Сын света. Аверинцев оживил Византию (Наталья Дардыкина)

Когда умирает великий человек, невольно испытываешь мистический, какой-то нутряной бунт: зачем высшие силы не пощадили его! Небеса не позволили Аверинцеву хотя бы еще десяток лет подержать на своих плечах свод русской духовности, пошатнувшийся после ухода Алексея Федоровича Лосева и Дмитрия Сергеевича Лихачева. Смерть Аверинцева многие переживают как личную утрату. Ушел человек парадоксальной образованности, философ, выстроивший собственную концепцию духовного родства Востока и Запада.

Читая поэтичные книги Аверинцева «Плутарх и античная биография», «Поэтика ранневизантийского Средневековья», получая удовольствие от его переводов псалмов и древних мифов, невольно поражаешься: все это сделал один человек! Можно представить, как осиротели студенты, потеряв своего гениального просветителя.

Мало кто знает, какой могучий дух нужно было проявить мальчику Сереже, чтобы не только справиться с серьезным недугом, но и с ранних лет развить в себе страсть к познанию. Одна моя знакомая, географ по образованию, вспоминает, как они, студенты пединститута, где преподавал биологию Сергей Сергеевич Аверинцев-старший, увидели однажды мальчика Сережу. Их поразило, что сквозь его белую рубашку просвечивает темный корсет. Но в глазах мальчика не было никакого уныния. Он явно с удовольствием разглядывал очень красивую 25-летнюю лаборантку, потому что с детства юная душа тянулась к прекрасному.

Сережа был поздним ребенком. Его седой отец по возрасту вполне годился бы ему в деды. Разница в возрасте родителей была очень большой. Так что и дом, и заботы о мальчике легли на плечи матери, раньше преподававшей на факультете иностранных языков. Академик Михаил Леонович Гусейнов говорит, что мама Сережи была очень сильным и одаренным человеком. Он унаследовал красоту и мудрость своих родителей. Его интерес к поэзии — от отца, сверстника и свидетеля жизни и творчества корифеев Серебряного века.

Еще студентом МГУ Сергей повстречал свою будущую жену Наташу Зембатову — она была курса на два моложе и однажды пришла к нему, как он говорил, «слушать мои медитации». Она была античницей. «И хотя ее статьи по античности уже публиковались, Наталья Петровна целиком ушла в семью, чтобы Сергей Сергеевич мог по-настоящему, самозабвенно работать. Это был поступок!» — сказал академик Гаспаров.

О талантливом студенте написала добрые воспоминания Аза Алибековна Тахо-Годи в книге «Лосев»: «Сережа Аверинцев учился на классическом отделении университета, был там аспирантом и защитил диссертацию по Плутарху, когда я принимала дела от профессора Попова и начала заведовать кафедрой в 1962 году. Сергей любил музыку, почитал Вагнера, русских символистов, его влекла совершенно запретная стихия византийской духовной поэзии, проблема богословия. Он прекрасно знал древние языки и новые, интересы его непосредственно совпадали с тем, что когда-то увлекало молодого Лосева. Отсюда и возникла близость между Лосевым и Сергеем, который пришел к нам не один, а со своим другом — германистом, знатоком Хайдеггера и музыки, Сашей Михайловым…»

Представьте атмосферу общения молодых с великим мыслителем Лосевым. За чаем они горячо обсуждают различия католицизма и православия. Тахо-Годи уточняет: «Оба философствовали в богословии и музыке, стали тонкими ценителями изысканной поэзии, для обоих немецкая культура была родной почвой, с ее романтиками, Гете, музыкой, философией — старой и новой». Молодой Аверинцев в то время написал для «Философской энциклопедии», как и Лосев, несколько статей по богословским проблемам. Но многое тогда писалось в стол, без надежды опубликоваться. Зато писалось с полной выкладкой, и «было неважно, когда это выйдет в свет: сейчас или через десять лет».

Сергей Сергеевич родился в трагичном 1937-м. Его высказывания о суровости времени точны и афористичны: «Человек в конце ХХ века находится в ситуации утраченного места. А когда нет места — нет и тонуса, нет дерзости, бунта, мятежа». Он отвергал привычные жалобы на трудные времена: «И я говорю не о тяжести времени сегодня, а о тяжести ответственности каждого, о том, что необходима совершенно новая требовательность к себе». Несмотря ни на что, оставалось и остается нам всем «первичное — небо над головой, земля под ногами».

