Светлана Коппел-Ковтун: «Творчество — это форма послушания»

Интервью с руководителем Международного клуба православных литераторов «Омилия», ответственным редактором журнала «Мгарский колокол»,
редактором сайтов omiliya.org и mgarsky-monastery.org

В этом году у С. А. Коппел-Ковтун много юбилеев: 5 лет Международному клубу православных литераторов «Омилия», учредителем и руководителем которого является она, совместно с мужем А. Г. Ковтуном; 10 лет всеукраинскому миссионерско-просветительскому журналу «Мгарский колокол», над которым Светлана с Андреем работают с 2004 года, т. е. восемь лет из десяти (кстати, это один из лучших журналов УПЦ); пять лет сайту Мгарского Спасо-Преображенского монастыря (он тоже был признан лучшим сайтом монастырей УПЦ). А ещё исполняется 20 лет с тех пор, как Светлана сделала свои первые шаги на поприще журналистики.

Искателем я стала в школьный период жизни

— Скажите, сколько лет вы работаете как церковный журналист, давно ли пишете на духовную тематику?

— Трудно точно сказать. Ведь сначала я вела рубрику в светской газете, знакомила читателей с азбучными истинами православия. А до этого была автором цикла телепередач на философско-религиозную тематику: они ещё не были православными, но это уже был поиск истины — духовный поиск. Можно сказать, что всю жизнь меня интересовала только духовная тема, однако к православию я пришла не сразу.

Творческий человек растёт вместе со своими произведениями, а пишущий — ещё и вместе с читателями. Это — путь становления, процесс. Как ответить на вопрос «когда ты стал православным человеком»? Я не знаю. Нет возможности точно определить дату, момент времени. Всё происходит незаметно. Христос воцаряется в сердце человека постепенно, шаг за шагом. И до полного Его воцарения как бы нельзя сказать, что ты вполне православен, но нельзя и отказаться от православия, если ты им уже пленен.

Все мы странники в этой жизни, но только пишущий человек фиксирует свой опыт и свои ошибки на бумаге, и потому имеет возможность увидеть себя в начале пути.

Искателем я стала ещё в школьный период жизни, жажда по Богу проснулась в душе в детские годы. И тогда я уже что-то писала. Первые мои творческие успехи приходятся где-то на четвёртый или пятый класс средней школы. Я принимала участие в областном поэтическом конкурсе и получила награду как самый младший участник. Тогда я была только маленьким поэтом. О чем писалось, не помню. Самое раннее моё стихотворение, которое сохранилось (кстати, на школьном стенде сохранилось, и я его списала лет через шесть после окончания школы), написано где-то в седьмом классе. Там были такие строки:

Кто я, что я в этой жизни — человек
всемогущий, ищущий, мечтающий
или проживающий свой век
паразит, плоды чужие пожинающий?

Кто я, что я? В чём предназначение моё?
Путь какой судьбой мне уготован?
Мне пока известно лишь одно:
он нигде и никогда не будет ровным.

Будет трудно? Да, наверняка!
Но как жизнь скучна, когда боренья нет.
Разве может, если жизнь легка,
Человек постигнуть жизни свет?

По ним можно получить некое представление о движениях души в тот период, и это уже тема духовности. Обыденное, земное никогда меня не интересовало и не вдохновляло.

Пожалуй, работа над православным журналом может стать точкой отсчёта, началом профессионального служения Церкви. Правда, оглядываясь назад, я вижу множество ошибок, многое хотелось бы исправить, изменить. Но, думается мне, это нормально, ведь я меняюсь, как любой человек: мудрею, взрослею…

Я не играю во взрослые игры

— Взрослеете? Помню, вы когда-то говорили о своей любимой присказке: «Я никогда не постарею, ибо никогда не повзрослею». На сколько лет вы себя чувствуете?

— Спасибо за вопрос! Это, правда, интересно. Вообще-то в этом году мне исполнилось 43. Но самоощущение, конечно, иное. Я помню себя пятилетней девочкой, помню свою личность, мироощущение, сознание. Потом было много метаморфоз, изменений. Как и все, я носила разные маски, играла разные роли — искала себя. И нашла. Нашла ту самую пятилетнюю себя — вернулась к себе. Так что я чувствую себя именно той пятилетней девочкой.

