Омилия

Фантастическая повесть
1.

Этот город странный. Как бы это объяснить. Ну, представьте: вы покупаете мороженое. Летний знойный день. В тени около сорока. Пот градом. Рубашка на теле – хоть выжимай. Во рту пересохло ещё с ночи. Пить хочется, а что толку. Вода не спасает, хоть ты бочку осуши. И вот мороженое. Пломбир. Из холодильника. Белый такой. Парок от него прохладный. Руки от нетерпения дрожат. Так и хочется припасть губами, языком, зубами к этому снежно-нежному чуду. И вот, не удержавшись, ты кусаешь этот пломбир, и… Бог ты мой! Какая гадость! Он же горячий. Вот так, именно горячий. Такой особый сорт мороженого – шутка генной инженерии.
Нет, пожалуй, это неудачный пример. Как же тогда объяснить?

На белый лист разлилась тушь
И потекла на стол.
И рифм созвучие, и душ –
Алмаз, что ты обрёл.

И в неприкаянной судьбе
Не только – мели, рифы...
Любовь живёт, любовь к тебе –
Надёжный парус рифмы.

В моей душе, в моей душе,
Где было столько бурь,
Весна уже, весна уже –
Февральская лазурь.
 

(Слово о Н.Н.Страхове)

Удивительно, но в наше время перед российским обществом стоят те же проблемы воспитания и образования – в глубоком смысле основ народного бытия, – что и во второй половине ХIХ века. Застарелые проблемы, которые пытался решить выдающийся русский философ, литературный критик, публицист, один из столпов почвенничества, член-корреспондент Санкт-Петербургской Академии наук Н.Н. Страхов (1828-1896).
***

Николай Николаевич Страхов родился в семье священника. В 1851 окончил Педагогический институт в Петербурге. Преподавал естественные науки в Одессе, затем в Петербурге. С 1861 сотрудничал с Ф. М. Достоевским, был ведущим сотрудником его журналов «Время» и «Эпоха».

Александр Петрович вышел во двор своего дома. Осенний день был ясным и теплым. На небольшом огороде росой сверкали кочаны капусты и листья свеклы, на арке покачивался виноград. Он подошел к лозе и ласково погладил тяжелую фиолетовую гроздь. «Сколько же это вина будет», - подумал Александр Петрович. - «Наверное, до самой весны хватит».
Со двора дома открывалась панорама на реку, и было видно, как плавневый лес одевается в яркие одежды осени. Особенно красив был клен, который на обрыве реки полыхал красками, словно огромный костер.
Когда-то Александр Петрович ходил на этюды. Писал он и маслом, и акварелью. Несколько раз его картины выставлялись в городской галерее. Но это было давно, а сейчас засохшие краски с изображением на них советского знака качества просто лежали в стареньком потрескавшемся  этюднике.
Как же давно он не писал. Грусть волной накатилась на плечи и сдавила горло. Александр Петрович, не отрывая взгляд, смотрел на клен.

Приключенческая повесть с элементами фэнтэзи, мистики и триллера

ЧАСТЬ 1
Глава 1. Пойдём с нами!

Эти невероятные приключения начались поздним августовским вечером. Две девочки лежали на скрипучих казённых кроватях и шептались. В комнату медленно вползал полумрак… Он незаметно съедал остатки угасавшего солнечного дня, неумолимо крепчал и готовился к неизбежному превращению в тёмную непроглядную ночь.
– Владка, выручай! Марта заболела, а у нас тут такое приключение наклёвывается! И ведь без тебя нам никак нельзя: в команде обязательно должно быть семь человек.

Беседа с иереем Алексием Зайцевым, клириком Свято-Троицкого храма г. Челябинска

- Отец Алексий, в чем, по вашему мнению, проявляется духовное возрастание православного христианина?
- Духовное возрастание православного человека заключается в его приближении к Богу, в очищении его души светом Божественной благодати. Эта благодать исцеляет человеческое сердце от страстей, изгоняет из него все злое, неизменно направляя ко спасению и жизни вечной. Возрастая духовно, православный человек становится все более достойным сыном своей матери-Церкви: достигает более чистой молитвы, показывает большую ревность в совершении добродетелей и дел веры, с большей любовью и готовностью на жертву начинает относиться к окружающим. Наконец, он становится способным через свой личный пример доброделания приводить и других людей к живой вере во Христа.

