Мы — ангелы 3

Глава 3. ЛИКА

Она торопилась на лекцию, лавировала среди снующих студентов. Бросила взгляд на часы и в тот же момент наткнулась на летящего на всех парах Петю. Оба одновременно наклонились поднять выпавшие из рук тетради и неожиданно столкнулись лбами. Рассмеявшись и потирая лбы, разбежались в противоположных направлениях. И только на лекции Лика обнаружила среди своих тетрадей чужую. Пришлось после занятий идти в соседний учебный корпус искать хозяина тетради — аспиранта Свешникова П.

Лика часто вспоминала эту первую встречу. В тот день они вместе шли к метро и рассуждали о Джойсе. Ее поразило, как просто и убедительно говорит Петр. И как уважительно относится к ее мнению. Она совершенно не боялась показаться неосведомленной или вовсе глупой, чего всегда страшилась на студенческих диспутах. За разговорами забыли спуститься в метро, опомнились только когда подошли к станции «Проспект Вернадского». И они решили пройти еще одну остановку до «Юго-Западной».

Октябрь, как и положено, сверкал золотом и багрянцем, солнце слепило холодными осенними лучами, а в душе у Лики серебристыми трелями звенели жаворонки. Она влюбилась сразу и безоглядно в этого нескладного очкарика в кедах, зашнурованных непарными шнурками. Долгие прогулки после лекций скоро переросли в ежедневную традицию. Лика не переставала удивляться, с каким необыкновенным человеком свела ее судьба. Петя казался большим ребенком, патологически лишенным корыстолюбия и тщеславия. О нем хотелось заботиться, оберегать его тонкую душу от жизненных неурядиц, вообще — от жизни, в которой гордость людская вершила свои темные дела. Слишком чист он был и слишком не от мира сего.

Далеко не сразу она узнала о выдающемся Петином таланте, о надеждах, возлагаемых кафедрой на начинающего ученого, уже успевшего сказать свое слово в науке. Тогда она увидела высокий смысл их встречи: ей доверено стать хранительницей уникального самородка. Из беспомощной зажатой сиротки, над которой обильно льются искренние и показные слезы, она превращалась в сильную личность, способную к самостоятельной осмысленной жизни. Ее душа расправляла плечи и готовилась к переменам.

Как-то, в преддверии лета, они встретились в Ботаническом саду. И Петя спросил Лику, не будет ли она против, если он отломает одну веточку белой сирени. На что Лика ответила, что ей жаль ломать сирень, но если Петя считает необходимым пойти на это страшное преступление... Это действительно необходимо, ответил Петя, и, протянув Лике пахнущую ностальгией ветку, церемонно встал на одно колено и сделал Лике предложение.

— Петенька, как же так? Ты зовешь меня замуж, а ведь я до сих пор ничего не знаю о твоих чувствах.

Петя озадаченно поправил очки.

— Неужели? Я что, никогда ничего не говорил тебе о своих чувствах?

— Нет, ничего. И ни-ког-да.

Лика поднесла к лицу веточку сирени, и сквозь нее, смеясь, взглянула на Петю. Тот встал с колена, немного замялся в нерешительности, потом притянул Лику к себе, быстро прошептал ей несколько слов и тихо и нежно поцеловал. В лоб. Это был первый их поцелуй. Второй и все последующие случились уже после регистрации брака в ЗАГСе.

* * *

Владислав долго сердился на Лику. Он демонстративно вежливо раскланивался с Петей, едва скользнув по Лике глазами. Петя ничего не замечал, но Лике такое поведение человека, заменившего ей и отца, и мать, было неприятно. Она прекрасно понимала причину происходящего, но сделать ничего не могла. Дядя Слава должен был пережить обиду, и на это ему требовалось время. Лика не считала нужным пускаться в объяснения, понимая, что никакие разговоры не способны разрушить стену, возведенную самим дядей Славой.

Их сближение произошло самым неожиданным образом. Отпросившись у беременной Лики, Петя улетел на конференцию в Новосибирск и должен был вернуться через пару дней. Лика затеяла уборку, подняла ведро с водой и тут же поставила его на пол, схватившись рукой за живот. Резкая боль не давала пошевелиться. Хорошо, под рукой оказался телефон.

— Дядя Славочка, это я, Лика. Ты дома? Кажется, рожаю. Я сейчас скорую вызову.

— Какая скорая, не вздумай! Я сам тебя отвезу, дверь сможешь открыть?

Через несколько часов на свет появился Коля, семимесячный малыш с выраженными последствиями асфиксии.

Владислав, как мог, заботился о малыше. Он купил для него удобную кроватку и манеж, дорогую коляску, оснащенную всеми мыслимыми и немыслимыми приспособлениями. Мальчик Коля получил от Владислава абсолютно всё, что можно было купить за деньги. Кроме самого дорогого — любви. Владислава не покидало гадливое чувство, что он откупается от малыша, от Лики, в конечном счете, от себя самого и от своей нелюбви к ребенку. Но такова была правда жизни, от которой некуда было деться: вместе со своими генами очкарик передал недоношенному крохе неприязнь Владислава Виленовича.

