Омилия

Алеша рос смышленым и бойким мальчишкой.

К своим шести годам уже знал, кем он хочет стать и что для этого нужно сделать. Первыми тремя словами, выведенными им, были: мама, небо, самолет.

Среди игр преобладали конструкторы различных моделей самолетов.
А собранные детскими руками самолетики  украшали не только детскую комнату, но и гостиную.

В тот день Майе, матери Алешки, что-то нездоровилось.
На вещевой загородный рынок вместе с приехавшими из деревни сестрой Ниной и ее мужем Никитой Майя попросила съездить соседку, десятиклассницу Наташу.

- И меня возьмите,- захныкал Алеша.- Там продаются те модели, которых у меня нет. Мне Колька из пятой квартиры говорил.
- Никуда ты не поедешь. Далеко это, только мешать будешь,- запротестовала мать.
- Да ладно, Майя, пусть прогуляется.

На рынок они приехали к одиннадцати часам.
Он уже гудел, словно пчелиный улей. Поначалу в толчее нельзя было толком понять, где и что продается.
Осмотревшись, женщины поручили Никите неотступно быть с Алешей, а сами ушли за покупками, предварительно назначив встречу на пригородном вокзале.

Неосязаема, неуловима,
Порой словами невыразима,
Живешь в душе ты березкой нежной
Лесной дубравой, равниной снежной.

Живешь ты в сердце, Россия тайная,
Мне незнакомая, родина дальняя!
Живешь в душе ты глухим порывом
Молитвы жаром, тоски надрывом...

Душа с душой соприкоснулась,
Душа к душе прильнула,
Как птица, Юность встрепенулась
И над землёй вспорхнула,
А Старость с Детством второпях
Бежали по дороге
И всем прохожим тут и там
Протягивали руки.
И мне ты руку подала
Сама того не зная
И помогла,и отвела туда,
Где сердце рая!

Забота, неусыпная забота
Святого Провидения о нас,
Любовь в крови терзается и любит,
И любит, умирая каждый час.

На саночках, в тепле, не зная горя
Везут меня в далёкие края,
А я ропщу на Божью эту долю
И умираю, умираю, не любя.

Руки – лианы
Дотянуться до солнца,
Всех обнять
Так  стремились!
И всю жизнь отдавали свою
До конца!
Но устав, вдруг затихли,
На груди крестно-нежно  сложились
Как два лебедя белых.
Эти руки  узнала
И пожатьем тёплым от беды
Я могла уберечь.
Только поздно, я знаю,
Но ты слышишь, родная!
Ты мне стала навеки родная,
Потому что у бездны,
У опасного, скользкого края
Сохранила, спасла мою речь!

Дар речи от Бога
                        каждый из нас получил
и сколько смог, по силам,
                               в душу свою вместил.

С нами слова как дыханье
                                  и выражение нас.
Мостик к другому созданью,
                                   или – забор от глаз;

К 140-летию Федора Ивановича Шаляпина

Федор Шаляпин начал петь мальчишкой в церковном хоре. Кто мог тогда догадаться, что через каких-то двадцать лет своим голосом и артистизмом он покорит Италию, Францию и другие европейские страны. В пятнадцать лет в его жизни произошла очередная драма. Его не приняли в хор. Голос ломался. По иронии судьбы в хор тогда взяли… Максима Горького. Шаляпину отказали.

Знаменательно то, что гений Шаляпина взрастила в себе русская православная церковь. Как так могло получиться, что простой мальчишка из певчих стал известным на весь мир оперным певцом?

Какой же жуткой могла показаться одаренному человеку среда, в которой был вынужден жить юный Шаляпин. Он сказал об этом сам, скупо, но с чувством собственного достоинства: — «В реальной моей жизни я видел грубые поступки, слушал грубые слова».

В бутылке из-под молока
Еще неброско, незаметно,
Ютились срезанные ветки.
Друг к дружке жались все. Пока
Воспрянули в наряде новом,
Что грезился им в полудреме
И так всю зиму ожидался,
И восхищенного ждут слова
Кокетливо и свысока.
Не знаю, как мне оправдаться -
За то, что будет коротка
Пора надежды и цветенья.
Обманно ваше воскресенье -
Оно затем, чтоб умереть
Вторично! Но срезала ведь
Не я вас. Я - вас принесла
Уж обреченных. Что за бремя
На совести? Я не хотела зла,
Спасая вас - на время.

Человека видно по рукам. На них остаётся след от всего, что делает человек. Пишет ли он анонимки, кляузы или оды прекрасному — всё знают руки. Они — как ветви дерева, стремятся к солнцу человека. А солнце — у каждого своё.

Один всего себя отдал искусству (неважно, какому), и его руки верно служат высоким устремлениям своего господина. Другой — всецело отдан интригам, задача его рук всегда — грести под себя. Чем бы он ни занимался, руки его умеют только одно — ловить выгоды. Даже рукопожатие такого человека полно корысти.

