Вы здесь

Считаете ли вы, что проза авторов-священнослужителей чем-то выделяется на общем литературном фоне?

 Егор АгафоновЕгор Агафонов,
старший редактор издательства ПСТГУ:

«Сделай паузу...»?

В последние годы в русской литературе появился новый жанр — проза, написанная священниками, «проза отцов», так сказать. Чаще всего это не чистый fiction, а беллетризация реальных жизненных историй, притча или эссе. Родоначальником жанра следует признать отца Михаила Ардова, чьи «Мелочи архи-, прото- и просто иерейской жизни» задали формат его будущим последователям. Затем появились книги о. Ярослава Шипова — профессионального писателя, который, став священником, не бросил писать. А потом появились и другие — отец Николай Агафонов, отец Александр Авдюгин, отец Михаил Шполянский…

Читать эти книги почти всегда интересно: нередко в этих историях узнаешь себя, почерпнешь какой-то полезный совет, чему-то искренне умилишься, а на что-то искренне вознегодуешь. Однако похоже, что открывая очередные «Случаи из приходской жизни», читатели ждут прежде всего милого и забавного — и в то же время «благочестивого» — отдохновения. Тут нельзя не вспомнить известную историю о преподобном Антонии, который сравнил излишне напряженную духовную жизнь с натянутой сверх меры тетивой лука — может и порваться. Подобная литература — как приспущенная тетива, она дает возможность сделать паузу, передохнуть. И подчас это необходимо.

Но для серьезного литературного творчества — и для взыскательного чтения — такой мотивации явно недостаточно. Настоящая подлинность (что в художестве, что в духовной жизни) требует как раз максимального натяжения тетивы. Поэтому, на мой взгляд, такая «иерейская проза» — с незамысловатыми пересказами приходских случаев и церковных судеб — всегда будет лишена, с одной стороны, настоящей, подлинной художественной яркости и драматизма, рождающихся в бесстрашных вопросах писателя к Богу, к себе и к миру, а с другой стороны — того глубокого откровения о жизни в Боге, которое мы находим в настоящей духовной литературе.

 Георгий Гупало

Георгий Гупало,
главный редактор интернет-портала «Православная книга России»

С батюшки особый спрос 

Да, я выделяю прозу писателей-священнослужителей, так как к этим книгам особый спрос — очень велика степень ответственности пастыря перед читателем.

Но если рассматривать исключительно качество литературного произведения, то нет никакой разницы, кто по профессии или образованию ее автор. Чехов был врачом, Достоевский — инженером, Грибоедов, Тютчев — дипломатами, но все они стали великими русскими писателями. Никто не оценивает их творчество с точки зрения профессии или их диплома об образовании. Поэтому нужно судить о качестве литературного произведения, а не о профессии его автора.

Меня пугают словосочетания «православный врач», «православный учитель». Я сразу начинаю думать, что это плохие врачи и учителя, раз они решили приклеить к своей профессии высокий авторитет Церкви и упомянуть о своем православном вероисповедании. Если бы Пушкина или Грибоедова спросили: считают ли они себя православными писателями, то уверен, что они не поняли бы, чем вызван вопрос. Их творчество целиком и полностью православно, так как базируется на твердом христианском фундаменте их веры и воспитания.

Поэтому для меня есть литература и искусство вообще, но нет православной литературы, православной живописи, православной музыки. Когда мы употребляем такой термин, то понимаем под ним нечто другое — что в данном произведении затрагивают тему веры или некие церковные вопросы.

Пока, увы, в России нет великих писателей, творчество которых будоражит умы многих, заставляет задуматься о смысле жизни, о желании исправить, изменить свою жизнь. Отдельные произведения некоторых современных писателей, конечно, влияют на сознание малого количества людей, но это исключение из правила. В целом — серая масса, на фоне которой имена писателей-священнослужителей не видны. Новых Достоевских пока нет.

 Ольга Голосова

Ольга Голосова,
главный редактор издательства «Лепта»
 

Вне статусов и вне профессий

В последнее десятилетие среди литературы, посвященной Православию и созданной православными христианами, довольно видную роль играют произведения, написанные авторами-священнослужителями. Надо сказать, что до революции авторы, целенаправленно освещавшие вопросы Православия, практически на девяносто процентов принадлежали к духовному сословию. Но и тогда никому не приходило в голову классифицировать их произведения не по родам, жанрам и видам литературы, к коим они принадлежали, а по профессиональной принадлежности ее авторов. Если мы пойдем по этому пути, то нам придется создавать прозу врачей (Чехов, Булгаков, Вересаев), прозу учителей (Корчак, Макаренко, Сухомлинский) и тому подобное, что, в принципе, довольно абсурдно. Во всем мире принята классификация литературы, связанная с ее формой и содержанием, а отнюдь не с родом деятельности ее создателей.

Конечно, в произведениях священнослужителей есть много общего. Это и приверженность к определенным жанрам — проповеди, мемуарам, эссе, рассказам, что вызвано спецификой их пастырского служения; это и отношение к миру и обществу, что определяется их принадлежностью к Православной Церкви; это и некая неуловимая общность стиля и проблематики их произведений, что опять же понятно, исходя из вышесказанного. Но при всем при этом каждый из писателей, будь он мирянин или священник, — глубоко индивидуален и неповторим, ведь талант — это уникальный Божий дар, не поддающийся классификации по социальным признакам.

 Павел КрючковПавел Крючков,
редактор, критик, сотрудник журнала «Новый мир»

Проза без облачения

Не считаю. Широкий читатель прозу священников почти не знает (она обычно публикуется не светскими издательствами), а нынешние более или менее известные художественные сочинения, наполненные реалиями церковной жизни и религиозными темами, пишутся, как правило, воцерковленными или, так сказать, «приближенными» мирянами.

