Омилия

Я могу преклонить колени,
в своем сердце быв непреклонным.
Я могу попросить прощенья,
в душе оставаясь холодным
и тысячу раз признаться:
"Ты прости, я и сам прощаю!"
Я могу виноватым казаться,
ведь всё это уж было в начале.
В саду райском от Бога прячась,
прикрываясь листвой зеленой,
от Лица Его словно пячась,
я уже прокричал: "Довольно!
Ты прости, но Ты Сам - причина,
Ты ведь создал жену и змия,
посадил в Саду Древо Жизни,
отчего ж мне просить прощенья!
Я - так слаб, я - Твоё созданье,
и нагой я хожу невольно.
Хочешь Ты моего признанья,
получай, но не делай больно..."
И закрылись райские двери,
и не видел я Бога больше.
Так легко попросить прощения,
от души попросить - так сложно.

Нет, из меня не вырос Робин Гуд
И, видимо, я сам тому виною...
И подвиг, неслучившийся со мною,
Тоскливой жабой сдавливает грудь.

А мог бы... Недопонял, не успел...
Не оглянулся... Вовремя не вышел...
Скребутся в память мысли, словно мыши -
Где взять успокоительный укол?

… и постепенно, как мираж, исчезну зыбкий.
Утихнет смех, как мотылек, вспорхнет улыбка.
Растает образ дымкой. Эхом растворится
Негромкий голос и звучать не возвратится.
Без сожаленья и без грусти отпускаю
Все чувства сердца, от которых так страдаю.
Для прошлой жизни я сегодня умираю.
Что будет дальше - только верю, но не знаю.

                                 (Сб. "Стопами любви")

На улице туман, как в бане.
Едва проглядывают зданья.
Картина дня в оконной раме,
Избыток лени. Тает свет.

Два фонаря, как две медузы,
Мерцают тихо и печально.
И выливается отчаянье
В неуловимый влажный след...

Так стремились приблизить весну...
И вот она уже наступила, календарная. Теперь что? - будем ждать реальной - со свежим ветром, пробуждающимися запахами, блестящими глазами?
Всё гоним куда-то, летим, не разбирая, порой, дорог... не очень замечая, что по сторонам. Хорошо, хоть останавливаемся, почувствовав "кадр", иногда даже забывая, что камеры с собой нет.
А куда спешим, желая скорее то весны, то лета? Зелень перестанет быть юной, запахи перестанут будоражить. Потом все покроется городской пылью, будем рваться на поиски "остатков чистоты и непорочности" прочь из мегаполисов. И вот уже захочется осенних видов, подернутых паутиной золота и каплями тумана, потом хрустящих по утрам лужиц, чистого воздуха, инея на деревьях, первого снега.
Это что - молодость? Её торопливость и пренебрежение временем? Её расточительное непонимание "конечности" всего и вся? Вроде бы нет, - уже середина пройдена.
А почему же мы так радуемся тому, что вот... уже... наступила, пришло, свершилось?

Ты прости, неразделённая,
Я ждала тебя, надеялась.
И тобою окрылённая,
Без остатка жизни вверилась.

Отрывала по кусочку я,
Раздавала радость бережно.
Ты, любовь неразделённая, —
Равнодушием заснежена.

Эту горечь ненапрасную
Сердце пьёт в пустыне ветренной.
Там терзает душу страстную
Жажда той любви - потерянной.

Душа давно ждала обновки.
Восторга сердца не таю.
Перед тобой, как пред иконой
В просторном Храме я стою.

Как ты талантлива, Омилья!
Художница картины той,
Где проза – сладостнее меда,
Где лирика полна красой!

Вокруг движенье православья,
И ты – картинно хороша!
Твоей души коснусь пером я,
Благоуханием  дыша…

И ты легко, не эфемерно,
Стучишься у моих дверей.
Моей любовью станешь первой.
Огнем – средь стужи январей.

Не выгнать зиму луговую,
Обвили щупальца траву,
Я ночь уставшую разую,
Луну разбитую сорву.

Не слышно хрюканье из хлева.
Не смазан в погребе засов.
Не пахнет поле тёплым хлебом
И мысли – тяжелее слов.

                     ***        

Скажу о душе
                   как о хрупкой снежинке,
или – капельке боли,
                         сверкая, летящей к земле…
Но словом молитвы
                           в росу превращая неволю,
прозрачным цветком
                            я усну на твоём рукаве…

2009г.

                      ***

Мягкая светлая
                    нежная шаль,
тихо окутав,
                   прильнула шурша…
лёгкая тёплая;
словно душа
            тихо, таинственно
                         в дом свой вошла.

2009 г.

                     ***

Нужно путнику - так мало!
В ночь - на плечи одеяло.
И колодец, чтоб напиться...
И свеча - не заблудиться.
Да порог в конце пути -
Тот, к которому идти.
И у этого порога
Отдохнуть совсем немного.
И, шагнув через порог,
Молвить кротко:
     - Здравствуй, Бог.

Как-то раз на дирижабле
захотел я прокатиться
в фрак свой новый обрядился -
сел в корзину, жду отлет.
Дирижабль долго фыркал,
на меня ворчал сердито,
но подняться ни на йоту
не сумел он от земли.
- Что случилось? - вопрошаю, -
отчего ты не взлетаешь?
я давно уже мечтаю
посмотреть мир с высоты!

Близко ли, далёко,
Низко ли, высоко
Шишкин лес растёт,
Сказка в нём живёт.

Сказочка, дружочек,
Научить всех хочет,
Разуму — уму,
Слову Божьему.

Это присказка, поди,
Сказка будет впереди.

20. 01. 2012
Вчера я была у приятельницы. Сидим, чай пьем, разговариваем. Слово за слово, заговорила она о своих проблемах.
-  Ты вот в церковь ходишь. Хоть бы Бога попросила, чтоб помог мне.
- Да я молюсь о тебе всегда.
Приятельница возмутилась:
- Плохо, наверное, молишься, что Бог не слышит. А может, и нет  Его вовсе!
Я попробовала возразить:
- Если веришь в Бога, то он – есть, если не веришь, - то Его с тобой нет.
- Я в церковь не хожу, но Бог у меня в сердце, и я каждый вечер Его благодарю и прошу обо всем.
-  Помогает?

Начало здесь

У большой реки

На этот раз скворцы летели без остановки очень долго, на довольно большой высоте. Полёт изнурил птенцов. Но усталость принесла и свой плод: стая теперь летела ровно и однообразно. Никто из птенцов не выбивался вперёд, не барахтался в воздухе и не гордился собой. Для каждого теперь было самым главным только одно: долететь.

Деревья внизу становились всё реже. Уступая место равнине, посередине которой вилась река, похожая на огромного серебряного червяка. Вечернее солнце бликами освящало реку, отчего та казалась живой. Река ползла по песку, а птицы летели в небе и смотрели на её изгибы.