Сойдя на берег, Николай растерянно осмотрелся вокруг. Потому что совершенно не представлял, куда идти дальше. На всякий случай он вынул из кармана смятый конверт с последним письмом Евдокии Степановны. В обратном адресе была указана какая-то улица Юбилейная, дом 6. Вот только вопрос: «где эта улица, где этот дом»?
— А где тут у вас улица Юбилейная? — окликнул Николай стоявшую на пристани женщину на вид примерно одних с ним лет.
Та внимательно посмотрела на него.
— А Вы к кому приехали? — спросила она.
— Мне надо на Юбилейную, дом шесть. — уточнил Николай, которого до глубины души возмутило любопытство деревенской бабы. Чего ей стоит просто объяснить ему, как пройти на эту злосчастную Юбилейную улицу? Так нет же! Вместо этого она устраивает ему самый настоящий допрос. Хотя какое ей дело до того, к кому он приехал?
— Так Вы к Евдокии Степановне? — догадалась незнакомка и ее лицо сразу подернулось грустью. — Ее уже десять дней, как похоронили... А Вы, наверное, ее московский родственник, да?
Еще миг, и Николай наверняка высказал бы этой навязчивой особе все, что он о ней думает. Впрочем, и покойная Евдокия Степановна тоже хороша. Это же надо было разболтать на все село о своей московской родне! Что у нее, больше не имелось, чем хвалиться перед соседками? И вот теперь, благодаря болтливой старухе, ему не будет прохода от любопытных. Наверняка всем захочется поглазеть на редкую залетную птицу — столичного жителя. Зачем его только понесло в это злосчастное Ильинское?
— Видите ли, тетя Дуся рассказывала мне о Вас. — пояснила женщина, похоже, догадавшись, о чем сейчас думает Николай. — Она Вас так ждала, так ждала! Ой, простите, что же это я? Пойдемте, я Вас к ней отведу. Ведь ключи-то у меня...
Николай не мог понять, что она имеет в виду. Разве Евдокию Степановну до сих пор не похоронили? Не может быть! Или эта странная болтливая особа собирается на ночь глядя вести его на кладбище? И вообще, кто она такая?
Однако ему не оставалось ничего другого, как идти за незнакомкой. Ведь ключи от бабкиного дома находились у нее...
* * *
...Снаружи дом Евдокии Степановны был самой обыкновенной деревенской избой. Хотя весьма большой и крепкой на вид. Такой дом и впрямь мог стоить немалых денег. Выходит, он все-таки не зря приехал в Ильинское... Интересно, каков этот дом внутри?
Первое, что увидел Николай Гуркин, переступив порог теперь уже своего дома, была икона Богородицы, висевшая в углу напротив входа, со стеклянной лампадкой перед ней. Явно старинный образ. И наверняка дорогой...
— Постельное белье — в спальне, в комоде. — голос незнакомки некстати прервал его размышления о возможной стоимости бабкиной иконы. — Плита — вот она, в углу. Холодильник работает. Только его надо включить. Видите ли, мне тут пришлось немного прибрать: вымыть все, разморозить холодильник... Чай, сахар, крупы — в кухонном шкафу. Магазин находится на соседней улице. Как выйдете из дома, то пройдите немного вперед, до того места, где бревна лежат, и сверните направо. Там увидите светло-зеленый дом и на нем вывеску «Грин». Вот это и есть наш магазин. Колодец через два дома. Хотя, давайте я Вам воды принесу...
— Не надо, я сам. — отказался правнук героя. Однако вовсе не из пресловутого джентльменства. Ему просто хотелось как можно скорее выпроводить прочь эту слишком любопытную и говорливую особу. И сразу же приступить к осмотру имущества Евдокии Степановны. Все-таки зря он тянул с отъездом в Ильинское. В итоге же опоздал. Старуха успела умереть до его приезда. Кто теперь скажет ему, куда она могла припрятать деньги и золотишко? Придется искать их самому. Если, конечно...
