ГЛАВА III
Вадим учился с Таней в одной школе, был он на год старше Тани. Сказать, что учился он плохо, значит, ничего не сказать. Он еле полз из класса в класс, пропускал уроки, хамил учителям, дрался, хулиганил. К шестому классу, он уже вовсю курил, знал вкус вина и не только; ошивался в подворотнях, в подвалах с неблагонадёжными компаниями, водил дружбу с блатными ребятами, шатался по городу в поисках «приключений».
Для матери Вадима школа практически стала вторым домом. Она здесь была частым гостем из-за его выходок и проделок. В этой же школе учились две её дочери, на которых учителя не могли нахвалиться. Мать слёзно просила учителей дать Вадиму получить хотя бы минимальное среднее образование. В школе хорошо знали, что она одна воспитывает трёх детей, муж не вылезает из тюрьмы, а материальный доход семьи складывается из смешных детских пособий и заработков матери. Мать умудрялась работать уборщицей в двух местах и посудомойкой в кавказском кафе на трассе. Бедную женщину жалели и шли ей навстречу.
В мае месяце, в самом его начале, когда уже до окончания учебного года оставалось дней пятнадцать, Вадим пропал. Мать со слезами на глазах бегала в милицию, носилась по городу, разыскивая его друзей и пытаясь узнать что-либо о сыне; обзванивала одноклассников и знакомых, ходила к гадалкам.
Как это часто бывает в таких случаях, появлялось множество версий, порой взаимоисключающих друг друга. Мать металась в поисках сына, даже ездила в Москву (кто-то ей брякнул, что Вадим говорил, что собирался туда с какой-то компанией); в Москве она его не нашла. Милиция ей ничем не помогла, только приняли заявление, московские вокзальные бомжи, разглядывая фото Вадима, качали отрицательно головами. В первых числах сентября ей позвонили из курортного Адлера и сообщили, что её сын находится в тамошнем спецприёмнике.
Через неделю мать привезла своего сына домой, отмыла, накормила, обстирала, и … побежала в школу. Просить пришлось долго. Со с скрипом и натугой администрация школы вновь пошла ей навстречу, но завуч школы, твёрдо и в лоб предупредила мать, что если будет ещё хоть одно какое-нибудь противоправное действие со стороны Вадима, то он вылетит из школы навсегда. Добавив, что ему вообще-то место в коррекционной школе. Сгорая от стыда женщина, слёзно обещала, что сын возьмется за ум.
Вадим ничего не говорил матери, где он был всё это время, чем занимался, отбрыкивался, что он всё лето с друзьями просто купался на море. На самом деле немало криминального было совершено компанией, в которой он обретался этим летом. Здесь было попрошайничество и воровство, нападения на одиноких прохожих, отнимание денег, телефонов у подростков. Вадима, однако, миновала чаша, постигшая некоторых его товарищей, попавшихся на воровстве и разбое. Но и он попался однажды. Его поймали ночью на пляже, под лодкой, где он спал с малолетней подружкой, это был плановый рейд милиции и его определили в спецприёмник, как бегунка-бродяжку.
Мать, так долго и слёзно просила Вадима, пойти ей навстречу, не дурить больше, не хулиганить, не позорить семью, что Вадим, скрепя сердце, дал ей это слово.
***
Вадим вошёл в класс, набычившись, вразвалку. Он, усмехаясь, стал у доски, пристально глядя на притихших ребят. За лето он вырос, лицо его стало оливковым от морского загара, на этом загорелом лице выделялись большие светло-голубые глаза. От природы у него были широкие плечи и крепкий торс, он был на голову выше самого рослого мальчишки в этом классе.
— Так, ребята, — сказала Анна Васильевна, — у нас новый ученик, (она хотела сказать: хорошо всем известный в городе товарищ), но махнула устало рукой, и продолжила, — новый ученик, Вадим Панченко, прошу любить и жаловать.
