Ее имя – одно из самых ярких в плеяде гениев, составивших славу русского искусства прошлого века. Все ипостаси грандиозного таланта Юдиной – музыканта, мыслителя, педагога — проникнуты и руководимы силой крепкой, истовой, не знавшей компромиссов веры. Бесстрашие, которое она явила в годы жесточайших гонений, преданность Господу, самоотверженное служение ближнему, – все это свидетельствует о подвиге, и потому жизненный путь Марии можно назвать исповедническим.
«Отдать жизнь Богу»
В былые времена, еще до моего рождения, вблизи Преображенского рынка существовала лавочка с необычным названием «Магазин случайных вещей». Здесь можно было разжиться отрезом китайского шелка и подержанной мебелью, серебряной ложечкой и столярным инструментом, патефонной пластинкой и чугунным утюгом со съемной деревянной ручкой, аляповатой фарфоровой кошечкой и намалеванной доморощенным творцом пышнотелой русалкой… Сюда приходили «купить что-нибудь по случаю», а часто – просто поглазеть и пофилософствовать. Захаживал в эту лавку и мой дед. Человек он был сметливый и мастеровитый, приглядывал то, что могло пригодиться в хозяйстве и при этом не ударить по семейному карману. Когда мама вышла замуж, походы в «случайную лавку» дед стал совершать уже не один, а вдвоем с зятем.
В наши с братом детские годы дача казалась (а, скорее всего, и была) настоящим островом сокровищ. Кое-что было открыто глазу, что-то пряталось в сарае, а совсем уж раритетное, типа тяжелого деревянного ящика-футляра с принадлежностями для игры в крокет или перископа времен 1-й Мировой войны, таилось на чердаке нашего дома.
В руках у именинника просфора, подарок настоятеля храма. Именинник замер перед солеей, боясь пошевелиться. Сейчас свершится то, чего он терпеливо дожидался целый год: всем храмом ему споют многолетие.
Батюшка встает лицом к алтарю и, словно ударяя каждым словом в колокол, торжественно возглашает:
— Благоденственное и мир-рное житие, здр-равие же и спасение и во всем благое поспешение подаждь Господи рабу Твоему…
Храм набирает в легкие воздух и гремит соборной мощью:
— Многа-ая ле-ета, мно-огая ле-ета!
Символом нашей семейной сплоченности всегда был дачный самовар. В будни он поглядывал на нас с высоты буфета, и чай мы пили обычный, из чайника, согретого на керосинке. Зато в выходные дни непременно, в любую погоду, ставили самовар. Главное, разжечь его быстренько, щепочками, а уж потом ставь трубу, появится тяга, и — только шишки подбрасывай, дело пойдет даже под проливным дождем. Если нет дождя, то, конечно, мы все рядом с мамой на лавочке, тесня друг друга, наблюдаем за действом. Самовар начинает потихоньку насвистывать, внутри его блестящего пуза что-то щелкает, дым пушистым шарфиком плывет в соседский сад, а мама, надев очки, читает вслух нашего «дачного» Пушкина. Определить готовность самовара легко: во-первых, он перестает насвистывать, а во-вторых, если щелкнуть пальцами по его раскаленному боку, раздастся глухой звук. Если один раз это услышать, уже никогда не спутаешь, готов или нет самовар. Готов. С Пушкиным отдельная история. Расскажу.
Памяти моих родителей
Отгремели овации. В опустевшем зале стало гулко, зябко и слишком просторно. Студийцы, набросив на себя, кто пальто, кто солдатскую шинель, теснились у режиссерского столика. Начинался «разбор полетов», который всякий раз после спектакля устраивал Юрий Германович, режиссер студенческого театра. Лидочка обожала театральную «кухню»: здесь всё бурлило, кипело и горело творческим энтузиазмом, как только может кипеть и бурлить юность, вырвавшая у войны свое законное право на жизнь. Иногда на репетициях Юрий Германович читал стихи — те, что исполнял на фронтовых концертах. И тогда Лидочке вспоминался ужас пережитых в Быково бомбардировок. После таких чтений долго сидели в молчании, оберегая наполненную воспоминаниями тишину. И только те, кто донашивали шинели, пряча глаза в пол и стараясь не скрипеть паркетом, торопливо уходили курить.
