Тот, кто смотрит в настоящее будущее, смотрит не на себя. Он видит там отражения сотен судеб, связанных сиюминутностью. Кто-то скажет, что сиюминутность можно скинуть как ветхий плед, но она накатывает множеством голосов, принявших ветхость за обновление. Превращения мира подобны калейдоскопу, но только для стороннего наблюдателя. Понимающий суть видит, что время выносит свой приговор ошибкам так же последовательно, как калейдоскоп изменяет рисунок видимого. Это случайная игра, за которой неизменно вырисовывается закон тщетности. Песчинки, собранные в ладонь, могут стать чем угодно, брошенные по ветру. Так и мысль, не скрепленная истинной верой, становится бурей, рассеивающей истину.
Вижу истину, но не могу осязать, словно и нет той материальной формы, которая способна вместить ее. Пытаюсь услышать, но все больше различаю разговоры о ней и тех, кто и слышал сам лишь отголоски споров, призывающие бороться. Пытаюсь схватить, но разве можно схватить то, что стоит перед каждой формой и предшествует звуку? Тогда я пытаюсь разглядеть истину на земле, но не вижу ничего, кроме уже случившегося — ошибок и заблуждений мира, переплетенных в тесный клубок противоречий. Но способен ли меч разрубить противоречия? В известной мере и слово — меч, и молчание — еще более острый меч, пресекающий то, что и не происходило от Истины, а лишь стало следствием ошибок вставшего на путь ее поиска. И много героев знает мир, которые и боролись за «истину» смертных, положив и свою жизнь, и жизнь своих братьев. Но ничего не изменилось: не уменьшилось ни глубина страданий, ни число заблуждений. Одно осталось неизменным: число пересказывающих то, что и невидимо там, где они стоят, и не слышимо оттуда, куда ушли в поисках многого от того малого, что невозможно найти в суете и споре.
Сбросить заблуждения мира тяжело, но тяжелее найти свой путь в этих лабиринтах. Собрав в ладони правду собственного сердца, которое лишь одно способно заглушить крики тех, кто и не ведал о глубинах страдания и боли покинутых в круговороте сиюминутности. И тот страдает, кто страсть одевает на секунды собственного бытия, но и тот, кто останавливает бег беспечных секунд, осознавая, что все пройдет и сгинет за серыми камнями неведомого берега тишины. И будут снова кричать, оглушая округу ненавистью, а все впустую. Волны поднимаются так же легко, как и разбиваются о берег. И вода, насыщенная солью, проливается в глубину земли. Так и слезы падают только в глубину неведомого начала жизни — сердца, способного как любить, так и ненавидеть, как одевать маски, так и срывать их, как открывать вечность, так и обрушивать время на приоткрывших тайны. А ведь и тайны никакой нет, есть одно лишь человеческое сердце, запечатанное временем в вечном поиске правды, о которой так много написано и сказано. Но что толку в таком знании? Разве что продолжение пути...
И чаще человек наказывает себя сам, идя на поводу тщеславия или обиды и умножая тем многое непонимание в мире, которого и без этой обиды хватит с лихвой на века вперед. Ведь нельзя же сосчитать все песчинки на морском берегу, так и не перечтешь того, чего никогда и не было в достатке — понимания между людьми. И кто хочет быть понятым, не понимая сам, лишь распускает ткань мира, сшить которую предстоит только мудрецу, которого никто и не видел, а лишь узнали о нем по плодам его дел. И даже когда и встречались с мудрецом лицом к лицу, не замечали, проходя мимо в суетной спешке за собственной правотой. Но натыкались на таких же упрямцев, шагающих по пустыне. И многие из шагавших приобретали несчетные блага на том пути, но то не был плод тяжелых трудов, а лишь то, что падало из рук споткнувшихся. И называли блага наградою, не ведая от кого и получена она, а лишь создавая собственную империю сознания, пустынную в начале ее истоков.