Лика очень уставала. Она осунулась, похудела и подурнела. Следить за собой у нее не было ни желания, ни сил. Муж пропадал на кафедре, бегал по всей Москве за репетиторскими копейками и не имел ни малейшего представления о том, каково приходится измотанной до предела жене. Лика мужественно ни на что не жаловалась. Она не позволяла себе ныть, хотя иногда очень хотелось. Она все ждала, что наступит время, когда она сможет, наконец, выдохнуть. Но время это почему-то никак не наступало. Старые трудности уступали место новым.

Коля рос и развивался по-особенному. Он почти не ползал, но встал на ножки и пошел вовремя, часами разглядывал колонки цифр в настенном календаре и почти не интересовался игрушками. Лику многое беспокоило в его неравномерном развитии. Она перечитала уйму литературы, но так и не смогла найти ответ на вопрос — почему Коля так старательно избегает прямого взгляда и категорически не хочет слышать обращенную к нему речь. Лика пробовала поговорить об этом с Петей, но тот успокаивал Лику словами о том, что все дети разные, и к школьному возрасту всё сгладится. Что многие талантливые люди имели замкнутый характер и начинали говорить в позднем возрасте. Что сам он первое слово произнес в четыре года, и почему-то это никого особенно не беспокоило. Лике ничего не оставалось, как вновь обратиться к дяде Славе. Тот устроил для Коли консультацию своего бывшего одноклассника, ныне известного специалиста. Визит к доктору немного успокоил Лику и даже внушил некоторый оптимизм. Вечером она забежала к дяде Славе поблагодарить за помощь. А следующим утром Владислав Виленович оказался в реанимации. О причинах, спровоцировавших тот сердечный приступ, Лика не догадывалась.

Шло время, Коля становился старше. Проблем не убавлялось, но Лика научилась с ними справляться. Она теперь умела держать себя в руках, ровно и спокойно общаться с не принимающими ее сына людьми. Она, наконец, привела себя в порядок и обновила гардероб. Внешне Лика вернула себе прежний образ милой, немного наивной девушки. И только один человек видел то, что не замечали другие: в глубине Ликиных глаз притаилась смертельная, безысходная тоска. Этим человеком был Владислав Виленович.

Если Коля рано ложился спать, а муж, поужинав, усаживался в кресле с ноутбуком или толстой книгой, Лика забегала к дяде Славочке на чашку чая. Иногда — обычно в период размолвок со своей очередной пассией — к ним присоединялся Сережа. Тогда они втроем засиживались за полночь и вспоминали старые добрые времена. Петю в эту компанию не приглашали.

Однажды Лика показалась Владиславу особенно задумчивой, она долго перемешивала сахар в чашке и всё молчала и молчала. Тогда он задал ей странный вопрос:

— Лика, ты в Бога веришь?

— Не знаю... — Лика вздохнула и подняла глаза на дядю Славу. — Верю... Наверное. А почему ты спрашиваешь?

— Хочу познакомить тебя с одним человеком. Даже с двумя.

— Зачем?

— На сей счет не могу сказать ничего вразумительного. Для твоего блага, наверное, вот зачем.

— Темнишь, дядя Славочка, — улыбнулась Лика. — Знакомь.

Так Лика оказалась в Покровском храме. Накануне Владислав без труда разыскал Ирину: позвонил в храм и попросил передать номер его телефона Ирине, поющей на ранней Литургии. Ирина отозвалась довольно быстро, сказала, что, конечно, вспомнила Владислава и даже немного обеспокоилась — не случилось ли чего. Владислав не стал вдаваться в подробности, просто просил Ирину поговорить с Ликой и познакомить ее с отцом Василием.

— Давно пора, Владислав. Рада, что вы пришли к такому решению. О Лике не беспокойтесь, здесь ей будет тепло.

* * *

Лика приехала немного раньше, чем договаривались. Ничего другого не оставалось, как терпеливо ждать. Отец Василий томился в пробках на ближних подступах к храму. Вдобавок Ирина сообщила, что задержится: ее помощь неожиданно потребовалась соседке. Лика опустилась на скамью напротив иконостаса.

Тихо потрескивали свечи. Святые кротко взирали с икон и вели молчаливую беседу. Бабуля в белом платочке, то ли нашептывая, то ли напевая, проплыла к подсвечнику. Царица моя преблагая... надеждо моя... Богородице, — донеслось до Лики. Она взглянула на старушку. Та держала в левой руке свечу, правой крестилась перед иконой Богородицы. Свет от зажженной свечи, мягко пульсируя, касался каждой морщинки старого лица. Лика почувствовала нестерпимую жалость к этой бабушке с дребезжащим голосочком.

