Читальный зал

Сорок

             I

Скоро сорок. Срок.
Просвисты ветров
В скором поезде.
Приоткрыта рама.
Просвист розг
Над открытой раной
Совести.

Сроки — розги —
Высекают искры
Замороженных стихов.
Выжигают из души застывшей
Сорок сороков
Грехов.

             II
Сорок — срок сравнения —
Превращает торг
С Богом — в сокращение
Уравнения
В равенство.
Точней — в неравенство:
Себя — с Вечностью,
Горы грехов —
С невозможностью заплатить,
Раненых стихов —
С процентом истины в них,
Приближающимся к нулю,
Правильного курса — с нынешним,
Предложенным
Тонущему кораблю.

Ровно восемь веков назад был предпринят поход, закончившийся неудачей; и вот случилось так, что память о нем стала для русской культуры драгоценным достоянием.

Все мы помним со школьной скамьи, как горько пришлось заплатить новгород-северскому князю Игорю Святославичу за нежелание делиться с другими князьями славой победы. Ни победы, ни славы не было, воины понапрасну полегли на берегу Каялы, о которой до сих пор не известно, что это была за река, но самое название которой звучит для нашего уха загадочно и грозно, словно древнее проклятие. Князь испытал участь пленника, и если ему все же удалось бежать, так ведь это тоже не просто — он бросал на произвол судьбы своих дружинников, товарищей по несчастью. Ипатьевская летопись повествует, как он поначалу зарекался от побега: «… Неславнымъ поутемь не имамъ пойти». Он так много думал о славе, и ему не осталось иного пути на волю, кроме «неславного».

Як дитиною, бувало,
Упаду собі на лихо,
То хоч в серце біль доходив,
Я собі вставала тихо.

«Що, болить?» — мене питали,
Але я не признавалась —
Я була малою горда, —
Щоб не плакать, я сміялась.

А тепер, коли для мене
Жартом злим кінчиться драма
І от-от зірватись має
Гостра, злобна епіграма, —

Безпощадній зброї сміху
Я боюся піддаватись,
І, забувши давню гордість,
Плачу я, щоб не сміятись.

Талант предвиденья

Михаил Светлов в свойственной ему шутливой манере однажды произнес:

— Мне кажется, что я обнаружил в себе способности ясновидца. Судите сами. В свое время я написал «Гренаду». А ровно через десять лет в Испании вспыхнула гражданская война. И наши добровольцы устремились туда — сражаться на стороне антифашистов. Наивная мечта моего романтического хлопца стала явью. Затем я написал для одного фильма песню о Каховке. И что же? Впоследствии там стали сооружать грандиозную электростанцию. По-моему, политики, строя свои дальнейшие планы должны советоваться со мной. Но они почему-то с этим не спешат. — Сказано не всерьез, с присущей Михаилу Аркадьевичу самоиронией.

Но шутки шутками, а читатели не раз убеждались в том, что большим художникам дана особая прозорливость. Это свойство, чаще всего неосознанное, вызвано остротой воображения, интуитивным дальновидением.

Высокое положение и смиренное расположение

Геронда, во мне есть гордость?

— Есть немножко. По крайней мере, нужно, чтобы гордость была в пределах допустимой нормы, в рамках, предусмотренных законом…

— А есть «допустимое количество» гордости?

— Если немножко возгордится тот, у кого есть способности, знания и т.д., то у него есть смягчающие обстоятельства. Это, конечно, не значит, что такая гордость хорошая, но, по крайней мере, у человека есть оправдание. Но тот, у кого нет ни способностей, ни знаний, не имеет права быть гордым, он просто обязан быть смиренным. Если он гордится — значит, совсем пропал.

Кто такие бесы, и нужно ли их бояться

Что имеет в виду современный неверующий человек, когда говорит «я был взбешен» или «меня это бесит»? Наверное, в большинстве случаев — просто крайнюю степень раздражения. И хотя корневая основа подобных слов ясно указывает на их происхождение от слова «бес», в наше время это мало кого может смутить. В рецензии на новый спектакль пресса восторженно сообщает, что премьера прошла «с бешеным успехом», тинэйджеры пишут в своих сетевых дневниках, как они «классно побесились» на рок-концерте, а ветеринары делают домашним животным прививки «от бешенства».

Столь безразличное отношение к употребляемым словам легко объясняется простым, но печальным фактом: к сожалению, люди сегодня очень плохо представляют себе, кто же это такие — бесы. Откуда они взялись, какими качествами обладают и стоит ли отождествлять себя и окружающих с этими существами, пусть даже всего лишь на уровне фигуры речи?