Анна Васильевна, перед тем, как зайти в класс с Вадимом заранее решила, что посадит его в воспитательных целях за одну парту с Таней Каретниковой. Рассуждала она так: Таня любимица класса и школы, покладистая девочка, умеющая ладить с людьми, отличница и трудяга, она пользуется авторитетом у класса, к тому же Таня сейчас сидела одна: её сосед по парте уехал из города.
— Вадим будет сидеть с Каретниковой Танечкой, — сказала она. — Вадим, садись, за вторую парту, и, пожалуйста, веди себя прилично, не устраивай никаких эксцессов.
В полной тишине Вадим, под любопытными взглядами всего класса прошествовал ко второй парте, остановился у парты и грубо сказал Тане:
— Вылазь, давай,— я у стены сидеть буду. Резче, резче, шевели мослами.
— Вадим, как ты разговариваешь с девочкой?! — прикрикнула на него возмущённо Анна Васильевна, но Вадим даже не посмотрел на учительницу.
Таня с любопытством и без всякого страха, рассматривая Олега, громко расхохотавшись, поклонившись Вадиму, ответила ему громко: «О, мой повелитель! Слушаюсь и повинуюсь».
Взяв в руки книги и тетради, она вышла из-за парты, давая дорогу Вадиму, громко произнеся: «Красив и богат русский язык, господа». Класс дружно захохотал.
Вадим, затравленно озираясь, протиснулся к стене и прошипел: « Слышь, базар фильтруй, в натуре, балаболка».
Таня опять громко ответила:
— Переводить, господа, сказанное новеньким учеником не надо. Всем понятно, что он настоятельно рекомендует мне взвешенно относиться к своим словам. И в этом с ним невозможно не согласиться — слово страшная сила.
— Всё, тихо, тихо, — раздражённо крикнула, постучав по столу рукой, Анна Васильевна. — Всё. Закончили пикировку. Пора и учёбой заняться.
Вадим, усевшись за парту, сказал всё ещё стоящей Тане:
— Ну, чё стоишь? Садись уже, дура языкатая.
— Спасибо, сударь, никак не ожидала от вас такой чести, это очень галантно с вашей стороны, — ответила Таня присаживаясь. Это опять вызвало оживление в классе, и Анне Васильевне пришлось опять стучать по столу.
Вадим искоса наблюдал за Таней: пшеничные вьющиеся волосы, яркие живые серые глаза, алые, сочные, с капризным изломом губы, разгоревшиеся от неожиданной перепалки щёки, уже развившаяся грудь. От неё исходил тонкий приятный цветочный запах. Идентифицировать запах Вадим не мог, но запах этот приносил ему неизъяснимое удовольствие, и он, делая рассеянный, безучастный вид, с удовольствием вдыхал этот запах, чувствуя учащённое сердцебиение.
Он развалясь, положил руки на парту. Таня бросила на эти руки быстрый взгляд и на её лице застыло удивление, смешанное с недоумением: ногти Вадима были безобразно обкусаны, под ними чернела грязь.
Она посмотрела прямо в глаза Вадима. В этом взгляде не было отвращения или презрения только искреннее недоумение. Вадим посмотрел на Таню, на свои ногти, густо покраснел; он медленно убрал руки с парты и положил их между ног. Так он и просидел до звонка, а когда урок закончился, он взял свой тощий рюкзачок и ушёл из школы. Он пошёл домой, попросил сестру постричь его, привёл в порядок ногти. Он стал следить за своим внешним видом.
Перемена в поведении Вадима была разительной. Нет, учиться он лучше не стал, со своими уличными друзьями он расставаться тоже не думал, но посещаемость школы стала почти стопроцентной, он даже стал участвовать в школьной жизни: ходил с классом в театр, где отсиживался зевая, играл за класс в баскетбол, ездил на экскурсии. Зимой ходил на каток, сам коньков не одевал, но молча стоял, и смотрел, как катается, выполняя сложные па Таня, и уходил с катка только тогда, когда Таня уходила в раздевалку. Его перевели в седьмой класс, а затем и в восьмой.
