Жорик никогда не ругал маму и папу. Зато мама с папой ругали его часто. Они ругали его за нечищеные зубы, немытые руки, следы на ковре, разбитый стакан, усы на фотографиях, перевёрнутое варенье, форточку, спички и всякое такое.
Бабушка Лиза, наоборот, Егорку защищала:
– Подумаешь, уронил человек ложку с балкона. Ну и что? Ложку всё равно кто-нибудь найдёт и спасибо скажет. Так что нечего ребёнку нервную систему расшатывать!
Жорик не знал, что такое «нервная система». Зато он знал, что такое «расшатывать». Они с Капой любили расшатывать загородку возле детской площадки. Зацеплялись пальцами за железную сетку, повисали и расшатывали. Когда Жорик представлял, как мама с папой расшатывают его нервную систему, ему делалось смешно.
– Вот видите, – говорила бабушка, – от ваших придирок у ребёнка смех на нервной почве начинается. Бедный мальчик…
Бабушка гладила «бедного мальчика» по голове, а Жорик размышлял: почему почва нервная? Хотя чего тут удивительного: любой станет нервным, если по нему всё время ходить ногами…
Мой ангел
В остывшую душу - горячие стрелы,
Ожогом целебным живого огня,
В холодное сердце цветок красно-белый
Откуда-то с Неба вонзился в меня..
Душа улыбнулась слезами надежды
И в каждую каплю вгляделась она,
Там вера с любовью в блестящей одежде
Подали мне хлеба и чашу вина.
Кусаются ночи скупыми слезами,
А звёзды на небе куда-то зовут..,
Ну, где ты, мой ангел с большими глазами,
Которые любят и верят, и ждут!
Просил я у ветра на море и суше
Доставить две строчки в чужие края:
Возьми моё сердце, согрей эту душу,
Куда мне, мой ангел, теперь без тебя?!
«Я — голос внутренних ключей...» (Владимир Купченко* о Максимилиане Волошине)
Как некий юноша в скитаньях без возврата,
Иду из края в край и от костра к костру…
Я в каждой девушке предчувствую сестру
И между юношей ищу напрасно брата.
Щемящей радостью душа моя объята;
Я верю в жизнь и в сон, и в правду, и в игру,
И знаю, что приду к отцовскому шатру,
Где ждут меня мои и где я жил
Бездомный долгий путь назначен мне судьбой…
Пускай другим он чужд… я не зову с собой —
Я странник и поэт, мечтатель и прохожий.
Любимое со мной. Минувшего не жаль.
А ты, что за плечом, — со мною тайно схожий, —
Несбыточной мечтой сильнее жги и жаль!
(Максимилиан Волошин)
Почти у каждого из русских поэтов Серебряного века был свой имидж, своя устоявшаяся личина. В. Брюсов —
Духовный мир сказки (Иван Ильин)
Поминальная свеча
Севу Изуверова дразнили «попом». С длинными кучерявыми волосами, вьющейся бородкой, а к сорока - и с подвыпершим изрядно вперёд пузцом, он поначалу обижался на насмешников, даже подумывал сменить «имидж»: взять да и забриться наголо, «под Котовского». Но в последние годы, когда уже не в диковинку стал колокольный звон, там и сям пробивающийся сквозь шум города, прозвище Изуверову даже льстило, хотя в церковь-то, откровенно говоря, он если и заходил в год раз - то событие.
Сева был ни бомж, ни деклассированный элемент, просто художник-оформитель, неудачник, к годкам своим начинающий со страхом понимать это. Не спасал дело и звучный псевдоним - Севастьян Изуверов, так-то по паспорту гражданин сей значился проще некуда - Александр Иванович Козлов.
Паскаль (В.В. Розанов)
Историки нередко бывают несправедливы не только к отдельным лицам, но и к целым эпохам. Свет и тени, которые они кладут на прошлое, почти всегда не соответствует действительному значению отдельных моментов этого прошлого. Продолжительное изучение человеческих увлечений, созерцание суетного в человеческих делах и суждениях не делает их самих свободными от этих недостатков. Мы ожидали бы, что они будут высоко стоять над минутными волнениями своего времени, что их суд будет носить на себе черты вечной строгости, бесстрастной справедливости; но ничего этого обыкновенно мы не находим у них. Они не руководители толпы; так же как и другие деятели текущей действительности, они только ее выразители. С легкомыслием ребенка или женщины они приковываются вниманием ко всему шумливому, резко заявляющему о себе, тогда как истинно глубокое и серьезное нередко оставляется ими в тени.
