Вы здесь

Луч саламандры

Эппштайн. Маленький городок возле Франкфурта. Не того, что на Одере, на границе с Польшей. А на Майне. В Западной Германии.

Городок маленький и живописный. Горы Таунус. Развалины старинного замка. Речка, ставшая ручейком. Одна часть города — в долине, другая — разбросана по горам. Хотя, в этих местах, самая высокая гора — меньше тысячи метров высотой. И то в стороне. По всем этим горам тропинки проложены, чтобы туристам было удобнее. Через гору перейдешь — и новый городок. Все они аккуратные, чистые, одинаковые. Грибов в лесах много, ягод тоже. Ведь местные жители их не берут: боятся отравиться. Привыкли все съедобное в магазинах покупать. Однажды я зашел в местный магазинчик, и увидел старинную гравюру: вид Эппштайна: стаи уток плавают по пруду. Судя по рисунку, пруд этот образовался после того, как местный ручеек перегородили плотиной. Сама плотина была четко прорисована на гравюре. Да, все меняется: сегодня этот ручеек утка бы вброд перешла.

Мы ютились в маленькой квартирке, в доме престарелых. Точнее: в отдельном корпусе, отведенном для иностранцев, попросивших политического убежища. Ожидали решения, как и все остальные. Денег не было, права на работу тоже. Оставалось только гулять по окрестным лесам, и свыкаться с немецкой реальностью. Почти каждый день забредал в один из соседних городков: Лорсбах, Фишбах, Вильдзаксен, Бремталь. И еще несколько, кои названия я позабыл. Климат здесь — широта Украины. Тепло и сыро. На стволах деревьев: зеленая плесень. По горам бегали косули. Они были пугливы, как им и положено. Хотя, бояться им тут было нечего.

Неоднократно, вместо намеченного по плану, я выходил к совсем другому городку. Вернуться в Эппштайн тоже было проблемой. Но она выражалась в двух-трех лишних часах блуждания по лесам. Ухоженным немецким лесам. Тем же паркам, но покрупнее.

Но кролики водились на полях: в горах Эппштайна им делать было нечего. Как-то раз, возвращаясь из леса, я чуть не наступил на переползавшую через дорогу змею-медянку. Вечерами под окнами справляли «шабаш» лесные птицы. Местность была очень живописной. И очень непонятной. Что это был за замок? Языка я еще не знал.

Главное было, успеть домой до темноты. Искать дорогу в ночном лесу, в чужой стране? Этого делать просто не стоило.

Этот день был солнечным и жарким. Народу, как обычно, в лесу под Эппштайном было немного. Я поднялся на гору, потом свернул, потом опять свернул. Идти по тропинке скоро надоело, и я полез вверх по склону. Отчего скоро закаялся: листья, покрывавшие склон, были очень скользкими. Один раз я чуть не скатился вниз, но все же удержался на ногах, и вылез на следующую тропинку. Я обхватил ствол дерева, и перевел дух. Тут я и увидел ее.

Это была смесь лягушки и ящерицы. Черная, с крупными оранжевыми пятнами. Коротки лапки, толстый недлинный хвост. Круглые влажные глазки, которыми она смотрела на меня с тупым безразличием. Или мне так показалось?

Она стояла прямо посреди тропинки и никуда не убегала. Может быть, ей было некуда спешить? Или она никого не боялась? Она смотрела на меня, потом перевела взгляд на кусты. Ее зоб размеренно двигался.

— Это саламандра! Никогда раньше не видел. Есть такая фирма. Там такой же зверек нарисован. Вот только чем она занимается?

Я не заметил, что произнес все это вслух. В лесу кого стеснятся? Саламандра, медленно перебирая лапками, переползла в кусты. Когда я уже собрался идти дальше, из кустов раздался скрипучий старушечий голос.

— Эта фирма ботинки делает. А мы здесь ни при чем.

Я остановился посреди тропинки, не решаясь сделать шаг: ни вперед, ни назад. Посреди немецкого леса таинственная саламандра делает замечания по-русски. И даже знает, что фирма с ее названием выпускает обувь. Как я должен был реагировать?

Я побрел по тропинке дальше. Внимание мое привлек малинник: он был весь усыпан ягодами. Странно, ведь возле тропинки. Я подошел, и стал обирать мелкую, но ароматную ягоду. По тропинке шла пожилая женщина. Поравнявшись со мной, она испуганно сказала:

— Молодой человек, вы не боитесь?! Ведь ягоды могут быть ядовитыми.

Настолько немецкий я уже понимал.

— Малина?! Извините, но я из России…

Она понимающе кивнула головой.

