(По мотивам одноименного рассказа О`Генри)
- Не вижу я кос твоих, Делла!
- Пришлось их, любимый, продать,
Богатств я других не имела…
Пускай! Отрастут ведь опять!
Я стала дурнушкой, наверно?
- О нет! Ты мила и без кос,
Но гребень для них драгоценный
Тебе я в подарок принес.
У меня есть друг — Димка. Мы с ним в школе вместе учимся. Недавно он пригласил меня к себе на Новый год. То есть не совсем на Новый Год....
Димка говорит:
— Приходи ко мне на день святого Василия.
Димка вечно как скажет, так и думай, о чём это он. А всё потому, что Димка в церковь ходит и знает то, чего я не знаю.
— Кого-кого? — не понял я.
— Святого Василия Великого. — ответил Димка и добавил важным тоном. — это же твой святой, Вася, а ты ничего про него даже не слышал. Вот придёшь к нам, как раз папа тебе и расскажет.
Мы про Царство Добрых Слов
Нынче и не видим снов.
Так давно всё это было,
Что и бабушки забыли.
А в далёком прошлом, дети,
В старину на целом свете
Царство Добрых Слов царило,
Лишь добро оно дарило.
Если слово в добром духе,
То оно врачует души,
А в плохом, коль пребывает -
Это слово убивает.
В далёкой стране у подножия гор
Два добрых соседа вели разговор.
Один - молодой и угрюмый поэт,
Другой – мудрый старец, почтительных лет.
Спросил старика молодой грамотей,
Безмерно печалясь о жизни своей:
-Послушай, сосед, как тебе удаётся
Жить так, будто в жизни всегда светит солнце?
Почтенный старик, улыбнулся в ответ:
-Запомнил я в юности мудрый совет:
«Живи каждый день как последний на свете,
И в сердце будь счастлив как счастливы дети.»
К купели при источнике Иоанна Предтечи очередь. Сердце священника обливается кровью при взгляде на нее. Ведь столь значимый в жизни каждого христианина праздник — лишь повод для пьянки и увеселительного аттракциона.
Двери купальни периодически открываются, чтобы выпустить на мороз так и не протрезвевших от погружения в ледяную воду. Уставший после долгой службы священник в полном облачении, тяжело опираясь на палку, поддерживаемый с двух сторон алтарниками, подходит к источнику. За ним идут десятка три прихожан. Священник в нерешительности смотрит на пьяную веселящуюся толпу. Что сказать этим людям, чтобы хоть какое-то слово дошло до них? Как достучаться до окаменелых сердец?
Священник начинает свое слово с поздравления, на которое живо откликается толпа. Но затем слова священнослужителя уже не столь радостны. С горечью он говорит о том, что прихожане всю ночь молились в храме и никого из этой многочисленной очереди не видели, даже на минуту никто не зашел, чтобы поставить свечку. О том, что подобное купание, без покаяния да и еще в нетрезвом виде, не отмоет от грехов, более того, прибавит грехи к уже существующим.
Радость Воскресения Христова
Наполняет Небеса и землю,
Благодать рождает к жизни новой,
Род людской в объятия приемля!..
Отчего же в мире столько горя,
Отчего так дерзко зло вступает,
Истины невспаханное поле
Сорняком сомнений зарастает?
Оттого ли, что Господь бессилен
Мир исправить, покарав надменных?
Всё не так –
мы Бога позабыли,
Как рабы предавшись персти тленной.
А порою я не замечаю
И не чувствую душевного тепла,
В простоте и в искренности тая
Нежность слова вылечит всегда.
В напряжении ум и в дрожи нервной
Ноют раны, нарастает боль,
Но Любовь звучит и в слове первом
Исцеляет злую эту боль.
Стихи, стихи…
слова, слова…
Звучит мелодия простая.
Издалека, едва-едва
Звучит, тоску превозмогая.
Всё громче слышится, ясней,
И вот, душа уже не в силах
Сопротивляться свету дней,
И кровь бурлит, играет в жилах.
Ты ведёшь меня по жизни лёгкой поступью,
Как цветок нежнейший, пестуешь меня.
Как Ты добр ко мне и щедр, мой Отче, Господи!
Облегчаешь скорби, душу мне храня.
Вот опять пришло, как утро, просветление.
Пелена упала с ясных, чистых глаз.
Позади – потоки слёз, души затмение,
Впереди – созвездье слов и добрых фраз.
