Омилия

***
Как звезда в вышине
Предрассветного зарева
Удивлением – мне!?–
Встреча Богом подарена.
Единение душ
Разговором невидимым,
Словно в зеркале луж
Небо лик свой увидело.
Так горят купола
В синеве позолотою,
Это вечность сама
Тихой радостью – вот она!
Всем свеченьем любви,
Всем её оправданием,
Где молитвы твои,
И мои... И не знали мы…

Натиск метели злобен.
Сумерки января.
Мирно лежит во гробе
Маленькое дитя.

Был он один, примерный,
И не дано других,–
Горькой рекой безмерной
Слезы текут родных.
Радость со стен изжита.
Зáлита боль вином.
Богу с хулой закрыта
Дверь в этот скорбный дом.

Только хула напрасна,–
Был их малыш тогда
В мире Небесном счастлив,
Счастлив, как никогда.
В мире, где нет печали,
Где не пропахло злом,–
Стало желанным раем,
То, что казалось сном.
Снова на грешных землю,–
В суетный, мрачный ад,
Вечным глаголам внемля,
Он не хотел назад.

Жизни восторг отведав,
Там, где удел святых,
Счел бы он странным бредом
Слезный надрыв родных,–

Любовь болеет, часто болеет, иногда смертельно, иногда хронически. Она не ходит по больницам, не вызывает «скорую помощь», не пьёт антибиотиков и витаминов...

Спазмы в горле, нарушение работы слёзных протоков
Танька сиротой не была и очень гордилась тем, что у неё есть мама. В детском доме не принято этим кичиться, но всё-таки греет мысль, что где-то на земле есть мама и она обязательно придёт. Иногда она навещала Таньку — привозила полусгнившие яблоки, которые съедала тут же на лавочке, вместе с Танькой. Семилетней девочкой Танька попала в этот детский дом «на один месяц», «пока мама не решит все проблемы». В ноябре все праздновали Танькин день рождения. 12 лет — отличный возраст, трудный и дерзкий. Все собрались в актовом зале и пели караоке, заедая вафлями и запивая напитками из кружек с отбитыми ручками. Танька выбрала песню, которую уже много раз пела с девчонками. Ком сдавливал горло; глотая слёзы, сжимая микрофон, Танька пела: «Моя мама лучшая на свете...»

Уважаемые соклубники и читатели, прошу меня простить, но... еще одна аллегория. Просто я эксперементирую и мне крайне важно знать ваше мнение. Буду рад любым отзывам.

-------------------

Стучит дождь по крыше, осень пришла. Поля убраны, лес стоит разукрашенный. Все вокруг к зиме готовится, к покою. Хорошо. Только все же мне лето больше по душе. Люблю яркое солнышко, синее небо, зеленую траву. За грибами люблю ходить, за ягодами.

Возьмем, бывало, с Маланьей корзинки, да идем вдвоем не спеша на луг. Уж там разнотравье! И нравится мне думать, будто луг - это наша жизнь. Идем мы по ней, а навстречу нам - цветы да травы. Пахучие, разные. И ни одной одинаковой травинки нет! Бывает, что и колючка встретится, ну, так что ж, и она тоже Божие творение, обойди ее стороной, чтоб не цеплялась, да и ступай дальше своей дорогой. Разное здесь растет, по разному здесь и ходят. Иной бежит по лугу, чисто жеребец. Скачет, топчет мураву, валяется в ней. Ударит копытом, отлетит земля и вот уже ямка на ровном месте, точно оспинка на лице. А другой ступает мягко, осторожно, и трава под его ногами не ломается, а стелется. И шагать ему легко, мягко.

Давеча занемоглось мне прямо с самого утра. Лежу на печи, пошевелиться трудно. Руку подниму, а она тяжелая, сил нет. Ногу – то ж. Жену кличу:

- Маланьюшка, голубушка, подь сюда.

Прибегла:

- Чего?

