Омилия

Осень листьев янтарных костры
Разожгла у обочин дорог.
Память в прошлое строит мосты,
Первый снег заметает порог.

Первый снег заметает порог.
До зимы бы холодной успеть,
Накопившийся груз своих строк
Разобрать, доиграть и допеть.

Разобрать, доиграть и допеть
О любви, озарившей меня,
А потом неспеша догореть,
Как закат после долгого дня.

Как закат после долгого дня
Облаков обнимает гряду,
Благодать испросив, уходя,
Сердцем любящим вас обниму.

Сердцем любящим вас обниму,
Помолчу: не нужны здесь слова.
Помолюсь и молитв попрошу,
Чтоб открылись на небо врата.

Чтоб открылись на небо врата,
После ночи рассвет наступил
И Завет Иисуса Христа
Над вселенною вечно светил.

20.07.2001г.

Пиши и пой, плати по прейскуранту,
Возможности зависят от мошны.
Сегодня не в цене у нас таланты,
Таланты нынче даром не нужны.

Гурьба «писак» созвездья безголосых
На деле и бесцветны, и мелки.
Как дальше жить, любить? Одни вопросы,
Бесценный дар накрыли сорняки.

2011

Глава восьмая
Как малютка Тортоед нашёл себе друга

Малютка Тортоед сидел на берегу ручья и смотрел на воду.

Он размышлял о том, что где-то за лесом этот ручей превратится в речку, а речка – потечет к городу, но почему-то это вовсе не значит, что кто-то с доставкой на дом получит его отражение в воде.

Неожиданно малютка заметил, что на камне неподалеку сидит Лягушонок – весь в блестящих капельках воды.
– Эй, ты, что, плачешь? – окликнул его малютка Тортоед. – Или только что искупался?
Но Лягушонок ничего не ответил и отвернулся.

– Я тоже не люблю, когда подсматривают, когда я плачу, – сказал малютка. – Хотя вдвоём даже грустить веселее.
Лягушонок вдруг отчаянно замахал лапками, как будто хотел что-то сказать в ответ, но так и не смог.

– Ты что, даже говорить не умеешь? – удивился малютка.

Тогда Лягушонок взял прутик и написал на песке:
«Со мной никто не хочет дружить».

Травинкой зыбкой на ветрý
Не сломят нас судьбы волненья –
Пока живёт в нас вдохновение
И сердце тянется к добру.
Крепись, когда слабеет плоть, –
Суровой время просит платы.
В сто крат плачевнее растрата
Тепла, что духу дал Господь.

Две смерти есть. Не в той беда,
Когда мы в Отчий Дом восходим
И взоры к вечности возводим…
Страшна иная смерть, когда
Обыден каждый новый день,
На дни минувшие похожий,
И совесть больше не тревожит
В душе пригревшуюся лень.

28.05.2010 г.
 

День расплескал по облакам,
Лучом, оплавившим их кромки,
Тоску по светлым небесам,
В раскатах эха гулко-звонких.

День растворил твою печаль,
И смыл дождем прохладным слезы,
Моя любимая, как жаль,
Что отгремели вёсен грозы.

Любимый мой, прости меня,
Я не забыла звезд сиянье,
И капли прежнего огня,
Питают сердце ожиданьем.

Как больно, милая, не знать,
О том, что есть в любви надежда,
Мой милый, грустно забывать,
О том, что было с нами прежде.

День расплескал над всей землей
Тех двух сердец влюбленных тайну,
Моя любимая, согрей,
Секунд минутную случайность.

Какое счастье - полюбить,
И знать, что даже в расставанье,
Нам волшебство любовь хранить,
Дано в любом земном страданье.

Дано в любом земном призванье
Следить за тем, как смоет дождь,
Всех наших горестей страданье,
Как первых рос живую дрожь.
 

Как ёжик загрустил

Жил-был ёжик. Пришёл он раз на полянку, выбрал пенёк поудобней и сел грустить.

— Как тебе, веселей? — беспокоится зайчик.

— Какое там, — лапкой машет, — хуже бы не стало.

— Смотри, красиво как вокруг! — утешает белочка, — вон орехов, листьев и яблок сколько! Хочешь, принесу тебе яблочко?

— Это вам, белкам, с характером повезло, а я уж такой уродился: ничто мне в целом свете не любо да не мило, — ответил ёжик.

И слезу пустил.

Тут все зверушки переполошились. Отовсюду доносится: «ох» да «ах». «Он плачет» да «плохо ему».

А ветер мимо пролетал, кутерьму вокруг ежа увидал и спрашивает:

— Это что у вас тут на поляне за хоровод? И кто это у вас такая царевна-несмеяна? Тебя белочка, детки заждались. Да и другим нечем заняться, что ли?