Аверинцев вспоминал, как он однажды предложил издательству свои переводы псалмов. Рядовой сотрудник ответил без тени юмора: «Напечатаем, если ни разу не будет упомянут Бог и все связанное с Израилем». Отказывали самым изощренным образом. А сейчас у нас может быть опубликована любая ересь, любая безответственная глупость. В условиях гласности Аверинцев заставил себя писать иначе: «Теперь я могу договаривать все до конца, не могу позволить себе ни намеков, ни просветительской пространности. Но необходимость договаривать все до конца подразумевает и необходимость додумывать все до конца».

Как никто другой, академик Аверинцев осознал кризис культуры. Да и ее понимание расходится с нашим банальным представлением о ней: «Я вообще не очень люблю слово „культура“. По-латыни оно означает „возделывание“, значит, воспитание, но не в утилитарном, не в резонерском смысле. Возделывание ума, души, духа… Нынче же это слово означает некую совокупность продукции искусства, науки, философии и так далее. Сейчас я вижу скорее кризис идеи воспитания. Максимилиан Волошин говорил, что злейшее насилие над человеком — это его воспитывать. И мы наблюдаем злейшие плоды попыток тотального перевоспитания человека».

До 97-го года он преподавал еще и в Свято-Филаретовском православно-христианском институте. И неизменно учебный год начинался его словами, обращенными к студентам всех курсов. Работая в Вене, Сергей Сергеевич приезжал в Москву и всегда приходил в храм Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках, где молился вместе с настоятелем и своим другом о. Георгием Кочетковым. Когда сюда пришла печальная весть о кончине Сергея Сергеевича, преподаватели и студенты собрались в часовне института. Они прослушали запись последней его проповеди и помолились за упокой души новопреставленного.

Я попросила близких друзей Аверинцева, двух академиков РАН, рассказать, что поражало их в личности Сергея Сергеевича.

Григорий БОНГАРД-ЛЕВИН:

— Сергей Сергеевич — человек исключительной духовной чистоты и честности. Он был искренним, как ребенок. Ему открывались такие тайны русской словесности, античной и византийской мудрости, которые были подвластны только ему. Аверинцев — подлинный мастер слова. Он был увлечен творчеством поэта и философа Вячеслава Иванова. Названием его книжки стали слова Иванова: «Скворешниц вольных гражданин». Таким был и сам Аверинцев.

К слову, свою последнюю статью — «К пониманию начальных слов Евангелия от Марка» — Аверинцев опубликовал в академическом сборнике «Scripta Gregoriana», посвященном 70-летию Бонгард-Левина.

Михаил ГАСПАРОВ:

— Аверинцев хорошо понимал, что слово «филолог» значит «любящий слово». Однажды он сказал: «Жалко, что нам не хватает объема души, чтобы любить всякое слово». Вы знаете, что в гуманитарных науках можно соблюдать и строгую научность, а можно и апеллировать к чувству и вкусу. Аверинцеву приходилось читать лекции, писать статьи и книги, опираясь и на то, и на другое — и на доказательность, и на убедительность. И популярность свою он приобрел больше тем, что умел говорить о тонком и неуловимом так, что слушатели это воспринимали и понимали… Он знал несколько языков и, естественно, читал лекции на языке своих студентов.

— Михаил Леонович, Аверинцев показывал вам свои стихи?

— Показывал очень редко.

— Вы знаете какие-то подробности о болезни Сергея Сергеевича?

— У него смолоду болело сердце. В юбилейном возрасте ему сделали двойную операцию — на сердце и на печени. Он в шутку говорил, что не зря эта тяжелая процедура совпала с кельнским землетрясением.

Сергей Сергеевич шутил по этому поводу еще отважнее, чем заметил Гаспаров: «Недавно я перенес операцию на сердце. „Ущербом клапана томим, я в Боннской клинике томился… И герр хирург в один момент мне сердце трепетное вынул…“ Он очень полюбил меня и все спрашивал: правда ли, что я пишу стихи, и правда ли, что я был депутатом. Сердце мое во время операции остановили и „завели“ вновь электрическим разрядом…»

В дни 60-летнего юбилея Сергею Сергеевичу позвонил один мэтр и в разговоре заметил: «Сережа, вы взрослый человек?» Он ответил: «Нет, я уже никогда не буду взрослым, я упустил время сделаться взрослым». Так осознают себя на земле настоящие поэты.

Несколько лет после операции Сергей Сергеевич чувствовал себя неплохо. И вдруг случилась беда в мае — инфаркт или инсульт. Наступали иногда легкие внешние улучшения, но, вероятно, шел разрушительный внутренний процесс. Практически в сознание он не приходил.

