Возможно ль клетью поймать ветер?
Возможно ль ситом держать воду?
Возможно ль уловить Бога
И место Ему указать где-то?
Живого
Сильного
Вечного
Бога
В одном лишь месте держать можно ль?
И чтоб к Нему бы вела дорога,
Один единственный путь не тесный?
Возможно ль?
Глупость! Но люди, зная,
стремятся Бога поймать в клетку.
Там, где не хочет, не дует ветер.
И Бог творит лишь там, где желает.
На моём пятнадцатом этаже
из окна видны лишь дома,
фонари, перекрестки, машины, снег:
в городе наступила зима.
На моём пятнадцатом этаже
отчего-то не видно звёзд
и луна, одетая в неглиже,
скромно прячется за небоскрёб.
На моём пятнадцатом этаже
ветер в щелочку мне свистит.
В детстве мама клеила щель
полосами старых газет,
и я, маленькая, у окна
собирала обрезки слов.
Я читала, что есть страна,
где живут ласточки зимой.
Там на южном песчаном холме
есть у ласточек город, дом.
На пятнадцатом этаже
вспоминаю о птицах с теплом,
даже кажется, можно жить
в мегаполисе как в холме,
Мстить, мстить, мстить.
Шуршали мертвые черные листья, трескаясь и разрушаясь под ногами словно тонкий осенний лед.
Мстить.
Мстить, мстить.
Мстить.
Отбивали ступни ритм пульса.
Женька бежала по ноябрьскому пустому парку, пытаясь не думать. Но мысли как пронизывающий ветер пробивали её куртёнку, стремясь укусить за оголенную под выбившейся из штанов рубахи поясницу. Мысли вонзались в её тонкое еще совсем юное тело, обжигали холодом плоть, они хотели добраться до вен, чтобы растечься по всему организму, уничтожая его.
Мстить. Только мстить. Всем мстить. Умным, самоуверенным, сытым, довольным. Всем, кому она доверяла. Кого любила. Перед кем вышла слабой и беспомощной. Мстить.
Это просто
Словно белый снег
Ствол березы
Небо голубое
Я была когда-то –
Теперь - нет,
Был когда-то ты –
Теперь нас двое.
Без тебя – я стала миражом
Тонким дымом
Ночью над равниной
Чуть заметным в небе косяком
В даль летящей стаи журавлиной.
Без меня ты превратился в тень
В сумерки осенние седые
В бесконечно-серый скучный день
И в дожди холодные, прямые.
Мы с тобой друг другом проросли,
Сказкой, былью и одной судьбою.
Это просто
Словно белый снег
Вечно –
словно небо голубое.
2011
С каждой пенсии бабушка откладывала немного денег. Монетки она бросала в обрезанную картонную коробку, на белом боку которой синели буквы МОЛОКО. Бумажные же купюры бабушка клала в целлофановый пакет, а пакет потом убирала под коробку с монетками.
Копила бабушка долго и аккуратно.
Однажды летом, проверив свои запасы, бабушка сказала внуку: «Отвези меня в село, в котором я родилась». Родилась бабушка во Владимирской области. Но почти всю свою жизнь она провела в Москве. В селе родных и знакомых у неё не осталось. «Отвези меня в родное село. – сказала бабушка. – Я хочу посмотреть, как там сейчас, на моей родине». Внук недавно получил права и на стареньких отцовых Жигулях повёз бабушку в ближайшее воскресенье под Владимир.
Бабушке моего мужа девяносто лет.
Она сидит на кухне за столом и чистит картофель. Кожура из-под ножа бабушки выползает тонкая и прозрачная, как лепестки цветов. Бабушка говорит: «Когда в Москве был голод, хлеб нам выдавали по карточкам. Мама утром хлеб порежет. Каждому по равному куску. И даст нам с братом наши куски: «Это вам на весь день». Брат сразу свой кусок съест, а я в платок заверну. За обедом мама спросит: «Сынок, где твой хлеб?» «Съел!» Мама тогда от своего отрежет половину и брату даст. А я на брата сердилась, что он мамин кусок ел».
Если смешать черный уголь с белилами, можно получить синий цвет. Насыщенный цвет ночного неба.