— Да, неожиданно. Люди чаще ощущают себя в возрасте расцвета сил, например, тридцатилетними. Вам это доставляет больше радостей или сложностей?

— И то, и другое. Я не играю во взрослые игры — мне они неинтересны и скучны. Тем, кто привык играть в них, сложно рядом со мной, а мне сложно рядом с ними.

— Что вы имеете в виду под взрослыми играми?

— Ну, я не люблю важничать, интриговать, не умею подлизываться, корыстничать. Больше всего ценю в человеке человека, ищу в другом его и только его. А «взрослым» обычно интересны власть, деньги, выгоды, регалии…. Они часто и обо мне судят по себе и потому ничего во мне не понимают.

Пожалуй, можно для примера вспомнить одно моё стихотворение, отчасти отражающее то, о чём мы сейчас говорим:

АНТИПРОКРУСТ
            * * *
Господи,
он — слишком взрослый,
а я — слишком ребёнок.
Наше общение —
сплошное недоразумение.
А вдруг он тот самый Инквизитор?
            * * *
Я боюсь прокрустовых кроватей,
мягко застеленных и не очень.
Я боюсь нимбов, царапающих
Твои Небеса и моё небко.
Я боюсь тех, кто знает, но не думает,
кто верит, но не чувствует.
Я боюсь друзей, которые не отличаются от врагов,
и рабов, которые не свободны.
Я боюсь говорящих краденными словами,
особенно правильными.
Но в любви нет страха…
Прости мне, Господи!
             * * *
Между формой и бесформенностью — я.
Узкий путь — не узкоколейка…
Форма всё время стремится к Прокрусту.
Поиграй со мной, Господи!

— А, так это тема Великого Инквизитора?

— Отчасти. Просто Великий Инквизитор — это как раз тот, кто слишком взрослый, кто слишком серьёзно относится к себе. И сейчас эта тема очень актуальна. Мир вокруг всё более становится инквизиторским, а «ребёнок» вроде меня — преступник в этом мире, преступник по умолчанию, ибо не подчинён законам этого «взрослого» безумия. Детский мир бесхитростен и прост. Ребёнку, прежде всего, интересно познавать, играть и радоваться жизни, праздновать своё бытие. Этот внутренний ребенок хранит в нас человечность.

Сказки моей Высекательницы — «не выдуманные, а самые настоящие»

— Но в вашем творчестве так много трагизма, особенно в стихах.

— Конечно, трагизм — от несовпадения внешнего и внутреннего. Человек глубокий, с потребностями выше обывательских, обречён страдать в нашем мире. Честно говоря, я вообще живу не здесь. Мой мир — иной. И это не мир грёз, а мир духовный — мир предельной реальности и подлинного бытия. Именно о нём я рассказываю сказки.

— Как Высекательница Искр?

— Ну, да. Такие сказки реальнее любой обыденной реальности. К примеру, фильм Тима Бёртона «Алиса в стране чудес» я смотрю как реал. Я узнаю тот мир и с лёгкостью читаю все его символы. И очень радуюсь совпадению каких-то моментов внутреннего видения. Сказки моей Высекательницы — «не выдуманные, а самые настоящие».

— Встречались ли Вам в жизни такие высекатели?

— Конечно, я ведь описала в образах реал — то есть то, что видела на самом деле.

— А могли бы назвать кого-либо из известных высекателей?

— Ну, Ольга Седакова, вне всяких сомнений, высекательница.

— Неужели Высекательницу вы писали с Ольги Седаковой?

— Нет, конечно. Признаюсь, я не так давно познакомилась с творчеством этой потрясающей личности, мыслителя и поэта, гения наших дней. Сказка-притча «Высекательница Искр» появилась на свет раньше, и все её персонажи списаны с меня самой, только некоторые качества приукрашены или возведены в степень. Просто я привела пример живого, реального человека, которого я бы назвала в числе высекателей. Назову ещё несколько имён: митрополит Антоний (Блум), свт. Николай Сербский, протоиерей Всеволод Шпиллер, митрополит Лимассольский Афанасий (Николау), игумен Савва (Мажуко), прот. Андрей Ткачёв, Алексей Хомяков, Иван Ильин, Сергей Аверинцев, Мераб Мамардашвили, Эдит Сёдергран, Марина Цветаева, Владимир Соловьёв, Блок, Достоевский, Гоголь, Булгаков, Пришвин, Тургенев, Рильке, Мандельштам, Льюис, Толкиен, Честертон, Андерсен, Сократ, Диоген, Бибихин… Всех назвать трудно.

