Омилия

Там, где нужно соучастие,
Недостаточно сочувствия.
Зорким взглядом, без пристрастия,
Оцени беды присутствие.

Злое слово – «безразличие»,
Богу мерзко равнодушие.
Прояви души величие,
Покажи своё радушие!

Нет на Северном Кавказе, пожалуй, ни одного перевала, ведущего на южную сторону, где нельзя было бы найти следы сражений великой Отечественной войны. Марухский и Санчарский перевалы, Наур и Дамхурц, которые стали местами воинской доблести и мужества наших соотечественников, сегодня известны очень и очень многим. Но мало кто знает, что были ещё десятки горных троп, иногда даже не обозначенных на самых подробных картах Генштаба, где так же прошла война и где до сих пор остались лежать солдаты, а их могилами стали вечные льды или скалистые склоны и гребни горных хребтов. Тогда, в сорок втором, стрелки из «Эдельвейса», встретив упорное сопротивление на основных кавказских перевалах, пытались пробиться через любые, самые труднопроходимые щели, чтобы зайти в тыл тем, кто стойко держал оборону на главных тропах к Чёрному морю. И тогда дорогу им преградили небольшие отряды, чаще всего недостаточно обученные и вооружённые, намного уступавшие захватчикам в специальном снаряжении для хождения по горам.

Никто никому не нужен,
никто никому не важен.
Каждого бьёт каждый —
мы умираем дважды.

Трупами полон город.
Толпами правит голод.
Мир покидает жажда —
мир умирает дважды —

жажда любить по Богу.
Господи, что им проку?

Плачу над ними богом,
плачу над нами с Богом.

1.
Во дворе гуляет пёс
У него лохматый хвост.

Два больших висячих уха
В рыжих пятнах его брюхо.

Вот такой гуляет пёс,
И зовут его – Барбос!

Вышел котик из ворот.
Нет, скажу наоборот.

Из ворот выходит кот
Или может бегемот?

Или вместо бегемота
Вышла цапля из болота?

Цапля вышла из болота,
Напугала бегемота!

«Посмотри! Посмотри на меня!» — кричала  Добродетель одного человека. Но мне хотелось отвернуться или хотя бы зажмуриться.

«Посмотри на меня!» — умоляло Горе другого. И я смотрела, чтобы утешить и обласкать его. Но Горе тут же срывало маску и оказывалось Тщеславием.

«Ну, посмотри же на меня!» — требовала Гордость третьего. И я бежала прочь, чтобы не видеть и не слышать.

«Посмотри на меня!» — взывало Страдание четвёртого. И я несмело поворачивала голову в его сторону, сострадая. И между нами являлась Милость, словно затем, чтобы удостоверить подлинность происходящего.

«Посмотри, посмотри на них! — просила Милость. — Они нуждаются в том, чтоб их увидели по-настоящему».

Естественная гордость матери может незаметно перерасти в гордыню. А любование новым человеком Божиим — своим дитятей — вдруг стать самолюбованием.

«Он будет у тебя архиереем!» — кто-то произносит, когда ты, еще с круглым животом, идешь по храму. Архиереем! — слово западает в душу и приятно щекочет.

И вот архиерей родился. Отчего-то красный, с волосатыми спинкой, лбом и ушами. Он истошно кричит. И ты думаешь: Боже мой, это мой сын! Но на кого он похож?

Через три дня краснота сходит, и архиерей становится желтеньким. «Это желтуха новорожденных!» — успокаивает педиатр. — «К месяцу пройдет». К месяцу? Значит, мой сын будет целый месяц желтого цвета? Это будущий архиерей-то? Стыд какой.

Каюсь, Боже, что Образ светлый –
Оттиск Твой на душе моей –
Очернила поступком «смертным»
В суетливом мельканье дней.

Каюсь, Боже, что Образ чистый –
Твой хрустальный живой родник –
Замутила грехом корыстным,
«Эго» им усладив на миг.

Забывая Отцовское слово, –
В омут жизни…
             И только в скорбях
Блудной дочкой Душа моя снова
Ощущает пред Вышним себя.

Ох! Каким же бывает обманным
Мира ярмарочный балаган!..
Заморочит, опоит дурманом,
Увлекая лукаво в капкан.

Душа ожившая порхает,
С утра в церквушке помолясь.
Вернувшись из морского рая,
Солёную стирает грязь.

Скользит по яблокам лобастым,
И подпевает петухам.
Ещё чуть-чуть – и Первым Спасом
Мак освятится по дворам.

Нас Церковь снова призвалá,
И мы стоим пред нею.
Вовсю звонят колокола:
Сегодня – Маккавеев!

Сюда с корзинками спешат
Все бабушки и дети.
Здесь можно у Церковных врат
Купить цветов букетик.

Оберегаю, моя радость,
Твою улыбку, тихий сон -
Его младенческая сладость
Мне утешение. Времен

Во сне стираются границы,
И мы с тобой – как два птенца
Одной большой красивой птицы,
И нашим жизням нет конца.

                   (Сб. "Стопами любви")

Муж напрокат

Есть у меня знакомая — немолодая одинокая женщина, которая не упускает случая оказаться в объятьях чужого мужа. Не мне судить её — я слишком хорошо знаю о её страданиях. Но я сострадаю её горю и потому хочу помочь ей и другим, подобным ей, выпутаться из нескончаемого кошмара. Мне больно даже помыслить о её половой жизни — так она страшна, бессмысленна и бесперспективна.

Когда-то мы с ней беседовали об этом, и я говорила, что позволить себе принять чужого мужа в качестве своего (пусть на время) — это значит отказать в ожидании тому, кто действительно может стать твоим, а это путь в никуда. Муж напрокат — не малая победа, а великое поражение, ибо лишает женщину морального права на семейное счастье — т. е. лишает её подлинной жажды единственного любимого (его и только его!). Уж не говоря о том, что на чужом горе, на присвоении чужого, своё счастье строить не годится.

Пред вами Кактус, будьте осторожны!
Своей свободы он – большой ревнитель.
Его цветком назвать уж очень сложно,
Скорей, он – фауны безвестный
                                 представитель.

Колюч, как ёж, экзотик царства Флоры
И равнодушен к влаге сантиментов.
Не преминет в пылу борьбы иль ссоры
Иголками поранить оппонентов.

Случайно оказалась Роза
В букете полевых цветов.
От небывалого курьёза
Побагровел ее покров:

- Да как же я, царица флоры,
Могу быть в окруженье тех,
Чьи примитивные узоры
Лишь вызывают жалкий смех?!

(на украинском)

І сум, і вечір, небо сіре,
Немов сховалися зірки,
В холоднім плескоті ріки
Шукаю спокою і миру...

Шепоче вітер із вербою,
Шовкове листя теремтить...
Стою чекаючи на мить
Твого зітхання над водою.

Он крепко держал её руки
В надёжных и сильных руках,
И даже в час горькой разлуки
Был рядом - всего в двух шагах.

Он в сердце не знал расстояний -
Молитвой над пропастью нёс.
Тревожный покров ожиданий
Срывал он сиянием звёзд.

Мы тихо строим "коммунизм",
Возводим город-сад...

Глядим на мир сквозь тусклость призм,
Сквозь душ немытых смрад...

Мы жаждем рая на земле,
Забыв о чистоте...

Полонез Огинского звучит –
С родиной прощается маэстро...
И душа, как теплый воск свечи,
Тает вновь от музыки чудесной.

Слезы – бусинки смахнув с лица,
Под напев знакомый и печальный
Вспоминаю своего отца,
Дом родительский
в сторонке дальней.