Вдруг ей пришла мысль, что она совсем не помнит маму. Лицо по фотографиям помнит, а саму маму — нет. Место хронически отсутствовавшей мамы занимала бабушка, Царство ей Небесное. Лика взглянула на икону и ощутила на себе испытующий взгляд Богородицы. Будто ждет от меня ответа, подумалось Лике. Она закрыла глаза и стала выстраивать мамин образ. Получалась картинка с фотографией вместо лица. Нет, не вспомнить. Мама... Если бы ты была рядом со мной почаще, разве ж я тебя забыла... Ты всегда была там, с папой. Тогда это казалось правильным. Папина карьера, работа, работа, работа. А я? Мной пожертвовали, так же, как и Сережкой жертвовал дядя Слава. Мы ведь уже тогда почти сиротами были, при живых родителях. Лика жалела себя, но не плакала. Какое-то спокойствие нашло на нее в храме. Она увидела свою прошлую жизнь как чужую. Боль ушла. Та боль, которая столько лет мучила ее, исчезла. Словно бабочка, освободившаяся из тесного кокона, Лика пыталась осознать происходящее. Она просто остановилась на время, чтобы привыкнуть к новому зрению. Что ее ждет, она не знала. Пути назад уже не было.

Лика открыла глаза и вдруг увидела батюшку на другом конце скамьи. В его руках молитвенным ручейком бежали узелки четок. Лика поднялась со своего места.

— Отец Василий? Здравствуйте.

Сколько ни пыталась потом Лика вспомнить, с чего начался их разговор, вспомнить не могла. Через пять минут беседы ей уже казалось, что она знает отца Василия всю жизнь.

— Понимаете, отец Василий, — говорила Лика, — мне всегда казалось, что тяжелее, чем мне было после смерти родителей, уже быть не может. Но... родился Коля...

— А что Коля? — перебил Лику отец Василий.

— Больной он. И вряд ли что-то кардинально изменится.

— Лика, ты можешь внятно сформулировать, что именно огорчает тебя больше всего.

— Могу, — уверенно ответила Лика. — Хуже всего Колина неадекватность.

— А в чем выражается эта, как ты говоришь, неадекватность?

— Ну... он... кричит... всех боится... и собак, и птиц... и вообще... Не говорит почти... Проблема с пониманием речи...

— И всё? Ты это называешь неадекватностью? А кто, по-твоему, адекватен?

— Как кто... Мы... все...

— Мы? Ты уверена? Лжем на каждом шагу, блудим, убиваем детей в утробе, сквернословим, презираем ближнего, глумимся над самым святым. Да, мы изредка обращаемся к Небесам, но зачем? Только затем, чтобы требовать. Дай! Дай! Дай! Претензии имеем наглость предъявлять Господу, когда вразумляет. Да как вразумляет — Любовью! Он хочет нашего спасения. Он! Не мы. И ты нас считаешь адекватными. Да это мы больны. А с Колей всё хорошо, его Господь уже спас. Подумаешь, кричит. Закричишь тут, когда вокруг столько безумных.

— Батюшка... я... я никогда не думала... так...

Лика не собиралась плакать. Как-то само получилось... Отец Василий не стал ее успокаивать. Не всегда это бывает уместным. Лику обняли за плечи чьи-то теплые руки. На мгновение ей показалось, что вернулась мама.

— А вот и наша Лика. Здравствуй, милая. Я Ирина.

Ирина повела Лику в трапезную, угостила ее чаем. И они еще долго говорили о жизни, о храме, о детях, об их больших и маленьких бедах. Кстати, заглянула в трапезную и та старушка в белом платочке. Просила у Ирины молитв «о своем Павлуше». Прошло всего два часа, как Лика переступила церковный порог, но она уже не представляла себе, как можно жить без храма, без батюшки и приходской семьи, без молитв друг о друге, без исповеди и Причастия. Без Бога.

Дома Лика отыскала в книжном шкафу прабабушкино Евангелие, стерла с него пыль. Потом пошла в коридор, взяла пакет для мусора, вернулась к книжному шкафу. На полке, с которой она взяла Евангелие, оставалось десятка два толстых и тонких книг, на корешках которых значились имена Рерихов, Ошо, Блаватской. Всю эту оккультную «духовность» вместе с так и не прочитанными брошюрами Лазарева  Лика бросила в мусорный пакет. Не поленилась отнести пакет на помойку. Дома тщательно вымыла руки и почувствовала, что дышать стало легче. До возвращения с традиционного субботнего гуляния Пети и Коли оставалось около получаса. И Лика открыла Евангелие на том месте, где лежала закладка — полувыцветшая бумажная иконка Божией Матери, в которой Лика с удивлением узнала образ из храма. Царица Преблагая, вспомнился Лике «белый платочек». Лика вгляделась в мелкие буковки под образом Богородицы: Всецарица. Пантанасса. Завтра непременно спрошу у Ирины, что это за икона.

— Петенька, завтра утром я иду в церковь на службу! — торжественно заявила Лика супругу, едва тот вошел в квартиру.

— Нештяк, — ответил Петя. — Тебе зарядка от моего ноутбука не попадалась?