Философия и личность (Мераб Мамардашвили)
М.К. Мамардашвилли (1930 - 1990)
Выступление на Методологическом семинаре сектора философских проблем психологии Института психологии РАН 3 марта 1977 года
Я не знаю, ответит ли мое выступление на ваши, психологов, ожидания и совпадает ли оно с какими-нибудь главными направлениями вашей работы, вероятно, даже лучше, если не совпадает, а будет каким-то взглядом со стороны. Оно, может быть, вызовет в вашей голове какие-нибудь ассоциации, которые могут оказаться полезными и над которыми я, слава Богу, не буду иметь контроля, и поэтому они смогут оказаться плодотворными.
Одинокая школа любви (Григорий Померанц)
Я взял название своей статьи из стихотворения, которым начинается последний прижизненный сборник Бориса Чичибабина, «Цветение картошки».
Взрослым так и не став, покажусь-ка я белой вороной.
Если строить свой храм — так уж, видимо, не на крови.
С той поры, как живу на земле неодухотворенной,
я на ней прохожу одиночную школу любви.
Школа началась в лагерях, продолжалась на бурных поэтических вечерах 60-х годов, ушла из литературы вместе с оттепелью,— и все это была школа любви. После недолгого торжества в прямом эфире перестройки, после горечи похмелья Борис Чичибабин оставляет нам эти слова как самое последнее, самое главное, что он сказал, что через него сказалось:
В этой школе, поди, классов сто, а возможно, и больше.
Но последнего нет, как у вечности нету конца...
Лилия Карась-Чичибабина о Борисе Чичибабине
Чичибабин (наст.фамилия Полушин) Борис Алексеевич.
(
Вся его жизнь прошла на Украине, за исключением 5 лет ГУЛАГа. В 1940 г. окончил школу и поступил на исторический факультет ХГУ. Война прервала учебу, и с 1942 по 1945гг. Чичибабин проходил воинскую службу в Закавказском военном округе. В 1945 г. демобилизовался и поступил на филологический факультет Харьковского университета. Сдавал экзамены за 1 и 2 курс, но в июне 1946 г. был арестован в Харькове, отправлен на Лубянку в Москву, а оттуда (через Лефортовскую тюрьму) в Вятлаг (Кировская область, Россия). Освобожденный в 1951 г., зарабатывал на жизнь случайными работами, пока не окончил в 1953 г. бухгалтерские курсы. До 1962 г. работал бухгалтером.
Всуперечь потоку (Марк Богославский о Борисе Чичибабине)
Есть поэты, которые поражают нас мужеством и трагедийной высотой своей мысли, самоубийственной готовностью встречаться лицом к лицу с «проклятыми вопросами» Бытия, очертя голову бросаться в его шекспировские, достоевские бездны.
Другие, захватывая нас своим фламандским жизнелюбием, как бы приглашают упиваться радостной игрой красок, линий, объемов, звуков, запахов, вкусовых и осязательных ощущений, зовут нас разделить этот праздник, который всегда с ними.
Третьи завораживают музыкой речи, ее магическими изворотами, перепадами, ее колдовской пластикой.
Четвертые прямо обращаются к нашему гражданскому чувству, логически безупречно, эмоционально сильно формулируя то, что наболело в нас, давит на нашу совесть, подступает к горлу, хочет обрести характер жеста, лозунга, призыва к действию.
И, наконец, пятые пленяют свободой и легкостью дыхания, тем блистательным, искрометным легкомыслием, в котором мудрости больше, чем в иных прославленных философских трактатах.
Пропавшая колыбельная
Сказка для малышей
Пришла весна — красна. Пригрело яркое солнышко, побежали быстрые ручьи, зашумели деревья.