И будут люди еще долго кривляться, умиляясь собственной глупости. И возведут глупость в достоинство, заявив, что только так можно стать свободными. И станут делиться глупостью, рисовать линии и кляксы, глубокомысленно называя ветер, родивший их, деревом. Но кляксы не прорастут цветами, а кривые линии не выпрямит даже и топор. Что толку высчитывать квадратуру у круга, который никто и не старался нарисовать. Там, где не было мысли, не будет и достойного плода, а только лишь кляксы на потеху дождю. А когда смоет песчинки с горы, то и поглотит их море, как поглощало тяжелые камни и гребни скал. И останется лишь тихая водная гладь, чтобы начать все сначала.
И уже много раз в веках говорилось, что человек — ложь, проклинает за мелочь, и за мелочь же любит, обманываясь. Что толку обижаться на это, ибо сказано уже много веков назад, что ветер бушует в сердце многих, и ветер этот рушит мир не только в сердце самого человека, но и вкруг его. Сегодня благодарят, а завтра начнут злословить, а все это — один ветер, слабеет тогда, когда на землю падают листья. Разве что муж с женою станут одним, или мать с сыном не утратит связи и тогда, когда тот повзрослеет и станет мужем. Но ведь так любить положено испокон веков и заслуга в том только одна — исполнение положенного.
Копающий яму брату не понимает одну простую истину — яма вырыта и падут в нее многие проходящие, и тот, кто и выкопал ее, падет также, возопив о несправедливости громче всех. А все от того, что каждый слеп на оба глаза, когда думает, что только так он утвердит свое. Зло продолжается злом, злом же и оправдывает себя. У злого нет зрения, и глух он и не ведает любви, как ветер, срывающий крыши со всех домов в округе в неистовом порыве силы. А силы кончатся — и умолкнет, как и всякая ярость, забывшая то, за что и загорелась она. А дома будут сметены, ибо ярость рождает лишь ярость, если не натыкается на любовь. А устоят только те, кто протянет руку друг другу, вытягивая мир из оков смерти.
Как ветер роняет листья, так время роняет жизни в вечность. Кто и с чем туда уходит — тайна, и тайна эта роднит всех лишь в одном — повторении. И многим мудрецам не удалось решить простых вопросов, а дурак всегда проходил мимо, даже и не понимая, что прошел. Простоту понимали мудростью, а мудрость считали глупостью. А ведь всего не счесть, коль тайны вечности не поддались уму мудреца. Во времени все спуталось, и в ссорах ищут мира, а в мире отыскивают ссор. Но ветер слабеет лишь тогда, когда падают листья. И все повторяется снова, и снова проходят мимо правды, забывая примерить страдания ближнего на себя, подумав, что минует и это.
И правда чаще убегает от уст, боясь самой себя. Так ветер умолкает, потеряв силу, а волны, ударившись о берег, исчезают в глубинах земных. Все идет по своему кругу, но круг этот не вечен для проходящих, хоть вечно повторение пути. А идущие мимо чаще и не замечают повторений, убежденные, что все, встреченное на пути — особый подарок им. Но подарок этот уже давно разделен меж всеми, и только мудрый понимает, что и для всех он — лишь мгновение. И в трудах многих так мало сложено мудрости, все отдают за звонкую монету, покупая ожидание того, чего сами и не видели, но завидовали, прослышав про счастье соседей. А ведь и в малом ответ прост — радость сердца. И тщета ссор, подслушанных гостем, подточит любую мудрость, ибо мудрый проходит мимо заблуждений и ссор, признавая право каждого ошибаться. И нет правды среди двоих или троих, которые свое доказывают, забывая о брате. Ибо нет среди них любви, а один лишь укор и злоречие.
И забудут вскоре, как пахнут цветы. И давно никто не примерял на себя платье нищеты, все пеклись о закладе, который отдан под беспечность мира. Но беспечность имеет свой предел. Ударит гром — и падут заклады, как падали крепости под натиском дикарей. Дикари протанцуют свой танец, а заклады отдадут тем, кто и не ведал о страдании.
