Омилия

Начало здесь

У большой реки

На этот раз скворцы летели без остановки очень долго, на довольно большой высоте. Полёт изнурил птенцов. Но усталость принесла и свой плод: стая теперь летела ровно и однообразно. Никто из птенцов не выбивался вперёд, не барахтался в воздухе и не гордился собой. Для каждого теперь было самым главным только одно: долететь.

Деревья внизу становились всё реже. Уступая место равнине, посередине которой вилась река, похожая на огромного серебряного червяка. Вечернее солнце бликами освящало реку, отчего та казалась живой. Река ползла по песку, а птицы летели в небе и смотрели на её изгибы.

Искалечены, изувечены:
Вместо рельс и шпал - поперечины.
Нетерпением сердца отмечены
Постсоветской реальности женщины.

Начало здесь

Первый полёт

Конечно, это был не просто полёт, а скорее бегство. Семье скворцов следовало быстрее покинуть горящий лес и найти себе новый дом на другом берегу реки. Тут не до удовольствия — ведь под угрозой находилась их жизнь! Тралли и Суик помнили об этом, выбирая самый короткий и удобный маршрут и подгоняя своих детей. Но все же для птенцов — это было первое знакомство с небом, с ощущением невесомости и парения. И не смотря на опасность, они каждый по-своему осваивали своё новое состояние.

Кирики, как самая крупная из птенцов, поначалу держалась в небе неуклюже. Ей хотелось во всем походить на отца, потому она копировала движения Тралли, летящего впереди. Но крылья не слушались её в полной мере, и птичка летела неровно и очень уставала.

В кармане у мамы
всего понемножку:
губная помада,
игрушка для кошки,
конфета-ириска
и сборник стихов,
от папы записка,
флакончик духов,
для сына пелёнка,
заколка для дочки,

— Иногда я подслушиваю разговоры... И знаете что?
— Что?
— Люди ни о чем не говорят.
(Р. Брэдбери)

Миром правит молния

Встреча на территории смысла похожа на вспышку молнии, внутри которой встречаются люди, независимо от времени и места своего существования. Они — путники, идущие одной и той же внутренней дорогой. Так встречались Данте и Вергилий, так встречаемся мы всякий раз с авторами книг, которые потрясают нас до глубин, до самых оснований — смыслами. Мы можем даже не повстречаться эмпирически, в реальном опыте, с книгой, которая соответствует нашему духовному опыту, которая написана специально для нас, но она всё равно окажет на нас воздействие (М. Мамардашвили).

Суть души - эфирный мотылёк
Загрубел от ссадин и ушибов.
Без числа колдобин и изгибов
Было в вёрстах пройденных дорог.

Неулыбчив и насторожён...
Ползает всё чаще, не порхает...
Избегает взгляда, замирает -
Словно ждёт беды со всех сторон.

Знает ли Жираф, что шея у него слишком длинная? Когда он тянется за листьями на высоких деревьях, вряд ли об этом думает.

А когда спит? Тоже вряд ли: спящие думают про сны, которые им снятся.

— Да не длинная у меня шея, а такая как надо! — возмутился Жираф. — Вон как далеко я вижу благодаря шее! Я могу достать даже до неба и лизнуть облако...

— А ты сравни свою шею с моей, — пропищал Муравей, — и тогда сразу поймешь, что она у тебя сли-и-и-и-и-и-и-шком дли-и-и-и-и-и-и-нная.

— У тебя и шеи-то нет, Муравей! Да и тебя самого с моей высоты, считай, что нету. Зачем мне себя с тобой сравнивать?

— Исключительно в научных целях! Всё познаётся в сравнении, — пропищал Муравей, поправляя очки.

— В сравнении с другими жирафами с моей шеей всё в порядке. А какое мне дело до муравьев? Я их вместе с листьями ем, не разглядывая...

В каком-то земном раю, на Канарских островах, кажется, жила-была маленькая птичка. Как её звали, никто не знает. Быть может, канарейка? Красивая она была и пушистая...