- Ты уж, - говорю, - голубушка, сама сегодня похлопочи, по хозяйству-то. Расхворался я чего-то, ты уж не обессудь.

Убежала. Она у меня вообще-то умница. Хорошая, ласковая. Слышу – уже гремит ведрами в сенях, потом калитка хлопнула, должно быть на речку за водой пошла. Лежу, а у самого душа болит: «Ох, - думаю, - милая, как же ты там без меня». Прямо бы встал и пошел на двор, да хворь проклятущая не дает. Лежу – чисто богатырь заколдованный. Сила есть, чую ее, а руки поднять не могу. Во как!

Чуткому младенцу в колыбели,
Старцу с благородной сединой,
Добрых снов приятные свирели
Сладко лгут причастностью иной.

И нередко хочется остаться
В чудном сне, среди манящих грез,
Но реальность требует сознаться:
Все притворно, ложно, не всерьез.

Сны ночные превзойдет коварством,
Жизни круг,– по сути тот же сон.
Пышность неги, знатность и богатство,–
Отходящий в Лéту пустозвон.

Но в земное мы по-детски верим,
И с судьбой спешим «на ты» сыграть.
Нам бы только, в сладкой колыбели,
Настоящей жизни не проспать. 

                                           2009
 

Дует сильно ветер с запада,
Тучи чёрные несёт.
Пахнет буря терпко ладаном,
В небе кружево плетёт.

Треплет в ветках зелень сочную,
С воем вихри закрутив.
Разгоняет пыль песочную,
Под трагический мотив.

Роковое блещет зарево,
Над землёй дрожит раскат.
Безысходно веет марево,
Приковав к себе мой взгляд.

Вдруг в истерике забилося,
Всхлипнув влагою дневной.
Ливнем бурным разразилося,
Небо грустно надо мной.

День укрыло тьмой кромешною,
Краской чёрной, грозовой...
Край родной с тоской нездешнею,
Сердцем я всегда с тобой...

Обзавелся я как-то, братцы, медком. Набрал в чашку, взял ложку, сел за стол и начал есть. Ем, да нахваливаю: «Ай, да медок! Ай, да хорош! И душист, и сладок!». Черпаю его большой ложкой, с силой тяну вверх, а он за рукой тянется, поднимается. Поднялся и тут же, широкой лентой, стелется не спеша обратно в чашку. Ох и тягуч! Зачерпнул еще раз, поднял ложку, смотрю на свет. Большая капля, округлившись, медленно падает вниз. Солнышко просвечивает ее насквозь, золотит. Хорош! Чисто янтарь!

Меда у меня много, цельная кадка. Стоит прям на столе. Беру сколько душе угодно, не считаю. Да я и не один ем, всем раздаю, не жалко: «Эй, честной народ, не толпись у ворот! Подходи с черпаком, угощайся медком!». Подходят люди, пробуют, благодарствуют. В избе дух медовый.

Все-то у меня хорошо, все - слава Богу. Горница светлая, просторная. Печь в изразцах, полати новые. Стол длинный, струганный, на большую семью. Лавки по бокам. Тяжелые такие, на совесть сработанные. Все у меня есть, всего вдосталь, да и сам я складный – с бородою ладной! Ох и хорошо, братцы, жить!

Давно ли, недавно ли, далеко ли, близко ли, а стояло на белом свете то ли городок, то ли село, то ли деревенька, то ли еще чего. Место там было - не описать, другого такого по всей земле не сыскать. Сами рассудите: сверху небо с облаками; внизу земля с полями, да лугами; справа лес до небес; слева река, не широка, не узка; да еще одна речка через все местечко. Средь такой красоты поживешь, хошь не хошь – соловьем запоешь.

А, вообще-то жил там тот же народ, какой и везде у нас живет: бабы с косой, мужики с бородой. Одни рожали, пряли, да ткали; другие в лес, поле ходили, да осетров из реки таскали. Умели вместе работать, любили сообща отдыхать, одним словом соборно жили, ни дать, не взять. Бывало, выйдут в поле, хлеб пожнут, потом сядут кругом да песни поют.