Вам безразлично сердце ребёнка.
Перезагрузка – мир виртуальный.
Просто играя, гибнет девчонка
Ловко стирая образ реальный.
Вам безразлично сердце ребёнка.
Сорванный лист унесло по теченью.
От одиночества плачет девчонка
И в полумраке беседует с тенью.
Сквозь тень,
сквозь боль,
сквозь быт —
пытаюсь быть.
Увы! Надломленная роза
Стояла в вазе на столе,
Окутана печальной грезой,
Любовью грезила во тьме.
И падал луч из дали мглистой,
Скрывая муки белизну,
И капал сок прозрачный, чистый,
Тревожа Божью тишину.
Вбежала девочка живая
И, розу увидав одну,
На стол запрыгнула босая
И обняла ее, играя,
Поцеловав как дочь свою!
Лучами радуги укроюсь
Как тёплым цветным одеялом
Во сне мне приснится Осень,
Но жизнь я начну сначала.
Не стану о прошлом плакать
И с будущим спорить не буду.
Доверюсь во всём настоящему,
И станет Весной - грядущее...
В мире важных вещей
Человек потерялся:
Им играли шутя,
Он игрой наслаждался.
Электронным табло
Заменили все чувства.
Зазвенело стекло -
В сердце просто и пусто.
В мире модных людей
Человек потерялся -
Средь безликих вещей
Вещью сам оказался...
Посмотри в глубину удивительных глаз -
В них пульсирует небо любовью.
В них молитва беззвучная тысячу раз
Прозвучит, убелённая скорбью.
В глубине чистых глаз отражается свет,
Радость духа, печали, разлуки...
Я ищу этот взгляд – непреложный ответ,
И тепло раздающие руки.
Подари мне глоток красоты —
слишком грустно вблизи предзакатья.
Жизнь похожа порой на цветы
на чужом плохо скроенном платье.
Отразиться бы в зеркале грёз,
рассмотреть всё, что было и будет,
побродить средь подружек-берёз
по дорогам неведомых судеб.
Забытья непростая строка
заплутала в чужих предголосьях.
Ей неведома песня — пока,
не по голосу многоголосье.
Тропинка к дому заросла —
едва заметно вьется —
весной из дома я ушла,
в лесу дремучем я жила,
жила я как придется.
И приходили день за днем,
прошли лето и осень,
зимой я захотела в дом,
тепло сейчас, наверное, в нем,
но как к нему добраться?
Ищу тропинку я свою,
в чаще лесной теряюсь,
в лесу я мерзну и скорблю,
но все невзгоды я терплю
и бедами смиряюсь.
А если ты, читатель мой,
найдешь тропинку к дому,
меня из леса ты вызволь,
и приведи в мой дом родной
простым и добрым словом.
2011
В «каверзливое» (по слову Лескова) капиталистическое время, когда «„зверство“ и „дикость“ растут и смелеют, а люди с незлыми сердцами совершенно бездеятельны до ничтожества» 1, писатель вёл свою борьбу (на религиозном языке — «брань»), совершал свой подвижнический труд: важно было восстановить поруганный и утраченный идеал. Задача и ныне плодотворная, ибо «цели христианства вечны» (XI, 287), как подчёркивал Лесков. В этих идейно-эстетических установках он наиболее сближается с Гоголем.
Со всей очевидностью гоголевские традиции представлены в святочных рассказах Лескова, которые стали настоящим творческим и духовным призванием писателя, вдохнувшего новую жизнь в традиционный жанр. «У нас не было хороших рождественских рассказов с Гоголя до Зап. <ечатленного> Ангела» (XI, 401), — писал Лесков, отмечая, что после его повести «Запечатленный Ангел» святочные рассказы «опять вошли в моду, но скоро испошлились». Действительно, на фоне «массовой» сезонно-бытовой святочной беллетристики лесковские рассказы — явление оригинальное и новаторское.
Темный ельник снегами, как мехом,
Опушили седые морозы,
В блестках инея, точно в алмазах,
Задремали, склонившись березы.
Неподвижно застыли их ветки,
А меж ними на снежное лоно,
Точно сквозь серебро кружевное,
Полный месяц глядит с небосклона.
Высоко он поднялся над лесом,
В ярком свете своем цепенея,
И причудливо стелются тени,
На снегу под ветвями чернея.
Копилка без дна — V
