На славном пути,
но суровом –
Не бунт, не разгул, не вино –
Великое русское слово
Нам Промыслом Божьим дано;
Чтоб искренне, чтоб без обмана,
Средь жизни земной, непростой
Душевные сглаживать раны –
Любовью, теплом, чистотой.
Так было…
Но временем новым,
Как подлые тáти в ночи –
Великое русское слово! –
Явились твои палачи.
За слог чужестранный радея,
Безбожия гимны трубя,
Призвав гордеца, лиходея,
Марают, ломают тебя;
Зимний вечер. За окном – пустынно…
В памяти, как в старом добром сне,
Вдруг возникла чудная картина:
Голубь белый сел на руку мне.
Я от дива, словно обомлела,
И, боясь рукой пошевельнуть,
Любовалась тихо птицей смелой,
Чтоб её случайно не спугнуть.
Мысли унеслись в веков глубины…
Пред глазами – средь бескрайних вод
Белый голубь с листиком маслины
Весть о жизни праотцам несет.
Взор скользит по вечности безбрежной:
Вот Мессию крестит Иоанн…
Дух Святой, как голубь белоснежный,
Ко Христу нисходит в Иордан…
«Сей есть Сын Мой возлюбленный,
в котором Мое благоволение»
(Мф. 3:17)
Рассказ Николая Семёновича Лескова «Человек на часах» впервые был опубликован в № 4 журнала «Русская мысль» за 1887 год под названием «Спасение погибавшего». В подзаголовке автор указал точную дату описываемых событий — 1839 год. Писатель обратился к событиям 50-летней давности — периоду царствования Николая I. Однако здесь легко читается актуальный смысл изображаемого, несмотря на заверения писателя о том, что «теперь всё это уже „дела минувших дней“»1.
Николай Семёнович Лесков (1831–1895) посвятил «христианским детям» свой рассказ «Неразменный рубль», который был впервые опубликован в детском журнале «Задушевное слово» (1883. № 8) с подзаголовком «Рождественская история».
Писатель искусно сочетает занимательность и поучение, не забывая при этом придерживаться основных законов святочного жанра. Опираясь на любовь детей к вымыслу, фантазии, Лесков с первых же строк старается увлечь маленького читателя занимательным поверьем — сказочным и в то же время представляющим своеобразный «практический интерес» для ребёнка, который начал получать первые карманные деньги: «Есть поверье, будто волшебными средствами можно получить неразменный рубль, т.е. такой рубль, который, сколько раз его ни выдавай, он всё-таки опять является целым в кармане»1.
Так бывает, что смешно
Вдруг чудак седой заплачет,
Будто кем-то решено,
Что слеза ничто не значит.
Будто в мире только ждут
Неожиданной заминки,
И смешного стерегут,
Чтобы гладить всласть по спинке.
Глупый птенец влетел в окно
И, осознав ошибку,
Бился тельцем с размаху в стекло.
А я пиликал на скрипке.
Устав, птенец, нахохлившись, сел
На раму открытой двери.
А я ему про любовь запел,
А я ему поверил.
А я, улыбаясь ему, протянул
Какие-то черствые крошки.
Спасибо,- сказал,- что ко мне заглянул,
Что не испугался кошки.
Я пел ему невесомость рек,
И звезды в ладонях ночи.
А он, вспорхнув, продолжил побег
Склевав мои многоточья
Он снова бился собою в стекло,
Просясь от меня наружу.
А я смотрел за звезды в окно
На птенца тщедушного душу.
Так что скрывалось - тишиной?
Шёпот, крик ли невесомый,
Иль глубинный, незнакомый
Гром, поведанный струной?
Мне бы стать твоей женой,
Мной не встреченный - у дома…
Иссушенный жаром сердца,
Мир вздохнул, и кашель моря
С тишиною вечной споря,
Был похож на ритмы скерцо,
И не найденная дверца,
Снилась впрок – смягчая горе.
Голуби, голуби, сколько ж вас, милые?
Серые, белые и сизокрылые.
