Вы здесь

Рассказ старой рабыни

— Вот здесь мы и похоронили её, нашу госпожу...

Старуха остановилась подле такого же как она сгорбившегося старого дерева и указала рукой на небольшой вал, покрытый белыми камнями. Было видно, что после долгой ходьбы слова ей даются с трудом. Но она перевела дыхание и негромким голосом начала свой нелегкий рассказ:

— Нас было двое, Урсула — мир праху её — и я. Ночью мы перенесли тела нашей госпожи и маленького господина из города в это безлюдное место. Мы несли их в двух кожаных мешках. Урсула, уже пожилая рабыня, несла голову госпожи и тело Кирика. А я — тело. Госпожа при жизни была статной, высокой женщиной, а по смерти стала, словно опавший лист оливы, легкая, невесомая. Светила полная луна и нам было нетрудно найти эту тропинку. Вон там — за грудой камней возле ручья мы положили наши ноши, и Урсула стала омывать тела убиенных, готовя их к погребению. С собой для этого у нас было немного масла и кусок чистого полотна. А я, будучи моложе и сильнее, принялась копать. Это дерево было еще юным и корни его не мешали мне. Я подумала — на его ветви я привяжу ленту и так запомню, где лежит госпожа... Я рыла землю острым камнем, который нашла тут же. Была поздняя весна, и копать было легко, словно земля сама раскрывалась, чтобы принять к себе тела двух мучеников.

Пожилая рабыня отвернулась от нас и смахнула с лица набежавшие слезы.

— Мы хотели успеть до рассвета, и потому торопились. Когда яма дошла мне до пояса, Урсула подошла и прошептала, что всё готово. Мы положили в яму полотно, а на него перенесли умащенное ароматным маслом тело нашей госпожи. Удивительно, но за это время (а умерла госпожа накануне днем) оно оставалось мягким и будто даже теплым. Её отсеченную голову мы приставили к шее мученицы, и закрыли ей глаза двумя монетками, а руки скрестили на груди. Яма получилась небольшая, и потому Кирика мы положили госпоже на живот. При свете луны не было видно следов побоев на его маленьком челе, и он казался живым. Мы закрыли сверху полотно и стали закапывать могилу. Это заняло у нас совсем немного времени. Тогда я принесла камней, и мы еще уминали землю сверху камнями, чтобы дикие звери не осквернили это место. К утру всё было готово. Я привязала небольшую ленточку к стволу, и мы еще раз поплакав, возвратились в город. Через какое-то время, когда в городе утихли страсти по гонению и истязанию христиан, я пришла сюда — поскорбеть у ног моей госпожи. Я чувствовала себя виноватой перед ней, ведь мы с Урсулой покинули её, когда её схватили воины в Тарсе... Тогда я снова натаскала камней, а сверху положила вот этот большой круглый камень. С тех пор я часто прихожу сюда, и потому уже ни камень, ни ленточка мне не нужны, чтобы точно сказать, где лежит госпожа Иулита и малютка Кирик. — она взглянула на нас невидящими глазами и умокла.

Стало тихо, было лишь слышно, как в дали тоскливо кричит птица, а за камнями мягко шепчет свою молитву ручеек. Кто-то из нас невольно закашлялся.

Старуха вздрогнула, словно очнулась от прожитых воспоминаний, и не глядя на нас, медленно произнесла. —
-Ну что же вы стоите? Давайте копать...

Оцепенение от её рассказа исчезло. Ведь действительно мы пришли сюда, чтобы достать кости мучеников. Теперь, когда правил богобоязненный Константин, да дарует ему Господь многая лета, наша община стала искать и собирать по всей округи сведения о христианах замученных Диоклетианом. И мы уже выкопали несколько скелетов святых, захороненных в окрестностях Тарса.

Мы подошли к указанному старухой месту.
Это была насыпь из земли и камней, с краю которой лежал белый полированный дождем и коленями преданной рабыни камень. На этом камне и мы попросили помощи у Бога. Так начались наши раскопки.