И вот пришло время ей мамой стать. Маленькие птички часто становятся мамами, даже если нет никаких условий для этого. А уж в раю-то...

Свила она удобное гнездо, травинками устелила его, цветами украсила. Ароматное гнездо получилось, красивое, вот только недостаточно мягкое для маленьких голеньких птенчиков.

Отличная  была  погода. Та   особая  питерская  погода в  преддверии бабьего  лета, когда  не жарко, мягкое  солнце  сияет  на  безоблачном голубом  небе, дышится  легко, кругом  тихо и покойно.

На  скамейке сидела полная женщина, годков  ей было под  шестьдесят. На её распухших ногах  были   стоптанные домашние тапочки,  одета  она  была  в  длинное  платье из  плотного материала, поверх которого была  накинута  шерстяная  кофта. На скамейке справа от неё  стояла магазинная  банка с  кабачковой  икрой, в которую она  окунала  хлеб и ела. Первая мысль  была: бездомная. Подошёл ближе —  не грязная, хотя и неухоженная.

Спит ясноокая весна,
Во сне с детьми играет,
Укутав шалью белой резвы ноженьки,
А солнце, солнце тает,
И, снегом умываясь,
Как желтый блин сияет,
Капелью обращаясь…

Птенцы, наконец, угомонились, и заснули, уткнувшись в мягкий подкрылок матери. Суик сидела в гнезде неподвижно, успокоенная размеренным ритмом пяти сердечек, бьющихся под её крыльями.

«Какие же они у меня милые! — думала она о детях. — Кирики больше всех похожа на отца — крупная, с глазами-бусинками, и такая же рассудительная. У Трикки — забавный хохолок на самой макушке, и как он умеет трещать — заслушаешься. Труи — тот с характером: он надувает грудку от важности! А вот Сиби — вылитая я: миниатюрная, изящная, юркая. Маленький Тиик — ещё желторотый, но уже такий отважный. Не испугался даже большой пчелы, что сегодня залетела к нам в дупло!»

За размышлениями о птенцах, Суик невольно задремала, как в окошке дупла показался Тралли с добычей.

Хвала Тебе за жизни дуновенье,
За мир прекрасный, созданный Тобой,
И сердца старого, за каждого биение,
За гром грозы и вод морских прибой,

За золото зари, за алые закаты,
За солнца зной, за серенькие дни,
За ветра шум в листве, цветов за ароматы,
За звезд ночных несметные огни,

За матери, отца, любовь и нежность,
За дружбы жар, супруга и семью,
За скорбь и боль, разлуки безнадежность,
За руку щедрую во тьме ночной Твою.

Я прохожу любви урок,
Но тлеет в сердце уголёк,
Ломает время суета,
Кричит душа, что я - не та.
А сердце жаждет прорасти
И луч нетленный обрести.
Я прохожу любви урок,
Роняя слёзы между строк...

А в жизни всё необычайно просто –
И эта мысль, возникнув изнутри,
Пронзает рой бесчисленных вопросов,
Как тьму ночную – первый луч зари.

И эта мысль – не подвиг интеллекта,
Не плод страданий и душевных мук,
А просто вдруг сварливую соседку
Ты любишь и не знаешь, почему?

И просто улыбаешься прохожим,
И переулок тёмный не страшит.
А в жизни просто всё,
                           когда Дух Божий
Наполнит вдруг сосуд твоей души.

Ты ощущаешь острые углы кожей.
Не можешь привыкнуть к такому раскладу.
Ты заставляешь себя повторять: - Можешь!
Не плачь. Иди по Гефсиманскому саду!

Твой крест тяжел. Но разве у других легче?
Ты хочешь пить. Ты умираешь от жажды.
Но если Богом голос тебе дан певчий:
Ты будешь петь. Ты сможешь примирить граждан.

Ты ощущаешь острые углы кожей.
Не можешь привыкнуть к такому раскладу.
Ты заставляешь себя повторять: - Можешь!
Не плачь. Иди по Гефсиманскому саду!
10. 03. 13