От одной мысли об этом по спине Николая пробежал неприятный холодок. А вдруг женщина, которая привела его сюда, уже успела не только прибрать в доме, но и порыться в бабкиных вещах? Ведь не случайно же она знает, где находятся постельное белье и продукты... Оставалось надеяться лишь на то, что она не сумела найти и присвоить себе деньги Евдокии Степановны. Ведь старики обычно прячут свои ценности так надежно, что подчас потом и сами не могут их отыскать... Но, если надо, он перевернет вверх дном весь дом, но отыщет их!
Да, вскоре Николая и впрямь ожидали находки. Причем такие, о которых он не мог и помыслить...
* * *
Оставшись один, Гуркин прежде всего запер входную дверь на засов. После чего внимательно осмотрел кухню. Честно говоря, он ожидал встретить в доме деревенской старухи грязь и убожество. Русскую печку, керосинку, обшарпанную старую мебель... Однако кухня Евдокии Степановны выглядела совсем не так, как он ее себе представлял. Да, шкаф и стол и впрямь были не новыми, но смотрелись весьма добротно. А вокруг царили чистота и порядок. Белые занавески на окнах, клетчатая клеенка на столе. На стене, над столом — репродукция какой-то картины: посредине широкой, можно сказать, необъятной, реки — зеленый остров с маленькой церковкой... Но, что оказалось для Николая полнейшей неожиданностью, так это наличие в доме холодильника и электроплиты. А он-то маялся раздумьями, как ему, отродясь не имевшему дела с печками и дровяными плитами, придется готовить себе еду? Что ж, тем лучше. Теперь можно перейти к осмотру комнат...
Но тут в дверь кто-то постучал. Николай замер посреди кухни в тайной надежде, что незваный гость постоит-постоит на крыльце, да и уберется прочь, решив, будто в доме никого нет. Однако стук повторился.
— Кто там? — недовольно спросил Гуркин.
— Это я. — послышался в ответ знакомый женский голос. — Я тут Вам молока принесла. И шанежек3. Сегодня утром пекла. А то Вы, наверное, проголодались с дороги-то.
Несмотря на то, что Николаю меньше всего на свете хотелось видеть навязчивую особу, стоявшую по ту сторону двери, она явилась весьма кстати: как в свое время говаривал Винни-Пух, пора было подкрепиться. Опять же, за едой еще требовалось сходить в магазин. А тут она, так сказать, сама пожаловала к нему.
Николай открыл дверь, забрал у женщины банку с молоком и теплую миску, покрытую тарелкой, из-под которой доносился весьма аппетитный запах, и буркнул «спасибо». Казалось бы, после этого гостье следовало удалиться восвояси. Однако она продолжала стоять у крыльца, словно чего-то ожидая.
— Вам посуду вернуть? — догадался правнук героя.
— Нет. — женщина замялась. — Просто я завтра около полудня собираюсь к Евдокии Степановне. Вы не хотите сходить к ней со мной?
Николай не сразу сообразил, что речь идет о походе не в гости, а на кладбище. Экая блажь — говорить о покойнице, словно о живом человеке! Или в деревнях так принято? А может, у этой женщины просто, так сказать, проблемы с головой? Уж больно странно она себя ведет. «Вы, наверное, проголодались с дороги....» Какое ей дело до этого? Нет, она явно ненормальна. Или... или просто пытается приударить за ним. Точно! Как же он сразу не догадался! Тогда понятно, почему эта особа так заботится о нем... Она явно одинока и ищет себе мужа. И тут в село вдруг приезжает горожанин, да вдобавок — москвич! Разве можно упустить столь выгодный шанс выйти замуж? Да, все женщины, которых он знал, включая его бывшую жену, искали лишь своей выгоды... Все люди ищут своего... Но он здесь не ради того, чтобы заводить роман с деревенской бабой. Он приехал за обещанным наследством. Что до кладбища, то, пожалуй, он наведается на могилу Евдокии Степановны. Но позже. Как говорится, дело прежде всего. А мертвые могут и подождать...
— Нет. — вслух завершил свои размышления Гуркин. — Я схожу туда. Но в следующий раз. Кстати, а где ее похоронили?
— Возле церкви. — тихо промолвила женщина, явно опечаленная его ответом. — Евдокия Степановна хотела, чтобы ее положили рядом с дедом и матерью. Я все так и сделала, как она просила. Как подойдете к церкви, так справа от входа в нее и будет ее могила. А на ней — деревянный Крест...