***

Светлым мёдом молитв я наполню свой вечер,
На душе для тоски не найдётся причин.
Мне опустится лёгким покровом на плечи
Ощущенье покоя.
Мерцаньем свечи
Отпугнёт налетевшие мерзкие тени
И растает бредовых сомнений туман.
Станет светлой звездою момент вдохновенья.
И отступит навязчиво-жгучая тьма.
 

Судьбу не обстоятельства меняют,
А тот, кто сам и любит, и любим.
И ангелы любовь не осуждают,
Молитвой помогая тем двоим.

А тех, кого признанья раздражают,
Кто их ругал, считая за грехи,
Метла судьбы, как мусор убирает,
Таким не посвящаются стихи.
2011
 

Отрывок из повести «Макаровы крылья»

Повсюду — глаза. Ожидающие, надеющиеся, голодные. До зарплаты еще неделя, даже больше, а мы уже недоедаем. Сидим на каше да хлебе. Нет, это, конечно, не голод! Что мы знаем о голоде? Да почти ничего, слава Богу!

Есть не досыта даже полезно. С духовной точки зрения. Вот только стыдно перед неразумными животными, которые ничего не знают о пользе недоедания. Они просто смотрят, даже не в глаза, а прямо в сердце, и умоляют.

Мечты, мечты,
Где ваша сладость?
Где ты, где ты,
Ночная радость?
Исчезнул он,
Веселый сон,
И одинокий
Во тьме глубокой
Я пробужден.
           А. С. Пушкин, «Пробуждение»

Мечта пригрезится и голову вскружит,
а то – глядишь – собьет с пути и с толку,
на ближнего посмотришь дико – волком:
не помешал бы, как мечтаешь, жить.

И что тебе в мечте твоей пустой?
Земного шелуху и позолоту,
Всё-всё что ты добыл в крови и с потом,
Развеет ветер или дождь простой.

Мечты, мечты… не сладко с вами, нет!
Вы предаёте – без стыда, без дрожи…
Источник счастья – только Слово Божье.
Источник света – только Божий Свет.

Много сейчас говорят, пишут о всяких паранормальных явлениях, о людях с исключительными умственными способностями, о всяких невероятных явлениях и случаях. Недавно писали, как одному рабочему на голову упал сварочный аппарат и сразу после этого, этот рабочий, у которого вообще слуха не было, и к тому же он был глух на одно ухо, запел великолепным бельканто арии на итальянском языке, а человек, выживший в авиакатастрофе, стал понимать язык животных; тётка одна, после того, как её надула строительная кампания, стала читать мысли людей—теперь её уж, конечно, никто не обманет. Случаи, конечно, интересные, но случай покруче этих произошёл недавно с нашим сантехником Шмонькиным. Городок у нас маленький и свидетелей происшедшего было очень много.

Попик, отец Василиск, еще не совсем старый, «полтинник с хвостом», но фигурой – разбухшее тесто, уже на инвалидности и в церкви за «штатом». Приболела у него, а вскоре и преставилась мать, и некому стало для великовозрастного чада готовить, стирать, всячески его обиходить.

По воскресным дням отец Василиск неизменно приходил помолиться в храм, и давние старушонки-прихожанки начали подмечать, что батюшка-то стал все больше походить на неряшливого бомжа. С подачи их, сердобольных, и развернулась за отцом Василиском «охота»…

Резко выделилась Инга Ибрагимовна из почтенного возраста дам, что в приживалки к нему определиться попытались. Те кандидатки и выпить-пожрать не дурочки, и благосостояние их детей и внуков – первая забота, а сам-то батюшка уже на заднем плане, к его просторной квартире досадное приложение.

А Инга Ибрагимовна попросту пригласила к себе в гости.
Вот и пошли отец Василиск вместе со старым приятелем, таким же холостяком, любителем лишний раз выпить и закусить на дармовщинку, к ней.

Писатель служил диаконом в храме. Дожил и дослужил он до седой бороды; писателем его никто не считал и называл если так – то по за глаза, ухмыляясь и покручивая пальчиком возле виска.

Мало кто знал, что на дне старинного сундука в отцовском доме лежала толстая стопка исписанных бумажных листов, «семейная сага» - история рода, над которой он в молодости за столом корпел ночами .Все встряхивающие в прошлом веке «родову» события, образы дедов и бабок, дядек и теток, удачливых в жизни или бесшабашных до одури, укладывались помаленьку в главы книги.

Тогда же он, с радостным трепетом поставив последнюю точку, послал рукопись в один из журналов, и оттуда, огорошив, ему ответили, что, дескать, ваши герои серы и никчемны и что от жизни такой проще взять им лопату и самозакопаться. А где образ передового молодого рабочего? Нету?! Ату!!!