Миша лежал на неровных досках лесов под самым храмовым сводом и грыз ноготь указательного пальца. Его пальцы – широкие и плоские – по-детски пахли творогом.
Черное и белое могут дать синь. Только надо правильно найти пропорции. Не зря в храмовой росписи для углубления фона используют рефть. Эта смесь тертого елового угля и известкового молока даёт подложке холодную ясную синь.
Чем дольше жил старый Спиридон, тем меньше он любил разговаривать.
Целыми сутками он мог сидеть в своем кресле и молчать. Велюр подлокотников местами уже поистерся, и оттого ткань стала почти сродни его шершавой неровной коже. Спиридон задумчиво поглаживал старые подлокотники, словно кресло это было продолжением его самого.
Что же случилось с этой девочкой? Почему же она умерла? Там точно произошла какая-то трагедия. Ведь, если бы не было трагедии, то разве о ней бы помнили?
Вика с досадой терла свой лоб и глядела сквозь тьму в потолок. Надо спать, хорошо бы спать, но разве… можно? В номере было прохладно и темно. И только на тумбочке рядом с кроватью мигали цифры электронных часов, каждую секунду сменяя друг друга. Шло время.
Должно быть, какая-то катастрофа. Вроде даже, Вика припоминала, самолет разбился… Несчастный случай. Так случается, порой. Правда, очень - очень редко.
«Молодец! Молодец! Молодец!» - хлопала в ладоши молодая женщина в мягких шерстяных брюках и таком же мягком приталенном пиджаке. Её платиновые волосы рассыпались по плечам и казались листьями, позолотевшими в октябре. Легкой рукой женщина смахивала разлетевшиеся листья с плеч и заводила за уши. Нет, не кудрявая береза – плакучая ива.
"А она, красивая, эта женщина – думала сидящая на краю песочницы баба Вера. – Красивая. Статная. Породистая. Только вот, лицо у неё странное немного. Вроде радостное, а вроде и нет".
Для всех он - батюшка, а для неё - супруг,
с ним рядышком она идёт по жизни.
Когда-то он был её лучший друг,
теперь стал самый ближний ближний.
Она его видала без прикрас
и помнит юношей без бороды,
она латает полы его ряс
и чистит воска жирные следы.
Она порою может наворчать
и дома лишь по имени зовёт,
но вечерами греет ему чай
и у окна его со службы ждёт.
И ничего особенного нет,
ведь крест её - обычный крест всех жен,
он возвращается: "Привет!
Как хорошо, что ты уже пришел!"
Лишь поздно ночью, когда он уж спит,
она, проснувшись, поглядит в лицо.
Душа её заноет, заболит:
снова поймет она, что он - Христов.
+++
Мне кажется, что наша жизнь - это путь битв и путь сражений,
а всё, что на пути найдём - лишь бремя наших поражений,
да шрамы, что как говорят, красят мужчин, душу не скрасят,
да сеть извилистых морщин,
и взгляд - если смирен - прекрасен!
+++
Лучше быть человеком без кожи,
чем кожей без человека.
+++
Я думаю, свободней тот монах,
кто никогда не сочинял стихи:
Поэзия - сварливая жена,
терзать способна душу до седин,
терзать и мучать и опустошать
исканьем нужных слов и фраз...
О как бы я хотела не писать,
хотя я вовсе не монах.
+++
Нам в прошлое нельзя вернуться,
нельзя вернуть,
имеет время своё русло,
+++
А Бог мне дал кусочек рая,
и я его в руках держала.
И вена на виске дрожала,
пугливой птицей трепетая.
А рай был прост и не был страшен,
и всё в нем было чисто, ясно,
и я сама была прекрасна
в том маленьком кусочке рая.
- Что в щепотке соли?
-Море,
Белый песок
И чаек стая
И Тот, Кто скажет, замечая,
Апостолам: «Вы – Соль земли!»
Щепотка соли – это мы.
«Женщина рожает, так как живёт» - я не помню, где я прочла это высказывание, не знаю, согласна ли я с ним, но я думаю о нём во время родов. Мне тридцать семь и я рожаю в третий раз. Ко мне подключены разные датчики, и оттого меня мучает чувство несвободы, кажется, я муха, попавшая в скользкие сети. Хочется встать, освободиться от паутины проводов, продышаться.