Разделять взгляды таких высекателей, понимать, о чем они говорят, чувствовать, как они — великая радость. Звучать так же дано не всем, но можно быть им со-звучным, и это — счастье.

— Большинство из написанных вами художественных текстов — сказки. Почему вы отдаёте предпочтение этому жанру?

— Наверное, потому что я сама — ребёнок, впрочем, как и любой творческий человек, художник. Мне присуще мыслить в образах. Ведь образ позволяет человеку воспринимать мир целостно, не разлагая его на составляющие, не уродуя и не убивая живую ткань мыслью.

Кроме того, сознание людей всё время находится в развитии, и то, что человек не понял сегодня, он поймёт завтра, благодаря посеянному в его сознание образу. Образ целостен, и даже часть его содержит знание о целом, подобно осколку голограммы. Именно сказка или притча даёт возможность выразить законы непостижимой уму духовной реальности, которую мы видим, согласно Евангелию, как сквозь тусклое стекло. Не зря же Христос говорил с людьми притчами.

Получать радость от своей работы — это счастье

— А публицистика? Вы являетесь автором многих интересных и глубоких статей-размышлений, в них ведь вы тоже пытаетесь осмыслить духовные проблемы?

— Да, у меня немало статей и эссе. Эссеистика — это дыхание моего разума, я пишу как дышу. Обычно в душе появляется вопрос, который ноет и болит во мне, не даёт покоя. Впрочем, так рождается всё. Творчество — мой способ познания мира и себя, способ осмысления жизни. Бывает даже так: в беседе с друзьями, с омилийцами, я высказываю мысли, точнее даже «мыслеформулы», «мыслепилюли», которыми потом пользуюсь и сама. То есть, до вопроса ближнего, обращённого ко мне, в моей голове не было ясного видения, образа — он родился в процессе общения. Вопрос — вот что главное!

У любого жанра свои задачи и свои границы, потому образ зачастую сам выбирает себе форму. Автор — не совсем автор. Он, скорее, вопрошающий, слушающий и слышащий. Автор высказывает не своё, а то, что увидел или услышал. Творчество — это форма послушания.

— Чем стала для вас «Омилия», какое место в вашей жизни она занимает?

— О, я надеюсь написать об этом целое эссе. А в двух словах могу сказать так. «Омилия» — это и поле служения, и поле битвы, и ещё одно моё произведение — моя сказка. Но самое главное, «Омилия» — страна дружбы и творчества, страна сотворчества, в которой я живу неотлучно.

Членами нашего клуба на сегодняшний день являются более 140 авторов из Украины, России, Беларусии, Грузии, Молдавии, Латвии, Америки, Германии, Швейцарии, Израиля. Это уже солидная компания литераторов.

— А «Мгарский колокол»?

— Я благодарю Бога за этот подарок судьбы, благодарю владыку Филиппа (Осадченко) за оказанное доверие и подаренную радость трудиться над этим журналом. Вот уж десять лет он дарит своим читателям мудрость многих и многих достойных авторов, помогает жить достойно: по-христиански, по-человечески. Он приобщает к культуре, научает здравомыслию, знакомит с новыми интересными людьми и их творчеством. Если бы я не делала этот журнал, я бы его непременно выписывала.

Получать радость от своей работы — это счастье, особенно для творческого человека. И здесь я просто обязана пропеть хвалебную песнь мужу и коллеге Андрею Ковтуну, чей технический гений хранит все наши проекты.

Скучны все, кому скучно быть порядочным человеком

— Да, проектов у вас много, скучать не приходится.

— Я бы так не сказала. Скука, конечно, приходит к тем, кто не знает куда себя деть, а мы, скорее, не знаем, как всё успеть. То есть, времени скучать у нас нет. И я долгое время думала, что мне скучно никогда не будет. Тем более, что прочла когда-то высказывание одной титулованной особы: «Порядочному человеку не бывает скучно», и, само собой, не без радости, причислила себя к порядочным. Но вскоре и я узнала, что такое скука — её нагоняют скучные, «торгующие» скучными вещами люди. Я имею в виду тщеславие, корыстолюбие, самолюбие, чванство и прочие «прелести» скучного, тщетного существования. То есть — люди без высоких устремлений и порывов, движущей силой которых является лишь нечто низменное.
Сопряженность с ними — настоящая пытка.