— Ну, тогда, может быть. Мое дело предупредить.

Я поглощал одну ягоду за другой, и размышлял о загадочной саламандре. Может, она и сейчас наблюдает за мной откуда-нибудь? Странное место, этот Эппштайн. Горы, говорящие саламандры, малина, которой бояться местные жители.

День потихоньку кончался. Я ускорил шаг, и через полчаса был возле нашего приюта. В иной ситуации, эта квартирка выглядела бы настоящим курортным пансионом. Горы и лес. Причем, одна из наших дверей выходила прямо на склон горы: стеклянная, вроде окна, с видом на засыпанные прошлогодними листьями камни. Таким образом, у нас и поселилась лесная мышь: дверь в лес была открыта слишком долго. Она и сбежала со склона, а у нас за шкафом ей было теплее, а выгнать ее было сложнее. Утешало то, что все это было временно. Эта квартирка в Эппштайне, этот лес и горы. Впрочем, все остальное тоже.

На следующий день я остался в квартирке один: мать с братом уехали во Франкфурт. После завтрака я начал раздумывать о следующем маршруте. В задумчивости подошел к стеклянной двери, и… увидел ее. Она сидела на покрытом прошлогодней листвой склоне. Черная и блестящая, с оранжевыми крупными пятнами. Она пристально смотрела на меня. Или просто уставилась на свое отражение в стеклянной двери. Солнце было яркое, я мог подробно разглядеть ее. Но меня удивило другое, это был луч.

Это был не солнечный луч: солнце стояло в противоположной стороне. Луч исходил от саламандры. Н проникал сквозь стеклянную дверь, и упирался прямо в меня. В нем колебались мелкие пылинки, которые и позволяли мне его определить. Он не жег, не слепил, просто исходил от странного животного, которое пользовалось лучом для каких-то своих целей.

— Привет, саламандра!

Она не повернула головы, только ее зоб мерно шевелился, и я услышал ее тихий голос.

— Привет, чужой человек. Куда собираешься сегодня?

Она переставила лапки. Я понял, что не высказал вслух приветствия, просто подумал. Значит, она может понимать меня без слов? И что это за пучок света?

— Где ты научилась русскому? В местных горах его не преподают. Тем более, земноводным.

Я взял стул, и поставил его напротив двери. Саламандра сидела на склоне, будто на стеклянной витрине. Он не шевелилась.

— Человек, разве ты видишь, что я говорю? Мой луч прощупывает твой мозг. Тебе не обязательно открывать рот: я понимаю почти все твои мысли. Учить ваши человеческие языки мне не нужно в этих местах жили разные народы: многие из этих языков уже давно забыты. Но я понимала их всех. Всех, кого касался мой луч.

Я присмотрелся: верно, луч был виден, хотя и не ярко. Будто странное преломление света. Солнце светило из-за крыши дома, а луч саламандры — в противоположном направлении.

Он исходил не из ее глаз, а как будто ото всего ее тела.

— Значит, ты никаких языков не знаешь? А почему тогда со мной заговорила?

Она повернула голову.

— У тебя необычные мысли. Здесь так не думают.

— Сколько тебе лет? Если ты знала народы, которые жили в Таунусе в былые эпохи.

Саламандра будто собиралась с мыслями.

— Дни, годы и столетия для нас ничего не значат. Живем мы недолго. Но все, что мы видели, остается с нами: переходит к следующей саламандре. Сознание переходит по цепочке. Ладно, мне пора. К тебе идут.

Луч исчез, будто его выключили. Она деловито вскарабкалась вверх по склону. В дверь кто-то постучал.

Это был управдом. Он пришел менять трубу. Сменили довольно быстро. Но саламандра уже ушла. Позвать ее я не мог, где искать тоже не имел представления.

Дни тянулись медленно: ждать в таком курортном городке может, было и неплохо, но хуже, чем не ждать вовсе. Луч саламандры не шел у меня из головы. Значит, она помнит все, что было задолго до ее рождения? А следующая саламандра будет помнить после ее смерти. И так до бесконечности.

Вскоре заехал приятель с машиной. Она давно обещал свозить меня в крепость Заальбург. Мне было интересно: римская крепость, восстановленная в начале двадцатого века. Ехали недолго: Таунус невелик.

Музей впечатлял. Римские бани, монеты, керамика, оружие. Снаружи был восстановлен кусок частокола. Это часть так называемого «лимеса» — сети укреплений, защищавших границы Римской империи, ограждающих ее от варваров. В римских банях, уже во втором веке от Рождества Христова, пар подавался по шахтам в полу. Древние римляне комфорт ценили. Где-то здесь, по этим тропинкам, шагали сандалии римских легионеров. Интересно, саламандры их видели?