Прилетела из далёких краёв птичка-невеличка. Села на веточку в большом саду и защебетала:
— Чуи. Чуи. Кому колыбельную песенку? Кому колыбельную песенку?
— Мне, мне! — закричал лентяй, — я работать не буду, а буду эту песенку детям за деньги петь. Пироги себе покупать, да объедаться.
— Нет, мне! Мне! — оттолкнула лентяя жадина, — Я песенку под замки спрячу, никому не дам.
Не понравились такие слова птичке. Полетела она в большое село. Смотрит, на пороге бедного дома сидит женщина, плачет, да мальчика Алёшу укачивает. А дитя знай себе кричит, надрывается.
Подумала птичка, подумала, да и подарила этой маме колыбельную.
Начала женщина её петь:
— Баю, баю, дитятко!
Баю, баю, милое!
Поспи, дитятко, поспи,
У Бога счастья попроси!
Боже счастьица даёт,
Тебе в люленьку кладёт!
Сроки (Наталия Ляпина)
Сорок
I
Скоро сорок. Срок.
Просвисты ветров
В скором поезде.
Приоткрыта рама.
Просвист розг
Над открытой раной
Совести.
Сроки — розги —
Высекают искры
Замороженных стихов.
Выжигают из души застывшей
Сорок сороков
Грехов.
II
Сорок — срок сравнения —
Превращает торг
С Богом — в сокращение
Уравнения
В равенство.
Точней — в неравенство:
Себя — с Вечностью,
Горы грехов —
С невозможностью заплатить,
Раненых стихов —
С процентом истины в них,
Приближающимся к нулю,
Правильного курса — с нынешним,
Предложенным
Тонущему кораблю.
Прощение
Жизнь то весна, то метелица,
То полный штиль, то штормит,
То она ласково стелется,
То она словно гранит
С другом бывает разладится,
Где-то не повезёт,
Что-то серьёзно не нравится
Или наоборот
Можно навеки обидеться,
В сердце печаль затаить
И никогда не увидеться,
И никогда не простить,
А на дворе – воскресение,
Радость весеннего дня,
Я выбираю прощение,
Чтобы простили меня…
У меня сегодня нет спокойных дней
У меня сегодня нет спокойных дней,
Лишь душа, пропитанная кровью.
Я один на тысячи ночей,
Где любовь схватилась с нелюбовью
Чья возьмёт? Попробуй распознать!
Да и нужно ли? Как будто это лечит.
Все молчат, и только Божья Мать,
Показалось, дунула на свечи
Всё пройдёт! Безжалостный пароль!
Ну, а если напрочь зацепило?
Тогда – любовь, возьми любовь… и боль
И веру, чтобы Богу угодила!
Рука к руке. До гробовой доски,
До самого последнего предела.
Или пропасть и сгинуть от тоски.
Душа моя, ты этого хотела?
Прости меня
В словах своих, в поступках и стремленьях,
Я оступаюсь в грех день ото дня,
И лишь одно прошу с благоговеньем:
О Господи, за все прости меня!
Прости за то, что юной жизни силы,-
Тот дар, что мне Тобой ниспослан был,
Я не Тебе, но тленным благам мира,
С таким стараньем глупо посвятил.
Когда я в жизнь, гордец упрямый вышел,
Меня жгло пламя страстного огня;
Прости за то, что я не смог расслышать
Твой голос чистый, что позвал меня.
Я грешен был, и я сопротивлялся,
Твои уроки принимал скорбя,
Но Ты сумел до сердца достучаться…
И в храме светлом я обрел Тебя!
Пусть я и стал в духовной жизни строже,
И пусть познал, как мог, пути Твои,
Но я не дал Тебе того, что должен,–
Сыновней, чистой, искренней любви.
Когда Ты вел меня путем спасенья,
Я слабым был, и я жалел себя,
То похотью, то злом, то нераденьем,
Я беспокоил каждый день Тебя.
Я столько дел сгубил, что Ты доверил,
(Добро так хрýпко в немощных руках),
Но знаю я, что Ты в меня поверил,
И эта вера изгоняет страх.
Стою смиренно пред Твоим порогом...
Стою смиренно пред Твоим порогом,
Создатель мой, и мудрый Судия,
О как хочу служить Тебе я слогом
(Коль будет воля правая Твоя).