— Я хорошо помню тот злосчастный год. — продолжала говорить Клавдия. Она не решалась подойти к месту раскопок и сидела на камне под старым деревом. Наверное, она боялась увидеть обезображенные кости той, кому когда-то служила. Мы же, работая, с интересом слушали её.
— Мы жили в Иконии, Ликаонской области. Мои господа были богаты и знатны. Но жили они скромно и замкнуто, чем не раз вызывали людские толки и неодобрение. Тогда я не могла понять причину злой молвы. А она было проста: порок ненавидит добродетель. Мы же — рабы — искренне любили и почитали наших господ, потому что и господин, и особенно госпожа относились к нам по-доброму, словно мы были частью их семьи.

Она тяжело вздохнула перед тем как произнести:
— Но беда не стучится в двери, она заходит туда хозяйкой. Сначала пришло известие о гибели нашего господина. Он был воином и во имя своего отчества положил голову где-то на чужбине. Госпожа, узнав о смерти мужа, вся побледнела, сжалась, но причитать и рвать на себе волосы, как это обычно делали все женщины её круга в подобных случаях, она не стала. Погребала она его сама, с помощью Урсулы и еще одного старого верного ей раба. Кто-то заметил, что она начертила на могиле крест. Тогда-то мы и узнали, что она христианка. Я помню, это известие долго обсуждалось среди рабынь и рабов всей Иконии. И кто-то из рабов соседей произнес: «То-то Иулита не наняла плакальщиц, чтобы оплакать смерть супруга. Наверное, она продала свою душу за новое учение. Своим служением распятому, она прогневает всех богов. Злой рок повиснет теперь над этим домом.» Я любила госпожу и избегала подобных разговоров. Но невольно я вспоминала эти слова тогда, когда через некоторое время госпожа, подточенная внутренним горем, слегла и потеряла своего ребенка, которого она носила под сердцем.

Наша работа шла неторопливо. Наученные горьким опытом предыдущих раскопок мучеников, когда из-за спешки были повреждены кости, а то и черепа святых, мы относились с крайним благоговением к возложенному на нас епископом труду. Мы аккуратно разобрали все камни, лежащие грудой на могиле, а потом принялись скребками разгребать землю. Грустная история Иулиты, раскрывавшаяся перед нами словами её рабыни, трогала нас. Каждому из нас хотелось первому найти хотя бы одну из её костей и приложится к ней.

— После смерти мужа и неродившагося дитя, госпожа Иулита стала особенно дорожить своим сыном Кириком. Она не отходила от него ни на шаг. Он рос не по годам серьезным и задумчивым мальчиком. Ему исполнилось два года и Иулита стала рассказывать ему о Едином Боге. Я знаю это, потому что она не таилась меня, своей прислужницы, и говорила с сыном о Боге открыто, так что даже я порой заслушивалась красотой её речей. Но беда не оставляла наш дом. Вскоре в городе поползли слухи о том, что император приказывает уничтожать всех христиан, потому что они якобы пьют человеческую кровь и поклоняются ослиной голове. На христиан началось гонение. Кто-то из рабов нашего города донес императору о том, что наша госпожа Иулита сторонница новой веры. Об этом предупредил её тот старый раб — тоже христианин. Ночью она, взяв с собой только Кирика, преданную Урсулу и меня, покинула свой дом.
Мы скитались из одного селения в другой, перебиваясь простым хлебом и водой и ночуя, где придется. Я плакала, омывая ступни моей госпожи слезами, просила её дать жертву богам и умилостивить этим императора, но она лишь качала головой. «Ах, милая Клавдия, если бы ты знала Христа, ты бы не смела предлагать мне это... Я не могу предать того, Кто любит меня и Кто отдал за меня свою жизнь». «Но, госпожа, — возражала я, — ты сама можешь погибнуть из-за него!». «Ну и что — отвечала она. — В небесных селениях я вновь встречу моего мужа, и мы будем вместе...» «А как же твой сын, госпожа?» — не унималась я. Она вздыхала, целовала Кирика в макушку и замолкала со слезами на глазах.
Мы переходили из одного города в другой, прячась от гонителей, пока не дошли до Тарса. Иулита слышала, будто здесь есть христианская община. Но гонители проникли и сюда. И одним утром схватили нашу госпожу. Она никогда не скрывала, что христианка, и часто в речах употребляла имя своего Бога. Вот кто-то и указал на неё. Её схватили на улице, вместе с Кириком. А мы с Урсулой от страха спрятались в толпе, и долго следовали за ней, до самого дома правителя Александра.