Почти всегда Юрия Германовича сопровождала его Муза, как он сам называл свою молодую жену Таисию. Оба они источали творческие искры, загорались идеями и были единодушны в своей беззаветной любви к театру. Из всей разномастной студенческой труппы Таисия выделяла Лидочку. Они даже немного сдружились, хоть Лидочка была еще недавней школьницей, а Тая успела закончить университет, и вот уже год как была зачислена в штат газетной редакции.
У каждого способного к полету создания свой размах крыльев. У каждого человека, стремящегося к богообщению, своя мера и сила молитвы, во многом зависящая от радения молитвенника. С этим вряд ли кто будет спорить ввиду очевидности. Однако есть люди, на которых общие правила не распространяются, и на то имеются свои причины. Как действует Господь в человеке, которого принято считать неполноценным и кого толерантно называют человеком с ментальной инвалидностью? Такой человек простодушен, но то, что происходит в его душе, скрыто от обычного глаза. И, если мы зададимся целью проникнуть в эти глубины, нам потребуется зоркость духовного ока.
Особые дети на то и особые, что всё делают не так, как все. Они и в церкви ведут себя по-особому. Не стоит ждать от них молитвенных подвигов, по крайней мере, в привычном нам понимании. Не все из них способны осознавать, что происходит в храме. Но совершенно определенно можно сказать, что каждое болящее чадо свидетельствует о Божием посещении, а потому, если в церкви во время молитвы находятся особые дети, и благодать на молитвенников нисходит особая.
Заметка о поездке в Болгарию написана год назад по заданию приходской газеты. Возможно, сейчас, в сезон отпусков, этот материал и фотографии будут интересны.
Этим летом наша семья провела отпуск в Болгарии. А поскольку мы большие непоседы, наш отдых превратился в увлекательное автопутешествие. Очень хотелось прикоснуться к истории, почувствовать местный колорит этой солнечной страны и, конечно, увидеть древние болгарские храмы. Пожалуй, самое яркое впечатление оставили города-музеи. Такие, как, например, Несебр. Узенькие, вымощенные камнем, улочки, аккуратные двухэтажные домики с красными черепичными крышами и яркими разноцветными геранями на окнах, парящие в небесах белокрылые чайки, — всё это нам, жителям мегаполиса, казалось нереальным и сказочным, настоящим путешествием во времени.
Парное молоко пахнет летним солнцем и немножко сеном. Бабушка отрезает толстый ломоть деревенского белого хлеба, кладет его рядом с моей кружкой:
— Пей молоко, Алёнушка. Пока тёплое.
Большие, в пол, окна веранды смотрят на запад. Солнце приходит сюда только во второй половине дня, и пока еще здесь прохладно. Сад за окнами прислушивается к новому дню. Но уже ясно, что будет жарко. Я пью сладкое молоко и болтаю под столом ногами. Если бы мама была рядом, она непременно сделала бы мне замечание. У нас с поведением за столом строго. Но сегодня будний день, родители работают и приедут только к вечеру. Бабушка замечаний не делает: то ли не видит моих ног, то ли дает внучке послабление.
МЫ — АНГЕЛЫ
Умный свет, светозарная истина, истинная светлость...
(блж Августин Беседы души с Богом)
Бегущему трудно, да и не всегда нужно задумываться над каждым своим шагом, дабы не стать той самой сороконожкой, запутавшейся в собственных конечностях. Другое дело человек болящий. Как меняется его отношение к движению. Каким внимательным становится его взгляд. Как пристально он изучает препятствия, преграждающие путь. Человек подвергает переоценке мир окружающих его вещей. И не только вещей. Когда приходит осознание, что по-прежнему не будет уже никогда, человек начинает искать и находить другие точки опоры. Если опора выбрана неверно, последствия для души человеческой фатальны.
Сколько людей замуровывают себя в воспоминаниях. Они стремятся плотнее законопатить дверь в реальную жизнь, надеясь оградить свое личное пространство от посягательств извне. Внутри скорлупы — хорошо! Внутри — гармония. Внутри нет этой бессмыслицы боли. Можно чувствовать себя маленьким и любимым. Можно быть зрелым и полным сил. Можно побеждать. Но чего стоит победа в мире призраков? Вынужденный изредка выглядывать из скорлупки, человек начинает ненавидеть жизнь, приносящую ему страдания. Его глаза полны тоски и разочарования, и взгляд так напоминает потухший костер, в котором даже угольки уже не тлеют... И сколь велика радость, излучаемая глазами узрившего Свет!
