ЛЕТЧИК
Жорж, низкорослый старичок с плешивой головой и огромной бородищей, пономарь новый, в алтаре от всего испуганно шарахается и крестится невпопад. Состоял он прежде недолго сторожем и одновременно дворником при храме: ночью блаженствовал на топчане в сторожке, днем помахивал метлой по дорожкам внутри ограды. Числился Жорж лицом без определенного вида жительства, но , обосновавшись на приходе, стал выглядеть вполне прилично, прибарахлясь «шмотками» , оставленными на паперти прихожанами. Как же иначе: « форс» держать надо — в авиации, бабкам хвастал, в молодости служил.
Жизнью такой он был доволен. Жаль, что скоро закончилась она. Жоржа взяли на послушание в алтарь вместо заболевшего пономаря. На этой «должности» блаженствовать некогда: то батюшке просфоры подай, то принеси со свечного «ящика» записки от прихожан, да еще и следи, чтобы угли в кадиле не потухли. То — одно, то — другое...
Вроде все - мелочи, но кругом идет голова у Жоржа, никуда он, бедолага, не успевает, все из рук у него валится. Морщится только он виновато на упреки батюшки да, отвернувшись, втихаря ворчит - сетует на такую судьбу.
А тут еще и архиерейская служба подоспела. Народу в алтаре — не протолкнуться: мальчишки из архиерейской обслуги, диаконы, священники... Зажатый в угол Жорж трясется, ровно овечий хвостик, взирает на происходящее испуганно вытаращенными глазами и радуется, что никто у него ничего не спрашивает и не требует.
Но и про Жоржа вдруг вспомнили...
На литургии перед началом Великого Входа архиерей, стоя у жертвенника, вынимает из просфоры частицы за здравие всех сослужащих ему в алтаре. По старшинству, от благочинного до алтарника, все по очереди подходят к владыке и, поцеловав его в плечо, называют для поминовения свое имя. Прошли все, лишь один Жорж жмется в своем уголочке. Порядок есть порядок: ребята-иподиаконы подхватили Жоржа под локотки и — к владыке.
Перепуганный Жорж отбивается, будто на казнь его волокут:
- Куда вы меня, охломоны, тащите?! - вопит истошно и что есть сил упирается.
- Это что у вас за больной? - сердито вопрошает архиерей.
- Да он нормальный. Авиатором был, летчиком! - пытается сгладить неловкость настоятель.
- С парашютом неудачно спрыгнул?
- С печки упал! - честно и покаянно признался Жорж.
ВСЕ РАВНО СОГРЕШИЛА!
Благочестивая старушка-одуванчик жалуется товаркам по лавочке возле храма:
- Вот же какой строгий и въедливый батюшка! Все свои грехи и грешочки на исповеди вроде бы ему выложила. А он вдруг спрашивает — воровала? Да я сроду в жизни нитки чужой не брала!
Старушка какое-то время отпыхивается от возмущения и продолжает:
- Он говорит: валяется вот «сторублевка» на дороге, что делать будешь? Я молчу, думаю и так и этак. Пенсия у меня грошовая, одни слезы, а надо бы и дочке помочь, и внучке — гостинчик купить. Может, эта денежка-то и не нужна никому, раз никто не ищет, валяется себе...
- Вот тут ты и согрешила! - восклицает батюшка.
- Так не подняла же деньгу!
- Помыслила!
ПРИЯТНАЯ МЕЛОЧЬ
Отец Леонид, протодиакон солидного вида. В том его упрекающим мягко и беззлобно возражает: мол, «хорошего человека» должно быть много.
Архиерей, с поджарой по-спортивному фигурой, в черной монашеской скуфейке на голове, за рулем служебной «Волги» всегда сам. Протодиакон важно развалится рядышком на пассажирском сидении, только стеклышки очков деловито поблескивают.
«Волга» с «генеральскими» номерами — презент архиерею от губернатора. Притормаживают на перекрестке; «гаишник» - подтянутый молодой лейтенант, почтительно наклоняясь, козыряет отцу Леониду.