В Твоем Дому служений разных много,
И я с отрадой осознать могу,
Что рифмы такт, благословлéнный Богом,
Несносно тяжек вечному врагу.
Благослови ж, Отец, и даруй силы,
В стихах добро и истину нести;
Да грешен я,- но Ты меня помилуй,
Не забывай в Своих путях вести.
Чтоб не метать потоки рифм пустые,
Прошу Тебя моей опорой стать,
Чтоб слабости свои и думы злые
В стихах (О нет!) другим не передать.
И чтоб гордыня не играла мною,
Сподóби мя смиренья дух стяжать,
Чтоб многих дел, ниспосланных Тобою,
В безумии себе не приписать.
Вот пред Тобой стою, духовно нищий,
Коль воля есть Твоя, благослови,
И напитай меня нетленной пищей,
Чтоб я расслышать мог слова Твои.
Как от горьких скорбей и напастей...
Как от горьких скорбей и напастей
Мы стремимся свой кров оградить,
Как в спокойное, нежное счастье
Мы нацелены двери открыть;
Как, тщеславны трудами своими,
Жаждем новых высот и побед,
Как храним свое честное имя
От недоброй молвы и клевéт;
Как заветное здравие плоти
Всеми средствами рады вернуть,
Как в земных утопаем заботах,
Пролагая свой жизненный путь,–
Мы бы так, отвергая надменность,
К Небесам устремиться смогли,
Так хранили бы Господу верность
И Его благодать берегли…
2009
Ищи нектар небесный, неземной…
Уйти в отрыв, хотя бы на полтрети,
Оставив грусть на долгое «потом»,
Где будущее видится с трудом
И ничего хорошего не «светит»
А ветер дул холодный и серьёзный,
Дрожало от бессилия стекло,
Но это буйство дикое прошло
И появились спрятанные звёзды
Бродяга ум – скиталец любопытный,
Ищи нектар небесный, неземной,
Где дух соединяется с тобой
Душой любви, в ограде слов молитвы!
Ищи нектар небесный, неземной…
Времена жизни
Когда задохнешься: зима не прейдет вовек, -
Замрешь в метели февральской, едва дыша,
Господь тогда претворяет в ручьи снег,
И вновь обретает свою надежду душа.
И чувства бушуют, и мыслям покоя нет,
Но скоро поймешь: пора становиться другим.
Господь тогда претворяет ручьи в цвет,
Как завязь стиха – в поэму, как песню – в гимн.
Забыв о цветах, царивших ранней весной,
На ветках настанет время плодам созреть.
Господь тогда превращает весну в зной,
И зелень высоких трав – в душистую медь.
Но нечем дышать нам, и клонится долу рожь,
И солнце палит, как в пустынях Святой Земли.
Господь тогда претворяет жару в дождь,
Чтоб мы водой живою напиться могли.
Осенних дождей завеса закроет брег
Надежды нашей, и хлябям тем нет конца…
Господь тогда претворяет дожди в снег,
Чтоб паче него убелились наши сердца.
«У самого истока глагола» (Свящ. Владимир Зелинский о С. С. Аверинцеве)
СЕРГЕЙ АВЕРИНЦЕВ: ОПЫТ ПОСТРОЕНИЯ КУЛЬТУРЫ
Посвящается Наталии Петровне Аверинцевой
«Крины молитвенные»
Принимаясь за это размышление о Сергее Сергеевиче Аверинцеве, я прежде всего обращаюсь к его стихам. Стихи эти хотелось бы назвать «молитвенными кринами», как иеромонах Киприан Керн назвал свою книгу о литургической поэзии, чьи слова, как стебли цветов, чуть сгибаются под легкой, бесплотной тяжестью молитвы.
Боже, слова отбегают
от утлого жилища человека
к чувству нашему плотскому
неразгаданно безучастны;
отбившись от руки, блуждают.
Как псы одичалые воют:
лучше им к Тебе возвратиться,
к Твоей приникнуть святыне.
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 700
- 701
- 702
- 703
- 704
- 705
- 706
- 707
- 708
- …
- следующая ›
- последняя »