Приятелю пора было уезжать, культурное мероприятие закончилось. Когда появится моя новая знакомая из немецкого леса? Наверное, когда захочет. Меня подбросили до самого дома. Я долго сидел у окна и жал: не появится ли из леса долгожданный луч?

В этот вечер он не появился, но впечатлений уже хватило.

Среди ночи я осторожно, чтобы не разбудить мать и брата, оделся, и тихо выскользнул наружу через стеклянную дверь. Ночь. Фонари освещали только площадку перед пансионом. Но я направился к тропинке, которая вела в лес. Странно, что меня туда понесло? Здесь и днем было несложно заблудиться, а ночью… Но тропинка была ровной, но ее приходилось нащупывать ногой при каждом шаге. Я шел по ночному немецкому лесу, пытаясь вглядеться в черные деревья вокруг. Вдруг, по деревьям скользнул яркий желтый луч! Он черкнул по деревьям, и утонул в чаще. Потом вернулся, и начал обшаривать деревья, будто что-то выискивал. Я невольно вскрикнул:

— Саламандра, я здесь!

Луч вернулся, уткнулся мне в лицо, и чуть не ослепил.

— Не надо так ярко. Я все равно тебя не вижу.

Она ответила откуда-то из-за стволов.

— Нечего в такое время по горам гулять. Выспись, потом увидимся.

Выспаться я не успел: мать разбудила к завтраку. Но сон про луч не забылся.

Лето в этом году выдалось жарким. Если бы не прогулки по тенистому лесу, то сидение мое в этом пансионе могло стать невыносимым. Проживание на горе, пусть даже и невысокой, дает возможность видеть то, что не видят люди, находящиеся на горе напротив. Но не видеть того, что происходит на горе, где стоите вы. Как один раз мне рассказывал бывший солдат: «В горной и холмистой местности воевать трудно по одной причине. Противник скапливается в долине, а ты его не видишь».

Противника здесь не было. Друзей тоже. Здесь были безразличные и непонятные. Те, кто не собирал грибов и боялся лесных ягод. Но они меня сюда и не звали.

Я вышел на дорогу, ведущую в город, и посмотрел на гору напротив. Она была живописна, а на вершине — белая беседка с колоннами. Я давно хотел там побывать, но перспектива долгого подъема не прельщала. Но на той стороне долины я еще не был: нужно было когда-то начинать обследовать и ее. Я перешел через дорогу, какое-то время искал нужный выход, потом начался нудный подъем. Сначала я вышел к двум роскошным отелям, построенным в стиле фахверк. Стоимости номеров можно было только ужаснуться. Я предпочел ее не узнавать. После получаса изнурительного подъема на гору, я был на месте.

Вид открывался потрясающий. Долина, и соседние горы, поросшие соснами. Открылось и другое: беседка с белыми колоннами, беседкой вовсе не была. Это был плоский фронтон здания, которого не было. Он здесь стоял для красоты. У подножия — скамейка. Рядом — памятный знак Мендельсону. Он бывал здесь в середине девятнадцатого века. Я сел на скамейку, и передохнул. Я смотрел на вершину горы, на склоне которой стоял пансион. Тот самый, в котором мы жили. Отсюда его не было видно: деревья на склоне закрывали почти все здания. Я увидел другое: вершина горы была будто выбрита. Деревья вырубали с немецкой основательностью. Наверное, собирались сажать новые, или строить что-нибудь. Большая поляна на выбритой вершине. Теперь я понимал, по какой из тропинок до нее можно добраться. Бывает полезным посмотреть на свой дом со стороны. Я сидел у подножия белого фронтона, и не мог оторвать взгляд от полянки на другой стороне долины. Раздумывал: когда лучше будет организовать туда экспедицию?

На поляне произошло какое-то движение. Сначала я подумал о ветре, но реальность оказалась более впечатляющей.

На поляну медленно выползла саламандра. На солнце ее черно-оранжевая кожа блестела, будто полированная. Она смотрела в мою сторону. Зоб ее размеренно колыхался.

Если она находится на поляне, на другой стороне долины, а я могу разглядеть ее во всех подробностях, то какой она должна быть величины?! С трехэтажный дом, не меньше. Мне подумалось, что если она захочет перелезть ко мне, то сможет сделать это минут за пять. А где же ее луч? На солнце его не было видно. Поляна была покрыта поваленными деревьями. Неужто, это все саламандра?!

Мне показалось, что до меня донесся ее скрипучий смех.