Глава 7 ИСЦЕЛИ НЫ, ВЛАДЫКО
Течение времени поменяло берега. Человек никуда не торопился. Он покинул горделивый многопалубный лайнер и взялся за весла утлого суденышка. Его почти не волновало, сколь долго продлится остаток путешествия. Греб, не торопясь. А иногда и вовсе сушил весла, отдавшись созерцанию.
Поначалу он боялся спугнуть диковинную птицу, посетившую сад его сердца. Человек приглядывался к крылатой гостье, делая осторожные шаги навстречу. Птица терпеливо ждала его приближения. В конце концов, человек подошел так близко, что мог дотронуться до нее рукой. Птица не собиралась улетать. Человек вдруг понял: она улетит лишь в том случае, если он сам прогонит ее своей неприглядностью. Но ведь он этого не сделает. Никогда. Он не совершит надругательства над ниспосланной ему любовью.
Глава 6 ЕМУ БОЛЬНО
В метро, несмотря на поздний час, было людно. Лика усадила Колю на освободившееся место, положила на его колени рюкзак и, крепко ухватившись за перекладину, задремала. Перед ней во всех подробностях проплывал сегодняшний день. Дядя Слава, счастливо встретившийся им на пути ранним утром. Заметно сдал за последнее время Виленыч, хоть и бегает по утрам, как прежде. А выглядит-то неважно... Колино Причастие. Жаль, Кольку приходится причащать в ближайшем храме, а не в нашем. Ничего, вырастет, будет к отцу Василию ездить... Справку для иппотерапии получили. Значит, еще один год можно спокойно заниматься и ни о чем не думать...
Глава 5 НЕБЕСНАЯ
Мир не содрогнется от чьей-то частной боли. Он несет свои равнодушные потоки, не внимая комариному писку кричащей души. Человек, предоставленный в страдании самому себе, неизбежно начинает мельчать в собственных глазах. Упоение успехами, надменность, самоуверенность — всё тает в одночасье, оставляя за несчастным лишь одно безусловное право — право страдать. Обмельчавший человечек пытается подняться, по старой памяти уповая на собственные силы.
Он всё еще горделиво машет ручонками, не замечая, что безнадежно вязнет в липкой паутине уныния. В конце концов, он теряет последние крохи самостоятельности и покорно сдается отчаянию. Этого может не произойти в том случае, если за отчаявшегося есть, кому помолиться.
Глава 4 АНГЕЛ ХРАНИТЕЛЬ
Ее звали Юлия, жену Владислава. Они встретились на студенческой вечеринке. Поводов выпить было несколько: Татьянин день, окончание сессии, начало каникул, день рождения хозяина квартиры, которого большинство гостей видело в первый раз. Сейчас Владислав не мог вспомнить, чья это была квартира. Случайно там оказался. Он был зол на товарища, затащившего его на эту попойку. Угрюмо сидел в кресле, в темном углу комнаты, и ловил на себе призывные взгляды девчонок.
Девчонки стремительно пьянели, громко разговаривали и повизгивали. Владиславу становилось всё противнее, он только ждал повода уйти. Когда бестолковое веселье стало перетекать в непотребство, одна из девушек решила покинуть компанию, и Владислав вызвался ее проводить. Так они и познакомились.
Глава 3. ЛИКА
Она торопилась на лекцию, лавировала среди снующих студентов. Бросила взгляд на часы и в тот же момент наткнулась на летящего на всех парах Петю. Оба одновременно наклонились поднять выпавшие из рук тетради и неожиданно столкнулись лбами. Рассмеявшись и потирая лбы, разбежались в противоположных направлениях. И только на лекции Лика обнаружила среди своих тетрадей чужую. Пришлось после занятий идти в соседний учебный корпус искать хозяина тетради — аспиранта Свешникова П.
Лика часто вспоминала эту первую встречу. В тот день они вместе шли к метро и рассуждали о Джойсе. Ее поразило, как просто и убедительно говорит Петр. И как уважительно относится к ее мнению. Она совершенно не боялась показаться неосведомленной или вовсе глупой, чего всегда страшилась на студенческих диспутах. За разговорами забыли спуститься в метро, опомнились только когда подошли к станции «Проспект Вернадского». И они решили пройти еще одну остановку до «Юго-Западной».
