Кара напряженно вслушивалась в ночную тишину. Ветер стих, а небо цвета индиго в желто-красных разводах от ионической плазмы, казалось, утратило глубину. Газоразрядная вышка службы беспроводного энергообеспечения почти потухла, и лишь слабое зеленоватое свечение на горизонте напоминало о существовании гигантской сети криптоновых станций. Она вспомнила, как любила вдыхать криптоновые пары в комнатах отдыха, оборудованных в каждом торговом центре. Теперь эти монстры из стеклобетона погрузились во мрак. Киберионы использовали их как складские помещения, куда со всех концов киберполиса перетаскивали старые генераторы той допотопной эпохи, когда прибыль толкала людей на самые невероятные безумства и притворства.
Искусство есть путь к свободе (Р. М. Рильке)
Ложное понимание искусства поставило все с ног на голову: художник в мгновение ока превращается в какого-то дядюшку, который должен разыгрывать перед племянниками (благосклонной публикой) воскресное представление: вот вам и произведение искусства. Он пишет картину или высекает статую, а цель-то — Бог ты мой! — повеселить первого встречного, до которого ему нет ровно никакого дела: с помощью прекрасных впечатлений ускорить его вялое пищеварение и украсить его комнату на все согласным шедевром…
Вот чего публика ждет от мастера; отсюда этот мещанский страх перед всем безотрадным в искусстве, перед печальным или трагическим, перед страстной тоской и безбрежностью, перед ужасным и губительным — перед всем тем, чего в жизни не избежать. Отсюда же и стремление ко всему безобидно веселому, развлекательному, безопасному, ни-о-чем-не-говорящему, пикантному — словом, к тому искусству, что мещане изготавливают для мещан, искусству, которым можно наслаждаться, как послеобеденной дремой или понюшкой табаку.
А сама добрая публика меж тем любит разыгрывать из себя компетентного судью и, оставляя за художником одну только роль — какого-то клоуна, от которого ждут этакой возвышающей душу или снимающей напряжение отрады, никакой отрадой все равно не довольствуется. Создается впечатление, будто между человеком творчества и толпой и впрямь есть какая-то обоюдная связь; вот многие и бредят воспитательным воздействием искусства, с одной стороны, и стимулами, воспринимаемыми мастером от народа, — с другой.
Ультиматум Путина (Ростислав Ищенко)
После выхода указа президента Российской Федерации о приостановке выполнения Россией соглашения с США об утилизации оружейного плутония и внесения соответствующего законопроекта в Государственную Думу в СМИ начались споры о том связано ли это с разрывом сделки по Сирии. Вторым камнем преткновения оказался вопрос почему, мол, Россия, зная, что США не исполняют свою часть сделки прореагировала только через несколько лет.
Некоторые специалисты-атомщики утверждают, что сделка была объективно выгодна России. Возможно. Я в этой сфере не эксперт, и мне трудно сказать, насколько они объективны. Тем более, что то, что выгодно с точки зрения атомной отрасли, может быть невыгодным с точки зрения обеспечения безопасности.
Хотя, в принципе, думаю, что и особых проблем с безопасностью не было. Россия обладала достаточным ядерным арсеналом для нанесения смертельного удара США. Это признавали и в Вашингтоне. Для производства новых боеголовок материала тоже хватало. В случае же обмена полномасштабными ядерными ударами производство очередной партии боезарядов уже не понадобилось бы. Да и физически было бы неосуществимо. Проблема заключалась бы в физическом сохранении остатков цивилизации хотя бы на уровне каменного века.
«Закат Европы» О. Шпенглера и возможность заката мира (Гореловы А.А. и Т.А.)
В статье прослеживается предсказательный потенциал концепции цикличного развития культуры О. Шпенглера («Закат Европы», 1918) в отношении современной динамики западной культуры, ее связей с русской культурой и влияния на глобальные процессы. По Шпенглеру, любая культура замкнута на себя, имеет свою «душу» и «говорит на своем языке». Для создания из отдельных индивидов народа нужна внутренняя форма данной культуры, некий «душевный принцип», которым обладают все сословия. В современной западной культуре соединились в один клубок цивилизационные (мотивы воли к власти и пространственная экспансия), экономические (капитализм) и политические (идеология либерализма) причины.
В отличие от экспансивной и властной западной культуры душа русской культуры, по Шпенглеру, равнинна и безвольна, а русская воля — это «свобода от чего-то». «Душевный принцип» русской цивилизации — заключить мир в братский союз — противостоит западному — «не-свое» надо подчинить, завоевывая. Давление одной культуры на другую, навязывание чуждых ценностей и традиций провоцирует переломный момент в истории покоряемой культуры: преодолевая антинациональные элементы, она крепнет; покоряясь, становится псевдоморфозом, жалкой копией довлеющей культуры. Последняя стадия «дряхления» культуры — техногенная цивилизация, которой достигла современная Европа, — грозит «закатом» не только ей самой, но и всему миру, потому что экспансия и агрессивность Запада вовлекли в его орбиту народы всей планеты, ставшей территорией глобальной неоколонии.