— Чужак, неужели ты веришь, что саламандры бывают таких размеров?

— Тогда, что это?!

Саламандра повернула голову.

— Мой луч сейчас шарит по извилинам твоего мозга. В таком размере ты меня лучше видишь, и лучше поймешь.

— Ну, ты, вроде, не подмигиваешь, и головой не трясешь. У тебя вообще мимика очень скудная. Значит, все это представление ты устроила специально для меня?

— Правильно думаешь. На самом деле я бы у тебя на ладони уместилась. Через шоссе переползать опасно, а через луч я могу передать свое изображение в любом размере. Деревья здесь я не валила, это лесники.

Я усмехнулся, и откинулся на скамейке.

— Мне приснилось, что я ночью в лесу тебя искал. Там по деревьям лучи бегали.

— Знаю. Я твои мозги внимательно просветила. Видела я твой сон. Глупость: ночью тебе в нашем лесу делать нечего. Только шею себе свернуть можно. Но у тебя в мозгах очень странные мысли пляшут. Здесь у людей такие встречаются очень редко.

Я прищурился от солнечного света.

— Вы странные…

— Не страннее вас. Все то же самое, только иначе.

Что-то я хотел у нее спросить. Только что? Ах, да, вспомнил.

— Ты говоришь, что сама величиной с ладонь. Тогда почему вы так ярко раскрашены? Тебя ведь любая ворона сожрать может, не спрячешься.

Гигантская саламандра на той стороне долины снова повернула голову.

— Ворона? Такого не видела. За долгие-долгие годы. Если сожрет, это будет ее последний ужин. Ядовитые мы. Все звери это знают. Люди тоже. Те, которые поумнее.

— Спасибо. Ты добра и вежлива. Что-то у нас в России я твоих сородичей не видел.

Она смотрела на меня, не мигая.

— Я в твоих мозгах достаточно шарила, знаю про ваши края. Холодно там. Нам и здесь неплохо.

— А что ты еще в моих мозгах нашарила?

— Всего понемногу. Но не все понятно. Одно знаю: ты здесь чужой. И сам непонятен, и тебе многое неясно. Трудно тебе здесь придется. Хотя, там тоже было нелегко.

— Да… Ядовитая и загадочная. Я легкости не искал. Пытаюсь понять. Если не все, то многое.

— Ладно, заболталась я с тобой. Пока!

— Пока…

Саламандра исчезла. То есть, исчез луч, а она снова стала маленькой. Она и огромной была только для моих бедных мозгов. Поляна осталась на месте, поваленные стволы деревьев тоже никуда не делись. Я еще раз обвел взглядом окрестные горы. Фальшивую беседку я осмотрел, с саламандрой поговорил. Пора и честь знать: с горы еще спускаться.

Отчего-то было грустно. Чудесный курорт, горы, таинственная гигантская саламандра. И беседка с белыми колонными на вершине горы.

Только беседка была одним плоским фасадом. Саламандра была с ладонь величиной, а гигантской казалась благодаря своему лучу. На чудесном курорте я сидел вынужденно, документы ждал. Все как-то приземлено и неестественно. Но красиво. На обратном пути я немного заплутал в старинных кварталах Эппштайна, но городок был слишком мал, чтобы в нем серьезно заблудиться. Перешел через дорогу, и медленно поднялся к пансиону. Один подъем, потом другой. Машины преодолевали этот отрезок довольно натужно…

Я уже почти подошел к пансиону, как, вдруг, внимание мое привлекло мокрое пятно на дороге.

Это была она. Машина переехала саламандру, даже не заметив. Такое в Германии случается часто. Очертания не оставляли сомнений. И расцветка та же самая. Мне стало грустно и противно. Избегая смотреть на останки саламандры, я поднялся к нашей квартирке-номеру, и зашел внутрь. Было грустно и тяжко. Не помог ей знаменитый всепроникающий луч. Или он машины не замечает?

Я сделал себе чай, и подошел к окну.

— Чужой человек, не испугала я тебя своими размерами на полянке?

Саламандра сидела на склоне, и смотрела в окно немигающим взглядом.

— Саламандра, так ты жива?! Здорово! Я думал, что тебя задавили.

Она будто грела на солнце свои оранжевые пятна.

— Задавили? Ну, да. Ту, прошлую саламандру. Нас часто давят. А я саламандра нынешняя. Или мы сильно отличаемся?

Я поставил чашку на стол.

— Да, нет, одинаковые. Я не понял: кого задавили, а кто жив?

Не знаю, умеют ли саламандры зевать, но этой, за стеклом, по-моему, надоело учить меня жизни.

