Сергей Аверинцев

Доклад Андрея Сергеевича Десницкого, посвященный трудам известного филолога и переводчика С. С. Аверинцева и представленный на международной конференции «Христианская культура: библеистика, богословие, философия, литература, искусство. Памяти С. С. Аверинцева» (Москва, РГГУ, 26 апреля 2011).

С. С. Аверинцев дал в свое время лучшее описание основных задач филологии, которое мне только доводилось встречать: «Освоить духовный мир чужой эпохи филология может лишь после того, как она честно примет к сведению отдаленность этого мира, его внутренние законы, его бытие внутри самого себя… Когда современность познает иную, минувшую эпоху, она должна остерегаться проецировать на исторический материал себя самое, чтобы не превратить в собственном доме окна в зеркала, возвращающие ей снова ее собственный, уже знакомый облик. Долг филологии состоит в конечном счете в том, чтобы помочь современности познать себя и оказаться на уровне своих собственных задач; но с самопознанием дело обстоит не так просто даже в жизни отдельного человека… филология есть „строгая“ наука, но не „точная“ наука. Ее строгость состоит не в искусственной точности математизированного мыслительного аппарата, но в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания. Одна из главных задач человека на земле — понять другого человека, не превращая его мыслью ни в поддающуюся „исчислению“ вещь, ни в отражение собственных эмоций. Эта задача стоит перед каждым отдельным человеком, но и перед всей эпохой, перед всем человечеством. Чем выше будет строгость науки филологии, тем вернее сможет она помочь выполнению этой задачи. Филология есть служба понимания»¹.

В течение двух дней 26—27 апреля в стенах РГГУ и СФИ проходила Международная конференция «Христианская культура: библеистика, богословие, философия, литература, искусство», посвященная памяти знаменитого ученого, академика РАН Сергея Аверинцева (†2004).

Ниже мы публикуем выступления участников вечера памяти: «Сергей Аверинцев — энциклопедическое знание и мышление», прошедшего в рамках этой конференции.

Аверинцев не был традиционным шестидесятником. Даже при всей размытости этого понятия. Как человек, хорошо знающий мировую культуру, он обладал чувством «большого времени». Возрастая в тиши домашней библиотеки, он научился на все смотреть с точки зрения вечности.

Шестидесятники были, в основном, не религиозны. Им хватало вдохновения от вдруг повеявшего пьянящего воздуха свободы. Для них Бог был в лучшем случае поэтической метафорой, а для него — онтологической реальностью. Он не был диссидентом. Аверинцев не столько отрицал, сколько утверждал, пытаясь обрести цельность в расколотом мире. Себя он называл «средиземноморским почвенником», для которого были равно важны Афины и Иерусалим, Александрия и Рим. Он «дышал двумя легкими» (восточным и западным), если вспомнить знаменитую метафору Вяч. Иванова.
Оттепель он не заметил

Интервью журналисту Илье Медовому (2001)

— В записках Василия Розанова есть такое признание: «Мне и одному хорошо, и со всеми. Я не одиночка, и не общественник. Но когда я один — я полный, а когда со всеми — не полный... Одному лучше — потому что когда я один — я с Богом». Вы могли бы разделить его состояние, оно Вам понятно? Как Вы пришли к вере? Что дает Вам вера в Бога?

— Ну, одиночества в жестком смысле этого слова не было ни у Розанова, ни у меня; потому что какое бы недоверие ни вызывали у меня, честно говоря, его откровенничанья, не такой же я изверг, чтобы не верить ему, что ему было вправду хорошо с его Варварой Дмитриевной. Ну так вот, и мне всю жизнь хорошо с моей женой (только разговариваем мы друг с другом уж точно больше, чем разговаривали они). И тогда уже человек даже на необитаемом острове ведет жизнь общительную...

Но если цитата из Розанова есть выражение вопроса о том, предпочтительнее ли для меня жить «с Богом», чем «в обществе», в зоне публичного, — да, предпочтительнее, и притом много реальнее. Хотя я понимаю, что говорить похвалы тишине и уединению все-таки для публикации, т. е. для публичности, не совсем морально безопасно; как бы ни получилось, что все становится попросту риторической темой... Исходя из этого, еще опаснее продолжать ответ на Ваш вопрос и переходить к его второму пункту, т. е. к вере.

СЕРГЕЙ АВЕРИНЦЕВ: ОПЫТ ПОСТРОЕНИЯ КУЛЬТУРЫ

Посвящается Наталии Петровне Аверинцевой

«Крины молитвенные»

Принимаясь за это размышление о Сергее Сергеевиче Аверинцеве, я прежде всего обращаюсь к его стихам. Стихи эти хотелось бы назвать «молитвенными кринами», как иеромонах Киприан Керн назвал свою книгу о литургической поэзии, чьи слова, как стебли цветов, чуть сгибаются под легкой, бесплотной тяжестью молитвы.

Боже, слова отбегают
от утлого жилища человека
к чувству нашему плотскому
неразгаданно безучастны;
отбившись от руки, блуждают.
Как псы одичалые воют:
лучше им к Тебе возвратиться,
к Твоей приникнуть святыне.