Невыносимо скучны люди, трудящиеся только ради наживы или самопиара. Скучны работающие хорошо только под палкой или под пристальным надзором вышестоящего. Скучны делатели-халтурщики, не доводящие свою работу до конца без пинка или угрозы. Скучны должностные лица, не исполняющие свои обязанности, ожидающие для этого взяток. Скучны работающие только ради откатов.

Скучны рабы, коим всегда нужна палка, или торгаши, торгующие даже святыми вещами. Скучны циники. Скучны все, кому скучно быть порядочным человеком.

На крыльях самости взлетать не стоит

— Трудно не согласиться с вашими словами и мыслями. Без высоких устремлений, действительно, жить скучно. Но ведь и высоко взлететь может быть опасно. Вспомним Икара, опалившего свои крылья…

— Конечно-конечно! У меня и про это есть стихи, но не будем ими утомлять читателя. Скажу кратко: на крыльях самости вверх взлетать не стоит. Сгорят, непременно сгорят, для нашей же пользы (а если не сгорят, то нам во осуждение — и такое бывает). Настоящие крылья, они — как неопалимая купина, только неопалимость эта — дар Бога, а не результат «работы локтями» или любой другой самостной деятельности, разновидностей которой не счесть.

Я приведу лишь фрагмент своего стихотворения, который как раз о крыльях:

Я птенец небесного гнездовья,
я — дорога, путник и певец,
но неоперившийся. Немного
перьев дай мне, Господи!
Венец
странствий многих —
пёрышки для крыльев,
чтоб неопалимой купиной
в небесах Твоих летать
смогли мы:
я и крылья.
Крылья стали мной.
Я — не гостья в небесах прозрачных,
здесь мой дом, я родилась крылом.
Ты другое подарил мне, Отче,
что не прорастает в мире том.

— Но как же понять, где дар, а где самость?

— Сложный вопрос. Я могу сказать только о том, как решила его для себя. Мне кажется, важно ничего не изображать, не придумывать, не рядиться в красивые одежды гениальности или праведности, которые так хорошо описаны, о которых мы много знаем из чужого опыта. Тем более нельзя рядиться в эти красивые одежды ради корыстных интересов, ради извлечения каких-то выгод. А ещё крайне важно не торговать святыми смыслами — им надо служить.

Святость и всё, что с ней связано, как и крылья для творческого полёта, — дар Бога. Это то, что приходит само. Если говорить о творческом полёте, то это — вдохновение. Если о духовном делании, то важнее для начала просто быть адекватным, порядочным человеком — не надо прикидываться праведным, смиренным, святым. Истинный фарисей «симпатичнее» прикинувшегося кающимся мытаря, если говорить евангельскими образами-символами.

Человек должен устремляться в указанном Спасителем направлении, даже падая, падать головой ко Христу — это всё, что ему по силам. Всё, что он приобретёт в пути, — его: будь это пыль дорог или попутные сокровища. И то, его — лишь отчасти, т. к. каждый новый отрезок пути — новый, с новыми дарами: с новой пылью и новыми сокровищами. А старые надо отпустить: и пыль, и сокровища.

Важно не привязываться к себе, не мыслить себя пупом Земли — мир так многогранен и прекрасен. В нём есть место для всех, для каждого, а значит — и для меня любимого! Непременно! Зачем же носиться с собой, зачем заслонять собой мир? Это — скучно.

— Что ж, я поздравляю вас, Светлана, с юбилеями и прошу подарить читателям одно из самых любимых своих стихотворений.

— Ой, как сложно! Наверное, можно вот это:

Читаю знаки — весточки свободы
в любви Твоей, Господь. Фрагменты
ликов, что хранят сердца простые
и лица. В них судьба взрастает
и расцветает ликами — цветами
родного дальнего.

Туманом даль одета,
и письмена Твои как млечный почерк
сокрыты — не согреты.
Кто согреет?

Пути Господни —
млечные пути —
написаны в сердцах,
но не согреты.
Согреет кто?

Беседовала Алла Немцова,  2012