Однако дело в другом. Я скажу за себя: мне не хотелось бы, читая роман или повесть, знать, что автор произведения — священнослужитель. Меня это и смутит, и отвлечет от вживания в мир созданных его воображением и жизненным опытом героев (сказанное относится прежде всего к большой и средней художественной форме, но ни в коем случае не к публицистике).

Кроме того, я плохо представляю, какую внутреннюю крепость надо иметь, чтобы, ежедневно создавая художественный мир (писатель всегда в каком-то смысле творит, даже если не пишет), как-то соотносить его с ежедневным же церковным служением. Полнокровная реализация творческого дара прозаика и одновременное полнокровное пастырство в моем сознании почти непредставимы. Не забудем и о неизбежно сопровождающем писательское творчество желании быть услышанным и оцененным… Итак, если бы среди моих близких друзей был пишущий прозу батюшка, я бы от всего сердца посоветовал ему хотя бы не браться за романы и повести.

Стало быть, для меня проблемы «иерейской прозы» попросту не существует. Но отдельные замечательные рассказы, написанные священниками, мне попадались. Только я их ни во что не выделяю.

 Алексей Варламов

Алексей Варламов,
писатель, лауреат премии Александра Солженицына
 

Или писательство, или пастырство

К сожалению, не очень я хорошо знаком с литературным творчеством современных священников, хотя кое-что читать доводилось. Разумеется, это в большей степени мое упущение, но думаю, что пока «иерейская проза» остается в некоем культурном «заповеднике» и частью литературного процесса не стала. Другое дело — нужно ли ей туда вступать? Не писали же романов православные батюшки ни в осьмнадцатом, ни в девятнадцатом, ни в двадцатом веке (созданное много ранее «Житие протопопа Аввакума» — исключение из правил).

Это не значит, что священники не должны писать. Особенно если речь идет о работах документальных, мемуарных, исторических, краеведческих, публицистических. Например, воспоминания митрополита Вениамина (Федченкова) написаны лучше иного романа. Мне также представляется сегодня уместной и даже очень востребованной фигура священника, занимающегося литературной критикой. Но если говорить о литературе в ее чистом виде, о сочинительстве, то писательство есть очень сильное и подавляющее, очень страстное во всех смыслах этого слова занятие, вступающее в противоречие с пастырским служением. Конечно, литература не спрашивает, кого к себе призывать. И если никому не ведомый батюшка из города Галича или же, напротив, заслуженный московский протоиерей напишет роман, который заставит о себе говорить, то, как читатель, я буду счастлив.

Фома

Комментарии

... это такое "художественное" произведение, которое пережило уже не одно, не два и даже не три поколения, она всем известна: приковылял директор зоопарка (почему- зоопарка?), поставил стол, поставил стул, сел и стал писать письмо...
Глупая считалка, а ведь живет же!
Вот господа Варламов и Крючков и опасаются, что придет священник, поставит аналой, поставит на него Евангелие и станет учить народ....и вдруг- стоп! На какой- нибудь пятнадцатой минуте о Господе слышать уже невмоготу, мысль путается, глаза слипаются, в желудке урчит... куда мы попали, Паша?
Монологичности священника они боятся и его поучений, пространных, долгих, серьезных. Это вспоминать смешно, но вот пригласили нашего священника на какое- то мероприятие, посвященное воспоминаниям одной из войн двадцатого века, едва он к микрофону приблизился, ему уже в ухо шепчут: "Батюшка, только недолго..." Кто- то сказал этим людям, что священники говорят долго, скучно и все о Вере.

Первый сборник моих стихотворений  назывался "Я пишу - не могу не писать", второй - "Букет Словесный". Писать начал со школьных лет. Потом был большой перерыв. Снова стал писать, когда принял духовный сан.

Практически все мои стихотворения - песни. Нужно ли мне продолжать писать? Если послушать тех, кто читал и слушал их, то, получается, что нужно.

Получаю ли я сам от своего творчества пользу? Духовную - да, а материальную - нет.

Мешает ли моему пастырскому служению песенное творчесто?  Не только не мешает, но и очень помогает. 

Я видел одержимых своим творчествои батюшек. На них больно смотреть. Они думают только о своем пиаре. У свящества и так много искушений, а искушение творчеством - одно из сильнейших. Не всем под силу эта ноша.

  Я с большим интересом читаю художественную литературу наших священников и это замечательно, что образовалась  такая ниша. Думаю, что священство налагает определенную специфику на произведения и они отличаются от прозы мирян. Не знаю насколько полезно или вредно заниматься этим клиру, но если Господь наделил таким даром, то зарывать его нельзя. Мне приходилось участвовать в православных ярмарках и быть свидетелем того, как покупатели сметали с прилавка книгу "Флавиан", написанную священником. Лично для себя я оттуда почерпнула то, как можно исповедоваться по мытарствам на примере одного героя. 

 Я полагаю, что в прозе священников большая доля интересных примеров из жизни и им есть чем с нами поделиться. А то, что священники не писали прозу раньше, то может им просто запрещали.

   В нашем обществе такая духовная дыра образовалась после КПСС, а в литературе такая серость, что может быть именно богословски просвященные и евангельски освященные писатели и смогут все это поправить.  Русская земля всегда была богата талантами и нужно лишь время, чтобы он выкристализовался, как некогда                  Ф.М. Достоевский. 

отчасти. Это один из случаев, когда священнику лучше всего под псевдонимом печататься. И вообще никогда не раскрывать тайну своего священства, Крючков вообще еще более конкретен. А выделять ничего и не надо, все одинаковы, все одинаково ограничены и одинаково противоречивы.