оказавшуюся рядом с линией связи. Он лежал на ее дне, глядя через дымные разрывы на тихо проплывающие в синем небе облака. В ушах стоял гул, как будто их заложили ватой, а где-то далеко-далеко грохотало что-то непонятное. Сколько времени он здесь провел, Иван не знал. Ему было не до этого - он возвращался. Тот, Которого он так долго избегал, смотрел на него и Иван, доверившись крику своей отчаявшейся души, впервые за много лет поднял в ответ глаза. Будто лопнула скорлупа, и сквозь щель стало видимым и понятным многое, ранее сокрытое и неясное. «Неужели Ты здесь, неужели здесь и сейчас вершится Твоя воля!». Иван вспомнил отца, увидел его служащим в храме, стоящего с Чашей в руках перед народом. Увидел себя, маленького мальчика, свидетеля величайшего Таинства. Он закрыл глаза.

Шестой. Уже шесть человек, своих товарищей, нашел Иван. Прицельный огонь с вражеской стороны стал плотнее и теперь пули впивались в землю перед самым его лицом, а он все никак не мог найти то злополучное место, где была перебита линия. Место, к которому один за другим ушли его товарищи. Семеро. Иван полз, вжимаясь в горячую землю, сливаясь с ней в одно целое, изредка замирая, останавливаясь ненадолго для того чтобы еще теснее прижаться к ней щекой. Затихнуть, как ребенок затихает прижимаясь к коленям матери. В такие мгновения грохот боя отступал еще дальше и ему казалось что земля плачет вздрагивая и стонет. Оглушенный, потерявший всякие ориентиры в царившем вокруг хаосе, Иван полз вдоль провода, не выпуская его из руки, держась за него как за драгоценную путеводную нить, единственно способную спасти его в этом всевластии смерти. Он ничего не видел вокруг себя, кроме нее - нити, уходящей вперед, к месту разрыва. И он полз, спешил туда, где она обрывалась.

Выбравшись на край очередной воронки он, наконец, увидел седьмого. Тот лежал на спине с широко раскинутыми руками, держа в одной из них оборванный конец телефонного провода. Седьмой нашел его. Нашел разрыв, но не успел соединить оборванные концы. Иван дернулся было вперед к нему, но тут же боль пронзила ему ногу. Будто кто-то тяжелой железной палкой со всей силы саданул сзади так, что нога сразу отнялась. «Снайпер», - мелькнуло в голове. Он вспомнил: шестой был убит пулей в голову. Хочет поиграть. Иван подполз к седьмому, взял из его мертвых рук конец провода и только собрался намотать его себе на руку, как болью обожгло правое плечо. Снайпер бил умело, будто похваляясь своим мастерством: не много веселого на войне, а тут – какое-никакое развлечение. Снова выстрел, еще один.

Иван полз к разрыву, волоча свое тело, ставшее таким непослушным и чужим, цепляясь сбитыми пальцами за камни и выбоины. Снайпер не убивал его, дразня надеждой, оставляя последний выстрел напоследок, как заключительный акт драмы. Он был театрал, этот снайпер.

Конец пути был теперь виден явно, вот он – разрыв, в полутора метрах впереди. Иван полз к нему, сжимая зубами конец провода. Сознание покидало солдата, но какая-то сила не давала ему забыться. «Помоги! Не допусти!», - билось в его голове. Он лежал, беззвучно шепча иссохшими губами слова молитвы, собираясь с силами перед последним рывком. Впервые за много лет он просил Его о помощи. Нет, не себе, другим. Тем, которые были сейчас там, на левом фланге. Пора. Иван рванул было через эти полтора метра, но не смог даже привстать. Сантиметрами, огромным нечеловеческим усилием он двигался вперед. Снайпер почему-то медлил.

Снайпер нервничал: виданное ли дело, его винтовка, его «Гретхен», давала осечку за осечкой. Весь магазин вылетел на дно окопа. Русский успел проползти еще пару метров, прежде чем он наконец-то перезарядил оружие. Стрелок прильнул к прицелу: «Что ж, пора ставить точку в этой пьесе. Прощай, Иван». Сухо щелкнул выстрел, такой незаметный в общей канонаде боя.

Он успел. За мгновение до выстрела Иван стиснул зубами два оборванных конца провода. Приказ был выполнен.

В маленьком домике на окраине глухой деревушки, поднялся с колен старый священник. По лицу у него текли слезы, но душа его пела - сегодня раб Божий Иоанн вернулся домой, к Отцу.