По правде сказать, сейчас Гуркина гораздо больше заботило то, что за время их разговора шаньги успеют остыть и потеряют вкус. Впрочем, опасения его были напрасны: объяснив Николаю, как найти могилу Евдокии Степановны, женщина попрощалась и ушла прочь. Так что он наконец-то смог приступить к дегустации ее стряпни.
Шаньги оказались на редкость вкусными и сытными. Расправившись с ними и залпом выпив молоко, правнук героя с новыми силами продолжил поиски бабкиного наследства.
* * *
Комната, с которой он их начал, представляла собой подобие гостиной. Она была просторной и светлой. Посередине ее красовался стол с выгнутыми ножками, а на нем — старинные часы в деревянном футляре. Рядом лежали очки, словно забытые ненадолго отлучившейся куда-то хозяйкой... Справа от стола стоял диван, застеленный полосатым шерстяным паласом. А вот слева... Слева находился большой застекленный шкаф, набитый книгами. В основном — русской классикой. Причем это было отнюдь не «собрание золоченых переплетов», предназначенное для украшения интерьера. Вид этих книг свидетельствовал о том, что они не раз читались и перечитывались. И опять Николай изумился — зачем деревенская старуха держала у себя столько книг? Кому сейчас, в эру компьютеров и телевизоров, нужна вся эта макулатура? Кстати, а где же телевизор?
Гуркин огляделся по сторонам. Но так и не обнаружил пресловутого ящика с голубым экраном, перед которым он привык коротать время у себя дома. Зато заметил в правом углу комнаты темную икону в большой раме, украшенной позолоченными виноградными листьями и гроздьями. Он подошел поближе, чтобы разглядеть изображение. На иконе был нарисован полунагой Человек в накинутом на плечи красном плаще. Руки Его были связаны, а на голове виднелся венец из колючих веток. При виде Его Николаю стало не по себе. Ибо ему показалось: этот Человек смотрит на него с укором...
Впрочем, Николай Гуркин тут же успокоил себя: это всего лишь обман зрения. И не удивительно — ведь он так устал с дороги... Пожалуй, ему пора ложиться спать. Поиски наследства подождут до завтра. Наутро он продолжит их с новым силами. Ведь, как говорится, утро вечера мудренее. А пока нужно хорошенько отдохнуть.
Николай решил обосноваться на ночлег в гостиной. Однако прежде нужно было отыскать постельное белье. Кажется, женщина, которая привела его сюда, упоминала о каком-то комоде в спальне... Значит, в доме есть еще одна комната. Вот только где она? Выйдя в коридорчик, отделявший гостиную от кухни, Николай заметил сбоку плотно прикрытую дверь. Он толкнул ее, и оказался в небольшой полутемной комнате с завешенными окнами. В ней стояли металлическая кровать и письменный стол, на котором лежали не то какие-то бумаги, не то книги. Впрочем, Николая больше интересовал комод в углу. Отыскав в верхнем ящике стопку чистого постельного белья, он выбрал подходящее, и, на всякий случай проверив, хорошо ли заперта входная дверь, улегся почивать.
Казалось бы, после столь богатого на впечатления дня, Гуркин должен был спать, как убитый. Однако вместо этого ему приснился странный, можно сказать, кошмарный, сон. Темной, безлунной и беззвездной ночью он стоял на пороге какой-то церкви. Дверь была открыта, так что Николай видел мерцание свечей внутри и слышал пение хора. И в какой-то миг вдруг осознал: храм открыт не случайно. Там ждут его. Действительно, на пороге вдруг показался высокий пожилой священник в красном облачении, а за ним — две женщины, по виду: мать и дочь. Все они приветливо улыбались Гуркину, словно давно знакомому или близкому человеку. Священник протянул к нему руку, словно приглашая войти. Но тут из темноты за спиной у Николая кто-то хрипло крикнул:
— Да брось ты их! Лучше иди ко мне! Чай, мы с тобой родня!
Николай обернулся. За его спиной, нагло ухмыляясь, стоял какой-то парень, одетый, как рабочий из тех книжек про революционеров, что он читал в детстве. Уже в следующий миг Гуркин с ужасом разглядел его лицо...вернее, череп с зияющими провалами пустых глазниц... И отшатнулся. Но мертвец уже схватил его за плечо:
— Что, не признал родственника? — прохрипел он в лицо сомлевшему от ужаса Николаю. — А ведь мы с тобой оченно даже похожи. А, правнучек?
