Вы здесь

Инна Сапега. Рассказы

Рассказ старой рабыни

— Вот здесь мы и похоронили её, нашу госпожу...

Старуха остановилась подле такого же как она сгорбившегося старого дерева и указала рукой на небольшой вал, покрытый белыми камнями. Было видно, что после долгой ходьбы слова ей даются с трудом. Но она перевела дыхание и негромким голосом начала свой нелегкий рассказ:

— Нас было двое, Урсула — мир праху её — и я. Ночью мы перенесли тела нашей госпожи и маленького господина из города в это безлюдное место. Мы несли их в двух кожаных мешках. Урсула, уже пожилая рабыня, несла голову госпожи и тело Кирика. А я — тело. Госпожа при жизни была статной, высокой женщиной, а по смерти стала, словно опавший лист оливы, легкая, невесомая. Светила полная луна и нам было нетрудно найти эту тропинку. Вон там — за грудой камней возле ручья мы положили наши ноши, и Урсула стала омывать тела убиенных, готовя их к погребению. С собой для этого у нас было немного масла и кусок чистого полотна. А я, будучи моложе и сильнее, принялась копать. Это дерево было еще юным и корни его не мешали мне. Я подумала — на его ветви я привяжу ленту и так запомню, где лежит госпожа... Я рыла землю острым камнем, который нашла тут же. Была поздняя весна, и копать было легко, словно земля сама раскрывалась, чтобы принять к себе тела двух мучеников.

В ожидании казни

Это ложь, что христиане не боятся смерти. Смерти боится любой добрый человек, ибо страх этот живительный. Я знаю про то не понаслышке — я воин и не раз смотрел в глаза смерти, в то время как меня убивали, и как убивал я сам. Тот, кто боится смерти, ценит жизнь, и значит, просто так не будет её отнимать у другого. А в ком нет сего страха, в том нет и ничего святого. Такой человек хуже зверя. Как наш император Юлиан, да простит и вразумит его Господь.

Да, христиане боятся смерти, но мы боимся её не с паническим удушающим чувством, что всё закончено, а так, как, находясь во чреве матери, дитя боится родовых мук перед своим рождением…Мы боимся, и ждем, и уповаем…

Галина-Параскева

Я давно хотела написать о ней, но не решалась. Сейчас же напишу. Видимо пришло время.

Я встретила её в Сергиевом посаде весной 2005.Тот год был непростой для меня. Я училась в иконописной школе и из-за неправильной духовной жизни сильно подорвала своё здоровье. Я чувствовала, что нахожусь на гране, и мне нужна помощь. А просить о помощи я по гордости своей не желала. Да и не знала, кто мог бы мне помочь.
Тогда я впервые и увидела её. Она медленно шла на костылях по дорожке возле Академического сада. Седая, в белом платке. Глаза прищурены, будто слепая. Но идет сама. И чему-то улыбается. И помню, я подумала: "Чтобы не погибнуть в своем нереальном мире, мне нужно заботиться о ком-то. Например, об этой бабушке". Так началась наша длительная дружба.

Valentina

В последнее время я часто вспоминаю её…

Помню так ясно, как будто мы простились только вчера. Даже яснее. Ведь наша память, как вода в колодце, с годами всё лишнее оседает, а суть становится чище и прозрачнее. И видится то, что тогда, в настоящем, прошло мимо, не заметилось, не понялось.

-Valentina! – протягивает мне свою узкою ладошку миниатюрная женщина с утонченной северной внешностью. Валентине на вид лет тридцать пять – тридцать восемь. И лучезарные морщинки возле глаз очень ей идут. Особенно когда она улыбается – тогда морщинки становятся солнышками, два солнышка на её лице. А сейчас она улыбается, протягивая руку. Сама она очень хрупкая, но её имя значит – сильная.

Валентина приехала в Россию на три месяца вместе со своим мужем и маленьким сыном Михаэлем. Мужа-профессора богословия – пригласили прочитать курс лекций для студентов Семинарии, а Валентина желала взять несколько уроков по иконописанию в нашей школе. И так вышло, что я – сама первокурсница на тот момент - была единственной ученицей, свободно говорящей на английском языке. Русского Валентина не знала.

Чадолюбивый монах

Он и не думал, что произойдет чудо. Даже мысли такой не было… У того младенца был жар, и бедная мать стояла тенью со свертком в руках перед Стилианом, кусала себе губы и бесконечно крестила себя и своего малыша, с немой мольбой глядя на монаха-пустынника. Да Стилиан никогда и не посмел бы возлагать свои руки на кого-либо, он ведь был монахом, и потому избегал прикосновения к другим людям. Но эта мать… её боль и в то же время надежда во взгляде уязвили его, и он неожиданно для себя дотронулся до горячего лба мальчика, произнеся молитву. А потом по какому-то наитию взял младенца на руки и стал легонько покачивать. Господи- Иисусе- Христе- Сыне- Божий- помилуй- раба- Твоего… Это, конечно, её вера, вера матери, что вдруг успокоила метающего в горячке младенца и даровала ему сон, который и вернул здоровье малышу. А ещё — милосердие Божие. Стилиан же здесь был совсем ни при чем.