Осенняя зарисовка
Гребень солнца на лесной опушке
Обнажил запутанность кустов,
Молодой берёзе, как подружке,
Расчесал все косы до стволов.
Беззащитной стала, даже краше.
Ветер пряди по лесу понёс,
В лужи бросил сотни промокашек —
Желтизну лысеющих берёз.
Общество русской словесности против того, чтобы одни и те же произведения получали разные премии
После триумфа книги Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза», которая в этом году попала в шорт-лист большинства крупных российских литературных конкурсов, и стала победительницей премий «Большая книга» и «Ясная поляна», созданное в этом году Общество русской словесности, возглавляемое Патриархом Кириллом, обратило внимание на это парадоксальное явление.
Общество посчитало, что это не справедливо по отношению к остальным, не менее интересным, произведениям, и приняло решение разработать с помощью депутатов Государственной думы проект закона, запрещающего издательствам номинировать одну и ту же книгу на разные премии. Новость подтвердил и советник российского президента, член Общества русской словесности Владимир Толстой, что говорит о серьёзности намерений инициаторов этого проекта.
Изумрудный город
Я экономлю слезы и силы
Все реже растекаюсь лучами.
В земное упираюсь плечами,
А в небе столько воли и сини.
Нанизаны секреты на нитки,
Пускай их южный ветер засушит.
И счастье не дошло до калитки,
Забылось, заблудилось снаружи.
Труженик на ниве Христовой...
В ночь на 24 августа 2016 года отошёл ко Господу раб Божий Николай Васильевич Суханов. Мне сложно сейчас назвать определённое поприще, на котором подвизался новопреставленный: отдав несколько десятилетий общеобразовательной школе и выйдя на пенсию, Николай Васильевич полностью посвятил себя служению Церкви. Многие годы он являлся старостой Лявлинского прихода в Приморском районе Архангельской области, разыскивал места убиения и захоронения жертв Гражданской войны и мучеников за веру, был издателем, основателем Музея новомучеников и исповедников Русского Севера, основателем Архангельского православного братства, организатором крестных ходов — всего не перечислишь…
Осенние картинки
Ах, поскорей бы кончились уроки!
Приду домой, достану акварели.
Пускай слова разделятся на слоги,
И в каждом — маленький пейзаж осенний.
Рябина примеряет розовые брошки
Над зеркалом пруда в серебряной оправе.
Беспечная береза растеряла грошики
Из пожелтевшего цветного сплава.
Плачет дитя Дамаска
Плачет дитя Дамаска:
ветра мятежный выплеск
белой в ладони краской
матери пепел сыпет,
звонко гудя в руинах.
Спим безмятежной смертью:
добрые наполовину,
любящие на четверть.
Пуповина
Дело в том, что мне забыли перерезать пуповину.
— Да, мам?
— Чего?
— Ну, расскажи, как ты меня родила!
«Книжный поезд» развозит книги по библиотеке Нью-Йорка
В Нью-йоркской публичной библиотеке значительно упростили способ получения книг, в частности предоставили читателям возможность сократить время ожидания заказа. Благодаря современным технологиям, громоздкий неповоротливый конвейер, на котором раньше приезжали нужные книги, сменил... книжный поезд!
Нью-йоркская библиотека занимает третье место в мире по величине и количеству хранимых единиц, уступая только Библиотеке Конгресса и Британской библиотеке. По данным 2010 г. фонд библиотеки насчитывает 44 160 825 позиций, из которых 15 985 192 — книги. Не удивительно, что сотрудники книжного хранилища задумались об ускорении процесса доставки книг из фондов библиотеки читателям.
Называло по имени отчеству
Называло по имени отчеству,
Не спеша допивало дожди
Беспричинное ОДИНОЧЕСТВО,
И попробуй ему угоди…
Ведь судьба не монашенка скромная,
И, по-моему — наоборот.
Между нами с ней — пропасть огромная,
Каждый жизнью своею живёт.
Русский путь (Владимир Махнач)
Россия — это единственная христианская держава в современном мире. Становление ее произошло после того, как мы в 1480 году избавились от опеки Золотой орды. Византийские греки готовили нас к тому, чтобы мы стали Третьим Римом. Но когда мы им стали, их-то уже не было! Константинополь пал в 1453. И с той поры до страшной трагедии — революции — мы несли это звание, это бремя.