Его жена Наталья Петровна сейчас в Вене. Дети, Мария и Иван, учатся в Германии. Тело покойного кремировано, а весной, после Пасхи, прах захоронят в Москве на кладбище Даниловского монастыря.

В статье «Золото в системе символов в ранневизантийской культуре» Аверинцев цитирует строки византийских поэтов. В одной строфе из Симеона Нового Богослова III века бессмертно звучит порыв нашего великого современника:

Свет небесный над главой моей лучится
Полнотою светолитья,
Понуждая ум и сердце
К ликованью, к исступленью.

Прекрасное завещание людям просветителя и поэта.

Аверинцев родился в 1937 году в московской профессорской семье. В тридцать лет защитил на филологическом факультете МГУ кандидатскую «Плутарх и античная биография» (1967); его докторская диссертация «Поэтика ранневизантийской литературы» (1977) получит лестную профессиональную оценку живого реликта русской религиозной философии А. Ф. Лосева — но притчей во языцех Аверинцев станет еще раньше. Посвященная культурной метаморфозе, в ходе которой из поздней античности возникла христианская цивилизация Средних веков, монография срезонировала с интересами позднесоветской интеллигенции, как раз на исходе семидесятых потянувшейся к Церкви. Уже к моменту публикации «Поэтики» не скрывавшего своей веры университетского преподавателя и лауреата премии Ленинского комсомола — вопреки личной скромности — только коллеги-профессионалы воспринимали в качестве академического ученого, компетентного в границах специализации. Сотни же человек, набивавшихся в аудитории 1-го гуманитарного корпуса, приходили на его лекции за универсальной духовностью, и лишь неангажированность Сергея Сергеевича диссидентским движением спасала от навязанной роли духовного вождя.

Наряду с о. Александром Менем Аверинцев остается непререкаемым авторитетом в интеллигентски-церковных кругах. Переводчик Евангелий, книги Иова, псалмов и автор «Стихов духовных» (1989–1990), Аверинцев — скорее всего поневоле — оказался одним из вдохновителей умеренно-протестантского течения внутри РПЦ: напомним, что скандал вокруг о. Георгия Кочеткова вырос как раз из полемики о допустимости перевода священных текстов на современный русский и свободе литургического творчества. Официальные соболезнования Алексия II в. этой связи кажутся жестом примирения Патриархии с православными модернистами. Показательно, что из светской литературы Аверинцев выбирал для перевода сочинения околорелигиозной тематики: роман Гессе «Паломничество в страну Востока», избранные стихотворения католика Клоделя, Рильке, всерьез помышлявшего о «русском Боге», и стихийных мистиков Гельдерлина и Тракля. Стоит также полистать справочную литературу, чтобы заметить: подпись «Аверинцев» и в БСЭ, и в «Мифах народов мира», и в «Философской энциклопедии» стоит, как правило, под статьями, истолковывающими такие понятия, как «Христианство», «Новый Завет», «Патристика». Активное миссионерство профессора сделало его фигурой публичной политики.

Избранный в 1989-м от Академии наук в Совет народных депутатов, он примкнул к Межрегиональной группе; статьи его и сейчас можно встретить на официальном сайте «Яблока» — все это отвлекает внимание от собственно литературоведческих трудов филолога Аверинцева, который с 1969-го по 1992-й проработал в Институте мировой литературы. Уплатив дань переоцененному и захваленному Серебряному веку биографией Вячеслава Иванова, он сам впоследствии расставил акценты. Председатель Международного Мандельштамовского общества, Аверинцев не первым, но наиболее категорично артикулировал в статье «Почему же все-таки Мандельштам?» (1998) запоздалое понимание того, кто был главным русским поэтом прошлого века. Как просветитель и популяризатор гуманитарных наук он еще в 69-м акклиматизировал в России идеи голландца Хейзинги, рассматривавшего культуру как игру; а в конце восьмидесятых публикациями о Бахтине и Шпенглере фактически продиктовал университетскую моду на термин «диалогизм» и культурологию. Международное признание Аверинцева — помимо того что Ватикан присвоил ему степень доктора церковных наук и академика папской академии наук общественных — дало Сергею Сергеевичу должность профессора Венского университета и возможность год от года реже cобирать в московской alma mater аншлаги.

Теперь тихий и сбивчивый голос великого лектора можно услышать, только разыскав пластинку его стихов и переводов, выпущенную когда-то фирмой «Мелодия».

2004

www.mk.ru