— Боже милостивый! — неожиданный возглас прервал рассказ рабыни. Это вскричал Аксентий, который копал рядом со мной. Все бросились к нему.

Справа от места, где он копал, осыпалась земля, открывая нам то, что всех повергло в изумление и ужас. На сыром черноземе покоилась белая изящная женская стопа с жемчужными перламутрами ногтей.
— Клавдия... — наконец, вымолвил Аксентий, обращаясь к рабыне. — Так ты говоришь, Иулита приняла смерть в период правления в Тарсе Александра?
Старая женщина встала со своего места.
-Да, я тогда была еще девушкой...
— Значит, прошло более полувека. — ахнул кто-то из нас. — Пелена истлела, а стопа мученицы нет... Господи, дивны дела Твои.

Необыкновенное чувство благоговения охватило всех нас. И у некоторых даже брызнули слезы. Мы бросили все свои скребки и осторожно руками стали очищать нетленное тело мученицы от земли. Кто-то запел псалмы.
Старуха упала на колени и заплакала: «О госпожа, госпожа...видно угодила ты твоему Богу своими страданиями».

-Продолжай, Клавдия, расскажи нам о страданиях твоей святой госпожи! — попросил кто-то. Нам хотелось узнать всё про эту дивную святую, которую не тронула даже смертельная ржа. К тому же эмоциональное напряжение среди нас уже достигало предела, а тихий голос старухи заметно успокаивал.
Клавдия не отвергла эту просьбу.

— В тот же день, как схватили нашу госпожу, мы с Урсулой узнали, что расправа над христианами будет утром на следующий день на площади возле тюрьмы. И конечно на следующее утро мы пришли туда. Народу поглазеть на пытки нововерцев собралось множество. Были среди толпы и те, кто сочувствовал мученикам. Мы сразу узнали нашу госпожу среди группы осужденных. Она держала на руках Кирика и что-то ему говорила.
Правитель Александр сидел на построенном для него высоком помосте. Народ шептался: «Правитель жесток, но труслив, коли так высоко забрался».
Когда настала очередь нашей госпожи предстать перед Александром, он спросил её имя и откуда она родом. Госпожа ответила, что она христианка, а град её — небесное отечество. Правитель разгневался и приказал высечь её жилами.

По мере того, как открывалось тело мученицы, все сильнее ощущался необыкновенный аромат, идущий из могилы, и все сильнее было чувство неописуемой радости охватившей наши сердца. И даже рассказ Клавдии о муках святой и её сына добавлял какой-то торжественности нашей работе. Мы слушали:

— Когда у Иулиты вырвали Кирика, мальчик повернул голову в сторону Александра. Тот, заметив, что отрок красив, приказал принести Кирика к нему. Он посадил нашего маленького господина к себе на руки. Но тот всё оборачивался, ища глазами Иулиту, и просил: «Отпусти меня. Я хочу к маме.» «Ты же хороший мальчик... — говорил Александр. — я оставлю тебя себе, у тебя будут лучшие игрушки и сладости.» «Я хочу к маме... — твердил Кирик и вырывался. «Твоя мать плохая — она верит в ложного бога.» — уже начинал злиться Александр. «Мама — хорошая! И я верю в её Бога. Отпусти меня!» Но правитель лишь крепче держал малыша. Тогда Кирик стал царапать и кусать его руки, крича: «Отпусти. Отпусти меня!»
Мы с Урсулой с трудом сдерживали всхлипы рыданий, глядя на такую отважность нашего Кирика. И тут, наверное, Кирик очень больно укусил Александра, потому как тот вдруг взвыл и со всей силой отшвырнул от себя мальчика, как котенка. Кирик полетел вниз, ударяясь головой о ступени помоста. Видно он пробил себе темечко — брызнула кровь, и мальчик оказался почти у самых ног Иулиты бездыханным. Толпа ахнула. Даже палачи опешили и перестали бить Иулиту.
Какая боль тогда пронзила мать при виде убитого сына? Она ничем не выдала своих чувств. Сама вся исполосованная ударами жил, она наклонилась над Кириком, закрыла ему глаза, и словно тень мягкой печальной улыбки скользнула по её лицу. Больше ничего не держало её на земле.