— Одну задавили, вторая здесь. Ты не поймешь. Ты вообще многого не понимаешь. И тебя многие не понимают.

— Мы скоро должны отсюда уехать. Жаль. Больше уже не увидимся.

— Не факт. А про отъезд я знаю. Так лучше. Тебе дальше пора. А я здесь останусь.

Я замялся. Хотелось что-то спросить. А вот что?

— Слушай, ты все здесь знаешь. Что это был за замок? Развалины которого на горе.

Саламандра молчала. Потом ее луч, который сначала ушел куда-то в сторону, вернулся, и я услышал.

— Этот замок принадлежал епископу города Майнц.

— Но ведь Майнц в стороне отсюда…

— Несколько столетий назад здесь была такая чересполосица. Одно соседнее княжество воевало с соседним. Потом заключало союз, и воевало с третьим. У епископа Майнца замок был здесь. Одного герцога в плен захватили, после долгих переговоров, решили обменять, а он во время обмена умер. На месте его смерти, на горе Фельдберг, сейчас ресторан стоит, который так и называется — «Красный крест». Посети при случае. Там уютно. Пол деревянный. От этого там деревом пахнет.

— Спасибо. Постараюсь запомнить.

Саламандра повернулась, собираясь уйти, но еще раз повернула свою уродливую голову.

— Думаю, опыт пребывания здесь тебе еще поможет. Мне тоже. Удачи.

— И тебе удачи, саламандра. Не ползай по дороге. А я здесь действительно лишний. Посмотрим, что в других городах будет.

Семья нашего знакомого жила в соседней деревне Бремталь. Я к ним часто ходил в гости. Забавно бывало, когда я возвращался вдоль шоссе, а светлячки будто указывали мне дорогу до Эппштайна. Иногда казалось, что их огни ярче, чем фары встречных автомобилей.

Но в этот летний день мы решили прогуляться по окрестным лесам. "Лес" это было громко сказано: со всех сторон его окружали шоссе разного калибра. Погода стояла чудесная, хотя и не прохладная.

Почему мы выбрали именно эту полянку? Наверное, потому, что она была завалена старыми стволами деревьев. Трухлявыми и рассыпающимися на части. Но была у этой полянки и другая странность: запах. Он стоял здесь повсюду, запах грибов!

Вскоре мы увидели его источник. Это были опята. Везде — на пнях и стволах, и вокруг. Рядом ходили люди, кругом были тропинки, но опята никто не трогал. Местные боялись, как и с ягодами. Что ж, нам только лучше.

Вскоре все взятые с собой пластиковые пакеты были полны грибов. Их срезали с пеньков, и укладывали в тару целыми слоями. Вскоре все картонные коробки, которые мой знакомый возил в машине на всякий случай, были полны. Он отвез грибы домой, обещал скоро вернуться. Оставалось немного подождать. В России такое грибное изобилие представить себе трудно. Откуда я знал, что машину за грибами придется гонять два раза?!

Вместе с остальными участниками, я продолжал "безумный сбор опят". Вот еще один поваленный ствол, опята росли и на нем, и на соседн6их трухлявых деревяшках. Пакет быстро наполнялся.

— Чужой человек, тебе нравятся наши грибы? На здоровье, местные люди давно разучились в них разбираться.

Моя рука замерла в воздухе. Саламандра сидела на пеньке, в которого я только что срезал опята. Я чуть не схватил ее рукой.

— Саламандра, ты здесь давно живешь, скажи, почему местные жители так далеки от природы?

Мне показалось, что саламандра обдумывает мой вопрос. Или она просто грелась на солнышке?

— Они далеки от природы ровно настолько, насколько это им нужно. Мужчины и женщины ходят в совместную баню, и считают это естественным. А вот грибами и ягодами отравиться боятся. Нужно ли им тратить уйму времени на то, чтобы отличить полезный гриб от ядовитого? Это здесь могут только немногие специалисты.

Я невольно взглянул на пакет, набитый опятами.

— А как же я?

Саламандра на пеньке даже отвернула голову в сторону. Но ее скрипучий голос где-то у меня в мозгах проскрипел:

— Ты здесь чужой. И до конца своей жизни останешься чужим. В любой стране, не только в Германии.

— А если Россия освободится, и я вернусь домой?

Саламандра повернула свою безразличную головку.

— Боюсь, что ты и там уже будешь чужой. Или не совсем свой.

К полянке подъехала машина: мой знакомый собирался отвозить новую партию опят. Интересно, что мы с такой кучей грибов делать будем? Я повернулся к пеньку с саламандрой.

— Спасибо за науку! Постараюсь учесть.