Руки любящие — нежны, они — продолжение любящего сердца. Руки недоброго человека — равнодушны и жестки. Руки злого — порой злее его самого, и он развивается во зле, следуя за своими руками. Но и руки доброго человека ведут его вперед, развивая в добре.

Руки творческого человека жаждут творить, нетворческие — вытворять. Всякие гнусности — творчество рук нетворческих людей.

Убегают белой стайкой
Дни в туманный небосвод.
Хлопотливою хозяйкой
Жизнь встречает каждый год.

А года – лихие гости,
Забирают жизни срок,
И камней бросают горсти
В сердце – сорванный цветок.

Жизнь украдкой согревает
Свет на горестном пути.
Всё, о чём она мечтает -
В Вечность сердцем прорасти.

Натужно кричали ветра
и улиц мощеных касались,
И мерзла деревьев  кора,
И галки пугливо болтали.

Пурга разметала покров,
Колючей поземкой взыграла,
И старый скрипучий засов
Прозрачная наледь сковала.

Всегда хватаюсь
                          за колос ржи.
На коленях молю:
                       "Удержи!"
Побираюсь тихо
                      у поля.
Слышу:
                  "На все Божья воля!"

На радуге смеется
Лучик золотой:
Знает, что сольется,
Поплывет гурьбой.
На небе сине-темном
Хулиган растет,
Покажется нескромным:
В семь цветов войдет.
Спасибо тебе, радуга:
Свет нам принесла,
Улыбнулась нАдолго
Красотой сполна.

Росою б умыться, -
                  той каплей от Бога.
Играет зарница
                  у счастья порога.
Улыбкою ночи
                 висит на листочке,
Понравиться хочет
                прозрачностью точки.

Днем чудо подарит:
                в слезу превратится.
Запляшет в ударе,-
                прольется в землицу.
Простою водою
              исчезнет    краса,
Походит по сердцу  
                природы коса.
Так и бывает:
                мысль высокА,
а  сердце рыдает,-  
                заплачет строка.

Повесть о священномученике Никодиме Белгородском

Я впервые увидел этого человека, когда мы с отцом в очередной раз пришли в Свято-Троицкий монастырь. Мы ходили туда часто. Потому, что в тамошнем соборе, точнее, в склепе, находившемся в юго-западной части этого храма (чаще его называли не склепом, а «пещеркой»), покоились мощи Святителя Иосафа Белгородского. В ту пору он еще не был причислен к лику святых. Хотя не только мы, белгородцы, но вся Россия уже второй век почитала его, как святого подвижника. Вот и мой отец, Иоанн М-ский, второй священник кладбищенского Никольского храма, сколько я себя помню, всегда называл Святителя Иоасафа святым чудотворцем. Еще бы! Ведь он убедился в этом не из книг и не с чужих слов, а на собственном опыте:

В исправительно-трудовую колонию приехала по полученному редакцией письму, разбираться в одной незадавшейся трудной судьбе. Таких судеб здесь – множество, и все – незадавшиеся, все – трудные. И тяжелым кажется к концу командировки распухший от записей блокнот, потому что в этих записях спрессованы чужие беды, мрак отчаяния и робко пробивающаяся через него надежда на чью-то помощь. Да еще желание справедливости, о которой вряд ли вспоминалось в той, вольной жизни, когда воровали, били, грабили. Теперь вот приходится ответ держать. Ко многим ли в этой обстановке приходит, пусть позднее, но раскаяние?
Этот вопрос я задавала сопровождавшему меня по зоне офицеру ИТК.
— Не скажу, что ко многим, — ответил тот после короткого раздумья. — Но все же с тех пор, как здесь храм открыли, ставших на путь исправления больше стало. Я в колонии семь лет работаю, мне есть с чем сравнивать.
— В колонии – храм? – удивилась я.

В скерцозном танце проходимца-ветра
Увидела деревьев я мученья:
Содрал покровы  лиственного фетра
Авантюрист в азарте приключенья.

Он обещал тепло объятий юга,
Обманно оросив их нежной влагой,
А следом обернулся зимней вьюгой,
Блаженно упиваясь властью мага.

Прося пощады, бедные созданья
Взывали к небу голыми ветвями…
О, если б знали: ветра обещанья
Скуют их станы хладными цепями!

Сегодня, мой друг, я хочу поговорить с тобой об устройстве нашего храма. А если сказать проще — о том, каков наш храм внутри, из каких частей он состоит, что в нем находится.

Ты уже знаешь, что храм — это дом Божий. Скажу тебе по секрету: Божий дом устроен почти так же, как устроены наши с тобой дома и квартиры. Да, да. В доме у Бога, как и у нас, есть прихожая, гостиная и кабинет. Только, конечно, они называются иначе. И несколько иначе выглядят и используются, ведь все-таки хозяин в храме — Сам Бог.

Итак, держи меня за руку — мы отправляемся в храм.