Пастух не появлялся уже давно. Честно говоря, последние пару сотен лет по овечьему счёту его вообще никто не видел. Некоторые даже утверждали, что его на самом деле и нет вовсе, и что его выдумали Собаки с Подпаском. Серьёзные Овцы этому, конечно, не верили. Но так или иначе, Пастуха не было. Подпасок, состарившийся в ожидании шефа, в загоне появлялся только во время стрижки. А так — Собаки хозяйничали. Развелось их несметное множество, Подпасок их побаивался, и они творили, что хотели. В основном, лаяли и кусались.

Когда овцам становилось совсем уж невмоготу, и бараны начинали бодаться, собаки грозились: «Вот уйдём — придут Волки. Посмотрим, как вы тогда попляшете». Волков боялись все, от Подпаска до последнего ягнёнка. Действительно боялись. «Они» набегали каждые пару дней, и тогда кто-нибудь из овец исчезал навсегда. Иногда собаки рычали и скалились, но больше для виду.

Все испытав,
Мы знаем сами,
Что в дни психических атак
Сердца, не занятые нами,
Не мешкая займет их враг,
Займет, сводя все те же счеты,
Займет, засядет,
Нас разя...
Сердца!
Да это же высоты,
Которых отдавать нельзя.

1955

Ни в благодушии ленивом,
Ни в блеске славы,
Ни в тени —
Поэт не может быть счастливым
В тревожные для мира дни.

Беря пророческую лиру,
Одно он помнит
Из всего,
Что все несовершенство мира
Лежит на совести его.

Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!

Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!

Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!

По главной сути
Жизнь проста:
Ее уста...
Его уста...

Она проста
По доброй сути,
Пусть только грудь
Прильнет ко груди.

Весь смысл ее
И мудр и прост,
Как стебелька
Весенний рост.

А кровь солдат?
А боль солдатки?
А стронций
В куще облаков?

То всё ошибки,
Всё накладки
И заблуждения
Веков.

А жизни суть,
Она проста:
Ее уста,
Его уста...

1963

Не бойтесь гневных,
Бойтесь добреньких;
Не бойтесь скорбных,
Бойтесь скорбненьких.

Несчастненькие
Им под стать.
Всегда с глазами смутно-красными,
Чтоб никому не помогать,
Они прикинутся несчастными.

Заметив
Слезный блеск в зрачках,
Не доверяйте им
Ни чуточку...
Я, попадавший к ним на удочку,
Порвал все губы
На крючках.

Квадрат

В 1913, или 1914, или 1915 году, в какой именно день — неизвестно, русский художник польского происхождения Казимир Малевич взял небольшой холст: 79,5 на 79,5 сантиметров, закрасил его белой краской по краям, а середину густо замалевал черным цветом. Эту несложную операцию мог бы выполнить любой ребенок — правда, детям не хватило бы терпения закрасить такую большую площадь одним цветом. Такая работа под силу любому чертежнику, — а Малевич в молодости работал чертежником, — но чертежникам не интересны столь простые геометрические формы. Подобную картину мог бы нарисовать душевнобольной — да вот не нарисовал, а если бы нарисовал, вряд ли у нее были бы малейшие шансы попасть па выставку в нужное время и в нужном месте.

Молитва

К Тебе, Пречистая, подъемлю руки
С надеждою и трепетной мольбой,
К Твоим стопам несу я сердца муки,
Я истомлен житейскою борьбой.

Ты мрак души моей, о Матерь Света,
Своим святым сияньем озари;
Плащом грехов она всегда одета.
Грехи мои увидеть умудри!

Тобой Любовь сошла с Небес на землю,
Пусть на меня сойдут ее лучи,
Пусть благость их мой дух больной объемлет,
И недуг мой греховный облегчит.

«…Первые побеги девственного леса, который покроет место современных городов». О. М.

Я начну с двух недоказуемых предпосылок.

Во-первых, канонизация Мандельштама произошла при нас, на нашей памяти. Даже любители его поэзии из старших поколений удивлялись, покачивали головой. Эк же вы, однако; а у нас он был — «мраморная муха», «ужас друзей — Златозуб». Тон благорасположенных мемуаристов — и у этого чудака бывали, подумать только, замечательные строчки. (Даже у Ахматовой ощущается в ее поздней записи 1963 года некоторая оторопь перед отношением к Мандельштаму именно младших.)