Особенности женского благочестия

— А еще из просушенного мха можно делать… — Митчелл нагнулась и прошептала что-то мать Параскеве, седой монахине в очках, плетущей рядом четки. Та неожиданно покраснела.

— Чего можно делать? — не удержалась от вопроса мать София — самая старшая в комнате.

Мать Параскева поднесла свои губы к уху пожилой монахини.

— Ааа… — разочарованно протянула матушка, — Нам это уже с тобой, мать, не нужно. Если только сестры решаться.

— Это очень просто, — продолжала воодушевленно Митчелл. — А главное, совершенно экологически чисто. Вы хорошо просушиваете мох, делаете из него небольшие подушечки и зашиваете их в стерильные бумажные полотенца. Я сама пользуюсь с удовольствием…

Тут покраснели мы с сестрой Юлией, наконец, поняв о чем речь.

Дедушка Герман, София и бычок

Для нашего блага, для нашего счастья давайте
дадим себе обет, что с сего дня, от сего часа, от сей минуты,
мы будем стараться любить Бога уже выше всего
и исполнять Его святую волю!

прп. Герман Аляскинский

Дедушка Герман жил в лесу среди огромных елей и векового мха. Деревья спасали от сильных шквалов ветра, обрушивающихся на Еловый остров со стороны океана. А мох помогал сохранить тепло в небольшой лачужке, построенной ему молодым и крепким иноком Иоасафом, что из русской миссии, когда тот навещал его в первое лето. Мох лежал теплым ковром на полу его маленького домика внутри, мох покрывал зеленым покровом крышу снаружи. Оттого домик сразу и нельзя было отличить от обыкновенного холмика, коих в лесу хватало.

Затвор

Здравствуйте, батюшка!

Пишу вам, потому что писать легче, чем говорить. Бумага все терпит, а Ваши глаза и крест на аналое, мне кажется, бывают ранимы. А я не хочу Вас ранить: ни Вас, ни Бога. Совсем нет. Мне просто хочется быть честной.

Понимаете, батюшка, что-то случилось - я потеряла смысл в жизни. Ну, да - я живу, дышу, двигаюсь, хожу в церковь и даже порой улыбаюсь, но все это как будто не со мной, как будто в кино, где я и артист и зритель. Когда-то давно, Вы сказали мне, батюшка, что жизнь нам дана, чтобы научиться любить, чтобы прилепиться всем сердцем к Богу, к Нему одному и быть с Ним всегда. И я старалась. Батюшка, я тогда очень старалась.

Мариино стояние

Маша устала. Той усталостью, которая вдруг накатывается и неожиданно приносит то ли покорность, то ли тишину. Тишину от чувств и мыслей. Была весна, снег уже кое-где таял, пахло землёй и свежестью. Плечо от тяжести сумки ныло, но Маша не обращала внимания. Казалось, она уже давно срослась и с сумкой, и с болью, и с тяжестью, свыклась с ними и больше и жить без них вернее всего не сможет. А может, это – снова усталость? У-с-т-а-л-о-с-т-ь.

«Девушка!» - чей-то громкий голос послышался за спиной. С Машей поравнялась женщина средних лет в черной кожаной куртке и длинной темной юбке, укутанная в бордовый платок.: «Вы же в церковь?» - утвердительно сказала она, оглядывая Машу. – «А почему так медленно идете? Сегодня же Мариино стояние. Вы – опаздываете!»

Маша выдавила из себя улыбку, растерявшись от такой заботы: «да, да, спасибо. Я иду-иду. Я просто устала очень…»

Женщина, бросив напоследок выразительный взгляд, обогнала Машу и побежала вперед.

Петрович

-А, вон, смотри – Петрович, сидит! – радостно воскликнула Маша за рулем. Мы уже почти подъехали к её дачному домику, была осень, слякоть, машина подпрыгивала на кочках деревенской дороги.

-Какой Петрович? – не поняла я.

-Ты его не знаешь? Ааа – Маша взглянула на меня и заулыбалась –сейчас вас познакомлю.

Наша машина еще раз подпрыгнула, замедлила ход и остановилась. Маша открыла боковое стекло и крикнула – Петроооович!

Большой коричневый пес, похожий на добермана, подбежал к машине и сунул свой седой нос в открытое окно.

Маша ласково потеребила его макушку и сказала мне – Это и есть Петрович.

- Ладно – иди-иди – она легонько оттолкнула морду – Мы тебе что-нибудь поесть принесем. Иди, друг.

Петрович убрал мору, понимающе вздохнул и сел возле дороги.

Мы поехали дальше.

-А почему у него имя такое интересное? – не удержалась я от вопроса.

-Петрович? Да это целая история. Дома расскажу.

Дома мы нагрели чаю, порезали созревших ароматных яблок, достали свежую краюшку хлеба, и уютно устроились на крыльце.

Страницы