Мы помогали слабейшим. Сначала потому, что сами были слабы. Потом помогали силой. Так было со многими восточно-христианскими народами. В то же время Запад становился все менее христианским, и оттуда помощи можно было не ждать.
А, кроме России, православных государств больше и не было. Грузины, отдадим им должное, единственные сохраняли хоть какую-то тень государственности. Все же остальные — предки украинцев и белорусов, тогда еще не знавших, что они украинцы и белорусы, балканские славяне, болгары, сербы и молдаване — не имели даже этой тени. Грузины сохранили, но еле-еле выжили, пока, наконец, мы их не приняли в состав России. А так была она одна. Поэтому она и Третий Рим. Она и нужна-то Господу Богу как Третий Рим. А если мы окончательно перестанем быть Третьим Римом, то и Богу станем не нужны.
Зорко одно лишь сердце...
Я несу тебя на руках, дитя
Этот трепет ресниц, вдох и выдох,покой и сон.
Я несу словно храбрый воин священный стяг,
Мое знамя, моя победа в борьбе со злом.
Здесь тепло очага, всех надежд — золотой свет.
Все еще случится, прочитается по слогам.
Ты пока не знаешь, что любви в этом мире нет,
Кроме той, которую ты сочинишь сам.
Memento mori, или Циферблат без стрелок
Посещая с обычной катехизаторской беседой реабилитационный центр для наркоманов и алкоголиков, застал… мертвеца. За несколько часов до моего приезда скоропостижно скончалась молодая женщина лет тридцати, по имени Виктория. Лечилась она от алкоголизма. Имела двоих детей, которые теперь остались сиротами. Ребята, лечившиеся вместе с Викторией, показали ее записную книжку. Последние записи были сделаны за несколько часов до смерти. Женщина готовилась к исповеди, записывая грехи, и ставила себе задачи по изменению жизни: «Научиться быть терпеливой к тем, кто мне неприятен. Молиться о детях и о себе. Перестать ругаться и скандалить. За каждый день благодарить Бога». Увы — исповедоваться и поменять жизнь ей не было суждено…
Когда я пишу эти строки, Виктория уже лежит в земле. И такой, как она, уже никогда не будет. Как и любой другой человек, Виктория жила лишь однажды за всю многотысячелетнюю историю мира — и так мало, и так трагично прожила! А пройдет еще несколько десятков лет, и в той же земле окажется как автор этих строк, так и их читатели. Это и так понятно? Не сомневаюсь. Но «понятно» так же, как какое-то простейшее уравнение, с иксами и игреками. Сердечной «понятности» феномена смерти у нас нет, как нет и описанной святыми отцами добродетели — памяти смертной.
Сонамитянка
Тяжелый засов лёг на остов двери словно печать.
Она вышла во двор. Солнце полоснуло по сухим глазам. Резь.
— Скажи Господину: пусть пришлёт мне одного из слуг и одну из ослиц, я поеду к человеку Божию и возвращусь. — быстро бросила прислужке.
Он вышел сам, взглянул на жену, словно охватил, глубоко, крепко проникая в душу:
— Зачем тебе ехать? Сегодня не новомесячье и не суббота.
Утро
А жизнь проста и неизменчива
Перед рассветом. Тишина.
Как непроснувшаяся женщина,
Еще река обнажена.
И веришь в эту безмятежность,
Хоть знаешь, что уже - пора.
На грани "завтра" и "вчера"
Приходит неизбежность.
Та сторона, где ветер...
(О книге Владислава Крапивина «Тень каравеллы»)
«Тень каравеллы» — самая прекрасная из всех прочитанных мною книг Крапивина. Она — о детстве и обо всем, что с ним связано — о мальчишеских играх и мечтах, о дружбе и первой любви, о детских радостях и бедах, о трусости и первых победах над собой. Впрочем, обо всем этом Владислав Крапивин пишет и в других книгах. Чем же так хороша именно эта, во многом автобиографическая повесть? Тем, что в ней, на мой взгляд, будто сфокусировались вместе мастерство и талант автора — человека удивительно тонко чувствующего и в совершенстве владеющего словом.
Осенний крест
Неприхотливы здешние места –
И ты привык к дождям и глухомани.
И упадешь под тяжестью креста –
Не жизнь, а осень! Только снова встанешь.
Чего бы ни смотреть на мелкий дождь?
Смотреть себе без лишних восклицаний.
Надолго осень. Разве с ней умрешь?
С ней умирать невесело. И встанешь.
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 112
- 113
- 114
- 115
- 116
- 117
- 118
- 119
- 120
- …
- следующая ›
- последняя »