Жили просто, не унывали, Бога чтили, да молитвой рукам помогали. Не строили себе, ни дворцов, ни палат, рубили избушки да ставили в ряд. Кому у леса, кому над рекой, кому под березой, кому под ольхой. В праздники, конечно бывало, что и выпивали (в погребах винцо водилось), но опять же все вместе, да и меру знали. В общем, жили, как отцы научили и как сами могли, гостей привечали, да дом берегли.

Страна моя родная,
Зелёный храм лугов.
Я взглядом пролетаю
По куполам стогов.
Как башни колоколен
Макушки тополей.
Тобой одною бОлен,
СторОнушкой моей.
К тебе одной на вечно
Прикован сердцем я.
Лежит мой путь конечный
В далёкие края.
Мне небо указало
Край где цвести и жить,
Но ведь оно не знало,
Что не смогу забыть
Плакучие берёзы
И сЕни берегов,
Пролью дождями слёзы
На купола стогов.
Грусть сыпать долго буду
Сорвавшейся листвой,
Носить под сердцем всюду,
Твой лик и образ твой...

Мне хочется расплакаться, когда я смотрю балет. Не то что бы он меня трогал до слез, просто завидую и рву волосы на голове от отчаяния: «Я никогда ТАК не смогу. Никогда мне не изгибаться лебедем, не принимать от поклонников Рафаэлло и красные розы, никогда не носить пачку, никогда не слышать аплодисменты зрителей… Эх, мамочка, что ж не отдала ты меня в балетную школу. Сейчас быть бы мне примой балериной!»

Оригинал статьи на украинском

Один из подвижников благочестия (блж. Григорий, «Древний патерик») говорил, что от каждого человека, получившего крещение, Бог требует выполнения трёх условий: правильной веры — от души, истины — от языка и целомудрия — от тела. Итак, верить правильно является нашим христианским долгом. Однако, словосочетание «правильная вера» пугает многих невоцерковлённых людей, потому что вместо Христовой истины большинство сегодня исповедует Пилатовскую — о недостижимости истины, из-за чего и обожествляется многообразие видений и мнений. Высказывания о единственно правильной вере многим кажутся покушением на их свободу. Потому попробуем осмыслить само понятие веры, чтобы, по слову Апостола (1 Петр. 3:15), быть готовыми объяснить суть своих упований каждому, кто того потребует.

Слово «Православие» (гр. orthodoxia) впервые встречается у христианских авторов ІІ века и означает единую веру всей Церкви в противоположность разномыслию еретиков — гетеродоксии. Словарь иностранных слов объясняет, что ортодоксия — это неуклонное следование основам любого учение, мировоззрения. А буквально слово «православный» означает правильно верующий, правильно мыслящий или благочестивый — тот, кто правильно (умом, душой, телом; всей жизнью своей) славит Бога.

Молитвы час для чистых душ – отрада,
Но сложен путь любых святых начал,
Пока страстей мятежная армада
Легко вступает в жизненный причал.

Пока со злом едва лишь зреет битва,
Пока глубин души не знаешь сам,–
Трудом несладким кажется молитва,
И срок ее отмерян по часам.

Пока ты медлишь с негою проститься,
Пустых суéт прорвать робеешь нить,–
В молитве ум парит шальною птицей,
Которую бессилен укротить.

Но пот трудов, что прóлит был в начале,
Не отойдет росою по утру,–
Ведь никого Господь не опечалит,
Кто пылким сердцем тянется к добру.

Не дай же сгинуть, грустно и бесследно,
Росткам любви во мраке пустоты,-
И Сам Господь, наградой в день заветный,
Отверзет Царство вечной красоты:

И ты войдешь с земли в объятья рая,
И сеть страстей прорвет душа твоя,-
Когда в молитве трепетно познает
Вкус радости иного бытия.