Время «КО»

Серо, сыро,
пахнет сыром
или кофе с молоком.
За столом сижу
унылым,
согреваюсь кипятком.
Тени лени проплывают,
как тюлени за окном,
и сонливые олени
ум окутывают сном.
Лени лень пошевелиться,
значит, «КО» пора случиться.

 

У края

Я вижу, ты вольная птица,
Которой плевать на грехи.
Тебе по приколу влюбиться,
А я  выбираю стихи.

Ты смотришь такими глазами,
Что за душу взгляд твой берёт.
Но я научился с годами
Угадывать всё наперёд.

Стоишь, как весна молодая,
Красивая – кровь с молоком.
И, словно застыла у края,
Не зная, что будет потом.

Испытание сердца на подлинность

Частенько вспоминаю старый советский фильм-сказку о Василисе Премудрой. Когда Кащей похитил её, за мамой в кащеево царство пришёл не жених какой-то, а подросток-сын. Условием отпуска Василисы Кащей поставил простое задание узнать свою маму: если узнаешь, отпущу.

Сложность задачи заключалась в том, что колдовством Кащей размножил Василису. Когда сын вошёл в комнату, где происходило испытание, там оказалось много совершенно одинаковых Василис-двойников. А мальчик должен был выбрать одну — настоящую. Внешне все Василисы ничем не отличались одна от другой, но внутри только одной из них скрывалась подлинная жизнь. Ванечка, кажется так звали отрока, со своей задачей справился. А вот справится ли с аналогичной задачей русский народ — вопрос. Мы все вместе, россияне, белорусы, украинцы, как и другие народы мира, проходим сейчас аналогичный тест на умение различить подлинное и мнимое. Кто примет пустышку за подлинник, потеряется в лабиринтах псевдореальностей, созданных политтехнологами-кащеями.

Русские всегда самоотверженно дрались за правду, и потому были непобедимыми. Но стоило поселить нас в новый мир, где «правд» слишком много, как и Василис в сказке, оказалось, что нет более беспомощного народа, чем русские. Сила обратилась в слабость: именно потому, что мы не индифферентны к правде, мы более уязвимы сегодня.

Пустота

Обаятельных единоверцев,
Что дела, что слова — звук пустой.
Да и сам я оброс суетой,
И трусливым  бываю, и дерзким,
Одиноким, и вместе с толпой.
Пополам разрывается сердце:
Где я, с кем я? И кто я такой?

И лицо, закрывая руками,
Я не знаю, кто друг мне, кто брат.
Эта жизнь превращается в ад
Мелочами, словами, делами.
Я своею же гордостью смят,
До утра умываюсь слезами:
Виноват, виноват, виноват.

Поздняя осень

Бесконечный унылый дождь.
С неба тянутся тонкие спицы.
Что из серых туманов мне шьешь,
Осень, грустная мастерица?

Хоть немного вложи в них тепла
Загорелых кленовых ладоней
И повей ароматом слегка
Увядающих нежных бутонов.

С древних башен давно не орлы
Гордо смотрят, а рдеют рубины.
Ты ж сосновой иглой приколи
Хоть бы скромную брошку рябины.

Холод

Ночь пройдёт, как всегда поэтапно:
Телевизор, провал, пустота.
И проснёшься привычно, внезапно,
А внутри — ничего — ни черта.

Отругаешь себя вот такого,
Это временно, это — пока. 
Призовёшь Николая святого:
Помоги, пожалей дурака.

Вроде молишь, а чувствуешь — холод
Пробирает до мозга костей,
Словно надвое ночью расколот,
А внутри — безрассудство страстей.

Счастливая

Детям о русских святых

Счастливая

В начале тридцатых годов ХХ века на пустынных улицах Замоскворечья часто можно было повстречать одинокую хрупкую фигурку. Это была святая Татиана (Гримблит). То спешила она петь в храм Николы в Пыжах, то — на работу. А вечерами на все деньги покупала продукты для заключённых и становилась в длинную очередь у тюрьмы с передачами в руках.

— Эти посылки,— говорила она в окошко приёма,— по адресам. И называла имена арестованных безбожниками священников и епископов.

— А вот эти — тем, кому неоткуда получать передачи.

Невысокую худенькую Татиану узники называли солнышком, согревающим обездоленных.

Страницы