Анна Васильевна, хороший психолог, учительница с двадцатилетним стажем, первой поняла, что такой переворот в поведении Вадима, связан с его влюблённостью в Таню. Смотрела она на сложившуюся ситуацию с грустью: никакого развития в отношениях Тани и Вадима не могло быть. Отец Тани полковник, заслуженный лётчик-испытатель, мать — пианистка, педагог музыкальной школы. Семья Каретниковых не шиковала, но держалась устойчиво: была машина, квартира, дача, ездили каждый год отдыхать. Таня в двенадцать лет уже стала лауреатом конкурса юных дарований, ей пророчили успех на музыкальной ниве. Развита она была прекрасно. В десять лет прочитала «Анну Каренину» прекрасно рисовала, писала стихи, ходила в школу танцев, занималась дзю-до, ко всему относилась прилежно и везде добивалась несомненных успехов. Родители боготворили свою единственную дочь, родившуюся, когда матери Тани было уже тридцать три года.
А Вадим… Он еле-еле полз из класса в класс, выучить хотя бы маленькое стихотворение было для него большой проблемой, все попытки матери нагрузить сына полезными занятиями, кончались провалом: книг он читать не хотел, даже в четвёртом классе он ещё читал медленно, быстро бросил он и баскетбольные тренировки, и шахматный кружок, и велосипедную секцию.
Чуть дольше продержался он в гитарной студии, но и её бросил, освоив три пресловутых аккорда. Но даже этого ему хватило, чтобы считаться звездой в своём кругу. Можно себе представить каков был интеллектуальный уровень этого круга! Отец Вадима никогда и ничем не занимался с детьми, несколько раз брал Вадима с собой на рыбалку, где сидел молча, прикладываясь периодически к бутылке. Пьяным он дома бузил, доставалось всем и детям и жене. «Бутылка» и привела его в тюрьму: ограбил с товарищем ночной магазинчик, избив продавца.
Догадывалась ли Таня о влюблённости Вадима? Кто знает? Скорее всего, — догадывалась смутно — девочки острее, чем мальчики чувствуют взгляды, отношение, подтекст обычных казалось бы слов, прикосновений, у них интуиция в этом направлении развита сильнее. Но Таня — чистый и ответственный человечек, пока ещё больше всего ценила дружбу и чистоту отношений, ещё не была она влюблена, не страдала, жизнь её была насыщенной, интересной, радостной. По ней « сох» один старшеклассник, на которого с обожанием глядели многие девочки школы, но Тане он абсолютно не нравился, удивлённым подружкам она объяснила, что Кирилл, так звали этого парня, пустышка, дамский угодник, любующийся собой нарцисс.
Вадим явных знаков внимания Тане не оказывал, но на день её рождения подарил ей прелестного чёрного котёнка, от которого обомлевшая от восторга девочка не смогла отказаться и принесла его домой, назвав Багирой. Вадим получил горячий поцелуй в щёку, но на вечеринку по случаю дня рождения Тани он приглашён не был, хотя почти весь класс был на этой вечеринке. Это оставило в душе Вадима чёрную, обидную метку: он надеялся, что его пригласят. Он не знал, что его кандидатуру отвергла мать Тани, которая руководила организацией вечера. Вадим об этом никогда не узнает, но обида у него злой накипью осталась.
Неописанные трагедии и страдания влюблённых простых мальчишек и девчонок нашего века, порой не менее печальны, чем трагедии любви высокородных Ромео и Джульетты.
Он провёл этот вечер в квартире одного своего товарища, которая по случаю отъезда его родителей была в этот вечер битком забита разгульной молодежью. Кто-то из ребят постарше принёс «траву». Вадим уже пробовал курить. Пару раз его вырвало и он решил, что это не его «кайф». В этот раз курение на него подействовало совсем по-другому: он впал в эйфорийное дремотное состояние, отключился, и к нему пришла Таня! Она была доступной, ласковой, податливой, страстной, ни в чём ему не отказывала. Очнулся Вадим утром и долго ходил со сладостными ощущениями, которые были настолько яркими и реалистичными, что ему казалось, что ночь эту он на самом деле провёл с Таней. Это стало началом его привязанности к наркотику, теперь он вину и пиву предпочитал «траву». Ребята со стажем курения, посмеиваясь, похлопывали его по спине, говорили шутя: «Вадька, сел в поезд».
