Вечерний Стокгольм погружался в сон. Пустели улицы, в домах один за другим гасли огни. Однако в окнах одного из особняков на Страндвегене продолжал гореть яркий свет, словно те, кто жил там, стремились задержать наступление ночи. Ведь именно в это время к людям чаще всего является та незваная гостья, для которой открыта даже наглухо запертая дверей, и встречи с которой боится, но не может избежать все живое…
Вот и сейчас она уже была здесь, в ярко освещенной комнате особняка на Страндвегене, где лежала в предсмертном полузабытьи мать хозяина, старуха со странным для этих краев именем Пелагея. А возле ее кровати стоял на коленях седовласый герр Петер Юхансен, хозяин крупной шведской лесоторговой компании, шепча по-русски: «Господи, помилуй…помилуй ее». И сыновняя молитва сливалась с лепетом умирающей матери:
— Петенька… — шептала старуха. Она была единственным человеком на свете, кто называл так господина Петера Куроптева. — Тошно мне-ка… Ты бы положил меня в лодочку да свез домой…там бы мне лечь! А в чужой земле жестко будет спать…холодно… Господи, за что ж Ты меня так покарал-то? Сама я во всем виновата…бросила… согрешила… Да кто ж знать-то мог?..