— Дальше — голос старой Клавдии задрожал. — дальше последовали такие пытки святой, о которых мне очень тяжело вспоминать. Её мясо выдирали прутьями, лили на раны раскаленную смолу. Она всё претерпела с каким-то величием. И не отказалась от своего Бога. Тогда раздосадованный Александр приказал отсечь ей голову.
Когда всё было закончено, правителя Александра отнесли на носилках в его дом и народ стал постепенно расходиться. Мы же с Урсулой остались.
Тела нашей госпожи и её сына бросили за городом на съедение диким псам. Но псы даже не дотронулись до них. А ночью мы положили их в кожаные мешки и отнесли сюда, где и похоронили....

Клавдия смолкла.
Солнце уже высоко стояло над нашими головами, будто тоже желая взглянуть на славных мучеников, которых долгое время скрывала земля. Наша работа подошла к концу. Мы вылезли из могильной ямы.
В могиле лежала молодая женщина с красивым с тонкими чертами лицом и золотистыми кудрями. На груди у женщины, словно обняв ее, спал трехлетний отрок. Если бы не монеты, лежащие на глазах у покойной, и не черный шрам отсеченной головы на шее можно было подумать, что женщина просто прилегла отдохнуть вместе со своим сыном.

После того как Клавдия закончила говорить, мы еще долго сидели и смотрели на спокойные, умиротворенные лица Иулиты и Кирика и нам казалось что от них исходит дивный свет. Свет от знания великой тайны этой жизни и встречи с жизнью вечной.

Потом мы аккуратно переложили тела мучеников на чистый плат, чтобы отнести их к нам в церковь.

Память святых Иулиты и Кирика Православной Церковью празднуется 15 июля по старому стилю.

 

Рассказ основан на житии святых Кирика и Иулиты с художественными дополнениями автора.

Комментарии

Марина Алёшина

Дорогая Инна!
Я хочу пожелать тебе (не без корысти, конечно, чего уж скрывать), чтобы в творчестве ты почаще обращалась к житиям.
Считаю, что у тебя здорово выходит и с критиками (это я о преподобном Сергии) категорически не согласна.
Пусть у тебя будет лишний стимул: я лично буду их ждать, и со всеми вытекающими!

rainbow-smile

Инна Сапега

Дорогая Марина! bye как здорово читать твои слова.

мне сейчас правда хочется писать о святых.

Только всё никак не выходит у меня жития для детей. всё время что-то иное. порой сама удивляюсь как вышло.

критики тоже важны. вот мне сказали, что Урсула имя латинское, а у меня Тарс - Сирия...как то платье в цветочек у преподобной Марии Радонежской!

улыбаюсь,

Инна

Марина Алёшина

А почему же ты считаешь, что они не детские? что ты считаешь детским текстом?
Ведь в детской литературе существуют четкие градации, и редактируется текст обязательно с учетом возраста. Вот эти возрастные группы.

Первая - 4-6 лет, вторая - 7-10 лет, третья - 11-14, четвертая (и кто бы им сказал, что их считают детьми!) - 15-18. Твои жития вполне подходят для чтения детям третьей возрастной группы. Здесь уже возможно писать  и  об отвлеченных рассуждениях, и о внутренних переживаниях героев! И даже может сойти для второй.

На всякий (на будущее): дошколятам - никаких отвлечений, сложных образов и заковыристых слов! Только действие, ясность мысли, ясность выражения, и обязательно элементы игры, радости и смеха. Дети семи - десяти - уже люди серьезные. И им нужны: интересный сюжет, образцы поведения разных людей, а также уже и образность. Про третью написала. Четвертая - почти взрослые люди, я к четырнадцати прочла всего Достоевского, какого смогла найти, и взялась за Лескова, то же читали мои однокашники.