Анна Васильевна внимательно наблюдала жизнь класса и заметила, что после злополучного дня рождения Тани, поведение Вадима изменилось. Он стал раздражителен, груб, стал пропускать уроки, в мае месяце он опять исчез, перед этим расквасив нос старшекласснику, ухаживающему за Таней. Поманили его опять тёплые края и ласковое море.
В день своего бегства из города, он после уроков догнал Таню у автобусной остановки и, потупившись, сказал ей грубовато: « Слышь, Каретникова, отойдем, на пару минут разговор у меня есть ».
Они стали за торговой палаткой, Вадим закурил, Таня с интересом ждала разговора.
« Уезжаю я, — начал говорить Вадим, и Таня, рассмеявшись, сказала: «Ты так это сказал,— как в старых фильмах, там актёры так говорили, уходя на войну или отправляясь за Полярный круг. Куда ты уезжаешь, у нас экзамены начинаются? ».
— На войну, не на войну,— замявшись, продолжил Вадим. — Короче. Я только тебе это, говорю, мы с тобой на одной парте почти два года просидели и ты оказалась нормальной девчонкой, я вначале думал, что ты из этих, из новых, которые нос воротят от тех, кто на автобусах ездит, а не на своих машинах. Сдрыскиваю я отсюда. Не могу уже здесь жить, надоело. Безнадёга душит и учиться надоело.
— Убегаешь? — А как же мама? Школа? Всего ничего осталось. Восьмилетку нужно окончить, а там тебе и девятый дадут закончить. Тебе же идут навстречу. И вообще, это всё для тебя чревато разными неприятностями, но большего всего это ударит по матери, почему ты не хочешь об этом подумать.
— Короче. Прощай, Каретникова. Всё прикольно было, буду наш класс вспоминать.
— Почему прощай? Ты, что навсегда уезжаешь?
— Кто знает…
— Вадим, не делай поспешных шагов, обдумай всё…
— Всё решено, — ответил Вадим, улыбнувшись жалкой улыбкой, и протянул Тане руку. Таня протянула ему свою, сказав: «Ты подумай, всё же». Вадим взял руку Тани осторожно, с бьющимся сердцем, задержал её в своей руке, дольше, чем можно было, Таня с удивлением смотрела на него. Он отпустил руку, сказав: «Ну, пока, Каретникова».
Перед этой встречей он твёрдо решил, что скажет Тане, что любит её, но не сказал — язык ему не повиновался: «люблю» было для него трудным словом — в его кругу таких слов не водилось.
Он, махнув рукой, пошёл, но неожиданно остановился и спросил у Тани, которая осталась стоять, провожая его удивлённым взглядом:
— Каретникова, а как поживает Багира?
— Спасибо тебе, Вадим, это не кошка, а какое-то чудо, мы все так её любим! — сказала Таня.
— Хорошо, — улыбнулся Вадим, — будешь и меня вспоминать, через Багиру, когда гладить её будешь.
Ничего больше не сказав, быстрым шагом прошёл он через кусты сирени и исчез за ними.
Таня задумчиво направилась к автобусной остановке, осмысливая ситуацию, и неожиданно покраснев, подумала: « Почему он ни разу не назвал меня по имени? Всегда только по фамилии Каретникова да Каретникова. И почему мне только доверился, поделился своими секретами? Это для него имело какое-то значение, какую-то важность? И руку мою так держал, будто она у меня хрустальная, будто разбить боялся и такими глазами смотрел на меня, что мне не по себе было. Боже мой, уж не влюблён ли он был меня?»
Она покраснела, ей почему-то стало стыдно, она быстро обернулась в ту сторону, куда ушёл Вадим, но увидела только буйно цветущие кусты белой сирени. Пригревало солнце, май обещал скорое лето, каникулы, поездку с родителями в Италию.