И тут сон прервался.
* * *
Гуркин проснулся в холодном поту и испуганно огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души. Лишь на столе мерно отсчитывали время заведенные им вчера вечером старинные часы. А в окна уже заглядывало восходящее солнце. Начиналось утро нового дня.
Промаявшись около получаса в тщетных попытках снова заснуть, правнук героя решил продолжить поиски бабкиных сбережений. Впрочем, перед этим он совершил поход за водой, который увенчался успехом, несмотря на то, что Николай с непривычки едва не утопил в колодце одно из ведер Евдокии Степановны. И нашел в кухонном шкафу чай, сахар и даже открытую банку растворимого кофе. Однако Гуркина вовсе не прельщала перспектива ограничить свой завтрак одной подслащенной водичкой. Поэтому он решил посетить местный сельмаг и купить там съестного. Вспомнив, что говорила вчерашняя гостья о местонахождении магазина, он вышел на улицу, и отправился в указанном ею направлении, подгоняемый неприятным ощущением пустоты в желудке. Груду бревен, сваленных возле пепелища на месте сгоревшего дома, он нашел без труда. Теперь следовало повернуть направо. Сделав это, Гуркин оказался на другой, более широкой улице. И сразу заметил ярко-зеленый сельмаг с заморским названием. Увы, на дверях «Грина» висел увесистый замок.
Оказалось, что он пришел слишком рано: до открытия магазина оставался почти час. Немного поразмыслив, Николай, под яростный брех собак за заборами, пошел вдоль по улице. Он шел совершенно бесцельно, как говорится, куда глаза глядят и ноги несут.
И совершенно не представляя себе, куда именно он придет и что увидит.
* * *
Дойдя до конца улицы, Гуркин увидел перед собой деревянную церковь. Вернее, развалины оной. Почерневшие от времени стены с содранной обшивкой, зияющие просветы окон с ржавыми решетками, провалившуюся крышу, полуразрушенную башенку колокольни над входом... А вокруг — ряды крестов и памятников. Выходит, он, сам того не желая, пришел на местное кладбище!
По колено утопая в высокой траве, Николай зашагал к церкви. Он помнил, что могила Евдокии Степановны должна находиться справа от входа в нее. Действительно, вскоре Гуркин уже стоял перед свежевыструганным деревянным крестом, на котором имелась табличка с надписью: «Гуркина Евдокия Степановна». Ниже стояли две даты, обозначавшие начало и конец земной жизни усопшей. К подножию креста была прислонена фотография в пластмассовой рамке. Николай взглянул на нее — и не поверил своим глазам. Ибо представлял свою двоюродную бабку глубокой старухой с лицом, покрытым морщинами, беззубой, подслеповатой, в старомодном затрапезе и с платком на голове. А с фотографии на него смотрела интеллигентная седовласая дама в строгом темном платье с кружевным воротником и несколькими медалями на груди. И все-таки это была именно она — Евдокия Степановна Гуркина. Его двоюродная бабушка по отцу, которой он не видал никогда. И о которой не знал ровным счетом ничего...
Справа и слева от ее могилы высились два черных гранитных памятника, увенчанных крестами. На одном из них значилось: «Гуркина Мария Иосифовна. 1903—1952 гг.» А на другом: «Священник Иосиф Иванович Попов. 1886 — 21 мая 1920 г.»
Разумеется, Николай помнил, как странная женщина, докучавшая ему весь вчерашний вечер, упоминала, что Евдокию Степановну, по ее просьбе, похоронили рядом с дедом и матерью. Выходит, ее дедушка, иначе говоря, его прапрадед, был священником? А героический Степан Гуркин был женат на поповне? Не может быть!
И вот еще что: почему на памятнике священнику подробно указана дата его смерти? Мало того: если верить сей дате, отец Иосиф Попов умер за день до гибели «красной эскадры» Вендельбаума и своего зятя... Случайное совпадение? Или между этими двумя смертями существует какая-то связь?..