Русь моя черная
Пьяная битая
Девка оффшорная
Терном увитая

Вот она тащится
С сумочкой нищенской
В камушки плачется
Влагой мытищинской

В белой накидочке
В кофточке плисовой
Легок на ниточке
Крест кипарисовый

Тропки немерены
Ножки исколоты
Ангелом велено
Выйти из города

В горы безлесные
В села с погостами
В Царство Небесное
Слава Те Господи
 

Я слова подкрепляю делом,
оттого-то и жив едва...
Над землей, как над мертвым телом,
склонилась моя голова.

Обнимает меня осока,
лижет ноги пес-ветерок.
Я лежу над землей высоко,
далеко от меня восток.

Льется дождик за мятый ворот,
ворон ходит вокруг меня.
Я в руинах лежу, как город;
нахлебался воды и огня...

Может быть, посреди травинок
честь по чести грядет исход,
и найдет меня светлый инок,
а, быть может, и не найдет...

И останусь в миру, как в храме,
где молитва - сплошь немота.
Подкрепляя дела словами
я уже не умру никогда.

Осенью Антошка поступил в первый класс православной гимназии. Семья, многажды обсудив на кухне это важное решение, сошлась на одном: да, пожалуй, лучше ему учиться тут. В окрестностях их двора, окруженного несколькими многоэтажными домами, были и другие школы. Та, что ближе всего, считалась престижной по каким­то признакам, все туда стремились определить своих детей. Но...

И не сказать, что уж очень набожными, церковными были и родители мальчика, и дед с бабкой — так, ходили, конечно, иногда в храм, по большим праздникам, но мало что знали и понимали во всем этом. Однако каким­то древним, наверное, из глубокой старины идущим чутьем, а еще скорее — любовью сердечной к этому маленькому голубоглазому мальчику с золотой кудрявой головкой, отраде семьи, промыслили они все: лучше, чем тут, ему нигде не будет. И пусть пока там у них тесновато, в гимназии, и проблем, наверное, много еще. Хотя о проблемах они ничего не знали — ну, так ведь всегда новое дело не вот тебе сразу гладко взяло и пошло.

Мой язык, он другой,
       он запрятан в заоблачной дали:
Мне пока не дано
       ощутить благолепие слов.
Пусть вам кажется, будто
       на всех языках обо всём рассказали -
На моём языке я
       ещё не сказал про любовь.

Мой язык, он другой
       он гортанный, он многопадежный:
Он подобен потоку реки,
       вниз сорвавшейся с гор.
Пусть вам кажется, будто
       он грубый, сухой и небрежный -
Вы ещё не слыхали всё то,
       что я в нём распростер.

 Мой язык, он другой,
       он славянский, похожий на эхо:
В нем нехватки глаголов
       не может случиться вовек.
Пусть вам кажется, будто
       он чувствует боль человека -
На моём языке
       передача идёт без помех.

Прости мне, ангел, я с тобой не говорю:
Я твой язык ещё учить пытаюсь.
Прости мне то, что Истину гоню
И ложь всё также оправдать стараюсь.

Я знаю: ложь не примут небеса,
Но нас земное сковывает туго,
Знаю, что молишь за меня Христа,
А я по-прежнему в тебе не вижу друга.

Укрой меня своим большим крылом
И дай надежду, дай спасения дорогу
И поддержи меня в моей войне со злом.
Дай шанс идти. По капле. Понемногу.

 Из опыта работы воскресной школы

Тетрализованная деятельность, театр… Насколько приложимы эти слова к практике православного воспитания? Мы знаем, что «игрища», «лицедейство» были глубоко порицаемы христианством…

Но когда? – Христианская церковь не могла не судить античный, языческий театр – он являлся носителем ценностей чуждого, уходящего (и сопротивляющегося!) пантеона. На круглой, как арена, сцене цари и герои в странных масках, на котурнах взывали к многочисленным обитателям Олимпа, а христиане уверовали в единого истинного Бога.
Перепрыгнув столетия (невозможно раскрыть за несколько минут взаимодействие христианства и театра в Европе), в русской культуре мы можем найти множество удивительных свидетельств того, как феномен театра в его различных формах вошел в православное общество, причем на правах мощного воспитательного средства. Маленький экскурс в историю.

Уснул уставший мир. Ночная тишина
Зовет к молитве, словно звон колоколов.
Вокруг лампады растворилась тишина,
И воздух пахнет лесом от смолистых дров.

За окнами метель, а в доме так тепло,
И на душе какой-то неземной покой.
Соленой пеленой глаза заволокло.
Услыши, Господи, негромкий голос мой.

Пока заснеженный рассвет не вышел в путь
И не подкралась незаметно суета,
Прошу, не дай без покаяния уснуть.
Помилуй, Господи, отверзтые уста.

Слова пустые, и печаль не о грехах,
И гнев неправедный на ближнего прости.
Теплеют взоры всех святых на образах,
Помощников в молитве кротких и простых.