Тот, поначалу изумленный, расплывается потом в довольной улыбке: за генерала, небось, посчитали. Вроде бы мелочь, недоразумение, а приятно!
Только вот архиерей из-за руля что-то хмуро покосился...
ЗАСТУПНИЦА УСЕРДНАЯ
В восстанавливаемом храме любой помощи рады. И жертвуют люди: кто что может и по желанию и по достатку. Одна бабулька образ иконы Казанской Божией Матери принесла. Вырезана икона из настенного календаря, но заботливо скрыта под стекло и заключена в красивую рамочку.
- Заступница усердная... Возьмите! - передала свой скромный дар старушка батюшке. - Поможет когда, защитит!
Через два дня замок на дверях нашего храма взломали, ловко перекусили пассатижами у замка тоненькую дужку. Из помещения только-только выехал продуктовый магазин; хозяин его замки и те забрал с собой. Староста наш — из творческой интеллигенции. Купил он замочек впору где-нибудь на даче на уборную вешать, и с этим запорчиком легко справился злоумышленник. В полутьме храма он сорвал со стены икону и бывал таков...
Нет худа без добра. Бизнесмен еще не полностью освободил прихрамовую территорию: остался как раз напротив входа в храм гараж и при нем — видеокамера. Для полиции повязать грабителя было делом техники.
Икону нам вскоре вернули.
- Хоть бы старинная какая... А то простой календарь! - посетовали стражи порядка. - Никакой ценности.
- Понимали бы что говорите! - проворчал настоятель и спросил: - Что с вором-то сделали?
- Он — гастарбайтер. На историческую родину отправили, как бы в наказание.
- Ловок мужик!
Старушка — дарительница приложилась к иконе, смахнула слезу:
- Пресвятая Богородица, спаси нас, грешных!.. Ты и храм от большего поругания оберегла и пропащему человеку-нехристю домой помогла возвернуться!
ПЕРСОНА
Храм мы восстанавливаем в своеобразном городском квартале, прозванным в народе «дворянским гнездом». И, правда, в соседних особнячках и коттеджах, прочих элитных домах тихо проживает отставная советская партноменклатура.
Даже магазин, который был прежде в обкорнанном до неузнаваемости храме, назывался «Комсомолка».
Настороженно и с удивлением следили за нами неотступно чьи-то глаза из-под занавесок на окнах.
Но первая «ласточка» из тех домов появилась. Дед, тяжело опирающийся на трость, но сохранивший прежнюю «начальственную» выправку.
Постоит он, не крестясь, до конца службы у самой солеи и потом, вроде б как чем-то недовольный, убредет.
Причина скоро выяснилась — сам он озвучил. Туг на ухо оказался.
- Почему вы мои записки о здравии и упокоении вслух никогда не читаете?
- Да как же? - возражает батюшка. - Все обязательно прочитываем на литургии.
Но дед продолжает пенять настоятелю:
- Не под силу, что ли вам, вот так громко, во всеуслышание, объявить: сейчас мы будем читать записки товарища Полякова! Персонально!
ПОБОРНИК МОРАЛИ
У проруби в крещенскую ночь следят за порядком казаки. По берегам реки толпы людей: и тех, кто окунуться в ледяную купель жаждет, и просто — зевак и сочувствующих. Слепит глаза прожектор, застуженными голосами поют певчие на молебне, кружатся, падают неторопливо снежинки.
Водосвятие закончено: храбрецы устремляются к вместительным солдатским палаткам с нагретым печками воздухом, и потом ,уже в «купальных костюмах», сигают в прорубь. Казаки на краях ее топчутся, помогают купальщикам выбраться из воды.
Шумно, гамно, оживленно.
- Эх, была не была! - решается молодой батюшка. - И я окунусь!
Тоже скрывается в палатке и выбегает из нее ясно что не в подряснике. Сходу, отчаянно, творя молитву, плюхается в прорубь и выныривает обратно с жутким оханьем выдыхая воздух и тараща глаза.
Тут же над батюшкой склоняется казак и строго грозит ему пальцем:
- Не матюгаться, молодой человек!
2018 год