А "цветочки"... Не придавай им значения, они у всякого могут расцвести... В "притчах старца Паисия" наш русский редактор решил подукрасить текст и подставил к слову "гриб" слово "белый". А белых грибов на Афоне отродясь не бывало.

В общем, это вопрос технический, вопрос редактуры, а волков бояться - в лес не ходить.

Пожалуйста, не думай, что твои жития не подходят для детского чтения!

Во как меня понесло-то! Сама удивляюсь.

Инна Сапега

Спасибо большое, Марина!

Да, правда, отчего-то у меня в вообращении дети - это дошколята! А тут вон как - целых четыре группы! что же - это хорошо. будем писать по-тихонечку!

за иконочку - моё благодарение. Всё-таки такие святые замечательные!

Инна

Елена Костакова

Знаете, Инна, Вам удалось оживить житие. Уж простите за тавтологию, но именно – оживить.
Вот прочла и подумала: сколько же ещё должно пролиться мученической крови, дабы размягчились в ней наши очерствелые сердца?

А ведь льётся! И по сей день льётся…

И как бы откликом из нашего времени хочу привести Вам стихотворение:

«Гвоздика» (Грустный Шут)

Мама, смотри: гвоздика
Сломана пополам,
Возле окопа никнет,
Сутки назад – жила.
Из голубой аорты
Льется сиянье дня.
Мама, я, знаешь, мертвый,
Ты вспоминай меня…
В жаркой купели лета
Нас окрестил свист пуль,
Запеленал нам ветром
Впадины глаз июль,
Медный пятак в дорогу
С неба дала луна…

Нам бы дойти до Бога,
Слава нам не нужна.

Мы лишь хотим приникнуть
К легкой руке Творца.

…Мама, смотри: гвоздика
У моего лица…

Спасибо Вам, Инна.

Инна Сапега

Елена, я тронута Вашим отзывом. и стихотворением, хотя оно и очень грустное, но подходит и под рассказ. Спаси Бог!

я потому и пишу о святых - что они нам ближе, живее чем мы часто представляем. и пишу о тех, кто мне самой чем-то близок.

очень Вам рада

Инна

Инна Сапега

Спасибо Вам, Таня, на добром слове. это я вдохновилась книгой о раскопках мучеников... вообще - удивительное дело как наше творчество зависит от того что мы читаем, на что смотрим, чем живем...

Очень рада Вам и желаю Вам радости!

Инна

Инна Сапега

на самом деле тут не Джурович... тут Василики Ралли о раскопках лесбосских святых. у неё много документальных историй о раскопках уже в современности древнего монастыря и мощей мученников. а у меня - в древность все перешло. а Иулита и Кирик  - ну тут всё ясно...

а мы все-таки попали к детскому невропатологу - слава Богу!

Ваша И

(я раньше была СИ, а стала ИАred - все одно - что-то такое задумчиво-печальное))

Слава Богу! Я-то невролог "взрослый"...Вас - могу, а вот маленького...дай Бог, чтобы все обошлось! А жития Ваши прекрасны - всецело согласна с Мариной. Подкупает их честность: а на ее фоне, простите, и белые грибочки, и на платье цветочки - незаметны. Да разве в те времена не делали ткань с узором? Ну, понятно, не с иностранными буковками... У нас один батюшка, помню, сшил себе ризу из златотканной парчи...арабской...и среди узоров что-то по-арабски было написано...не знаю, что, хотя это и любопытно...

Кстати, вещи Ваши вполне "детские". Ну, скажем так, не для самых маленьких, но...для того же возраста, что "Кукша из Домовичей" Вронского или "Последние Каролинги" Говорова. Дети весьма не глупые дети...ведь и Вы, полагаю, не взрослой прочли "Трех мушкетеров", "Анну Каренину" и что-нибудь-там-еще-"взрослое". Я, например, классе в третьем прочла "Фауста" (с купюрами, понятное дело) и "Монахиню" Дидро. Понятно, поняла не все, но...прочла же и отчасти поняла. Собственно, других книг у нас в доме не было...

Марина права! А я Вам хлопаю. Е.clapping