Открою тихо дверь и выйду на крыльцо,
Метель оденет незаметно в белый цвет.
Умою снегом я горячее лицо,
И среди ночи засияет в сердце свет.

На миг Господь Святое Небо распахнет,
И тонкой струйкой благодать вольется в кровь.
Душа продолжит нескончаемый полет
В страну желанную с названием Любовь.

30.01.2010 г.
 

Мрамор безжизненных плит
Мне охлаждает чело,
К Господу путь позабыт,
Снегом его замело.

Сжатый безликой толпой,
Ищущей смысл бытия,
Кто этот грешный изгой?
Господи, это же я!

В зеркале веры своей
Вижу себя без прикрас
Господи, в мире людей
Ты мне единственный Спас.

Жду предназначенный час,
Мимо уже не пройти.
Господи, в тысячный раз
Грешник взывает: прости!

Людям вы много ран исцелили,
Душой и сердцем Христа любили.
Христа вы любили, славили Бога,
Пресвятой Деве молились вы много.
Многие славят, целители, вас,
Зная, что крепкая вера – нам спас.
Та Вера, что вас отличала всегда.
Ведь Вера Любви и Надежды сестра!
Мы молимся вам, братья-лекари, много,
Верим, что заслужим прощенье у Бога.
Пусть милость пошлёт нам по вашим молитвам –
Здоровье бесценное нам возвратит он.
С верой в Силу Божью и в ваше раденье
Молитвой усердной заслужим спасенье!
И век прославлять имена будем ваши,
Святые целители, лекари наши!
 
Светим Врачима Козми и Дамјану

Рассказал Афанасий Хисматов, шести лет. Его мама записала.
А я не могу не поделиться этим рассказом с вами!

Я люблю Рождество, потому что это детский праздник, и пост всегда очень радостный: всё ждёшь ёлку и подарки, и мама много знает об этом сказок.

А когда меня берут с собой на Рождество, мы долго едем. Кругом, в храмах, ёлочки горят, огоньки веселятся, но я всё думаю о звезде и смотрю на небо. Мне всегда хочется её увидеть и идти за ней. Мама в Сирии её видела: такую большую, яркую, и она двигалась. Мама за ней не пошла. А я бы – побежал…

А когда мы подъезжаем к храму, то издалека видно, что на улице люди стоят, вертеп сияет!

Мы всегда - в левом приделе, рядом с амвоном, около ёлочки. Я сажусь на батарею, греюсь с мороза, слушаю, как хор поёт тропарь. И мне делается так радостно, что уже не могу сидеть, а встаю и пою со всеми: «Рождество Твое…»

В кармане у меня растаяла свечка и мы с Серёжей идём ставить её к Николушке. Я знаю, что это – Дед Мороз, и прошу у него… А вот это – тайна!

21 МАРТА
Я видел его. К утру, как всегда, не спалось, вышел встречать рассвет.
Как он летел! На фоне восходящего солнца — размах белых крыльев, подсвеченных розовым светом…
А отец уверял: их не существует…
— Живи тем, что у тебя перед глазами, тем, что твоорится сейчас, нынешним днём.
— Ты не веришь в них?
— Просто людям нужна сказка.
— Но зачем такая сказка? О далёком береге, куда всё равно — не добраться?
— Кому — для чего, — сказал он тогда спокойно, но тревога мелькнула в глазах: заподозрил, что я не поверил.
Они снились мне. Крылатые люди, взлетающие с другого берега над широкой гладью реки. Кто они? Откуда у них крылья? Почему умеют летать? Как и когда научились?
Сегодня, когда я увидел его, парящего над водой, заболела душа, и я почувствовал зов.
Лететь.
На тот берег.

Беседа с митрополитом Климентом Калужским и Боровским, председателем Издательского совета Русской Православной Церкви

— Владыка, расскажите, пожалуйста, каков был ваш личный путь к вере. Кто оказал наибольшее влияние на формирование вашего религиозного мировоззрения?

— Я родился в послевоенные годы в простой верующей семье. И хотя в стране уже 30 лет была советская власть, но все же, скажу, в то время чувствовалось, что народ еще не забыл свои духовные корни. Было закрыто много храмов, почти не осталось монастырей, не хватало священнослужителей, не издавались духовные книги, но в простом народе вера сохранялась. Особенно это чувствовалось в селах и небольших городах, где православные традиции были живы. В нашем доме перед иконой всегда горела лампада, мы постоянно молились все вместе. Храм, который находился в десяти минутах ходьбы от дома, был нашим вторым домом, а его прихожане — нашей большой семьей.