Вы как святое от Бога знамение –
К жизни монашеской благоволение.
Быть здесь обители воинов доблестных
В том же количестве, то есть – во множестве!
Место святое влечёт по наитию,
Манит и тянет незримыми нитями.
Ты сладость сердца моего,
Иисусе, Сыне Божий!
Мне до спасенья далеко –
Иду по бездорожью.
Иду под звон колоколов,
И в тишине глубокой.
Иду в цепях своих грехов
Хромой и кособокой.
В гостиной стоит нарядная елка и мигает множеством лампочек. Под елкой лежат подарки, завернутые в разноцветную бумагу. Пахнет апельсинами и имбирными пряниками...Бьют часы. А праздника нет. Нет и все тут.
Настя поджимает губы — ей хочется плакать от досады. Все ходят по дому со счастливым видом — все ожидают праздника. Даже у Витьки — Настиного младшего брата — с лица не сходит улыбка. «Сколо Лождество!» — картавит он.
А у Насти праздника нет.
— Ты что такая надутая? — спрашивает её папа. — ведь сегодня Сочельник! А значит — завтра праздник Рождества Христова!
— Ну и что! — Настя жмет плечами и отворачивает от папы свое раскрасневшееся лицо. — Для кого-то, может, и праздник, а для меня нет.
Синее небо,
сизые горы,
тонкого месяца
золотой рог,
желтое сено,
рыжий бок вола,
серенький ослик,
маленький Бог.
В голубом Дева,
седой Иосиф,
алый плащ волхва,
мирра янтарь,
ягненок белый,
спящие овцы,
пастушка посох,
в небе звезда.
Усталые путники тихо бредут –
Старик с молодою Женою.
Как лодочки две, по пустыне плывут,
Ведомые первой звездою.
Она тяжела – груз бесценный при Ней:
Спасение миру во чреве.
Идут в Вифлеем – в город светлых огней,
Родить предстоит Приснодеве.
Святая чета приближается в град,
Сам кесарь велел всем явиться.
Они, как и все остальные, спешат,
Вокруг – незнакомые лица.
Что лоза и розги между собой, то и Христос и христиане между собой. Розги с лозою соединены. Так и христиане с Христом духовно соединены. Розги от лозы сок принимают и плод творят, так и христиане от Христа силу живительную добронравия и добродетелей принимают и плоды добрых дел рождают. На розгах, хотя и видится плод, лозе приписывается, так, хотя христиане и приносят плод добродетелей, однако приписываются они Христу, Сыну Божию. Розги сами по себе без лозы не могут плода приносить; так и христиане без Христа ничего не могут творить. Розги очищаются делателем, чтобы лучший и больший плод приносили. Так и христиане Небесным Отцом наказываются, чтобы больший и приятнейший плод добродетелей принесли. Розги снаружи некрасивы, но внутри добрый и приятный сок и плод содержат; так и христиане снаружи некрасивы, презренны, но внутри добры, некрасиво говорят, но красиво живут. Розги чем более плодами обременяются, тем более к земле приклоняются и опускаются; так и христиане чем более добрых дел творят, тем более смиряются. Розги плод приносят ради труда делателя; так и христиане добрые дела творят по слову Небесного Отца, от Которого всякое добро происходит. Розга, не приносящая плода, отсекается от лозы; так и христианин, который не приносит плода доброго, отторгается от Христа. Розга, отсеченная от лозы, иссыхает; так и христианин, отторженный от Христа, всю духовную свою живность губит и духовно иссыхает. Розга иссохшая не пригодна ни к чему иному, как к сожжению; так и христианин, отторгнувшийся от Христа и иссохший, вечному предается огню (См. Ин 15:4–6). Отсюда видишь, христианин: Сколь тесный союз и общение истинных христиан со Христом! Он — Лоза, они же — розги.
Нет, это не сказка, нет, это не быль:
Прибита морозом дорожная пыль.
Два путника встали на скользкой дороге:
- Как холодно ночью, как мерзнут ноги!
- Вот там, впереди, виднеется свет!
- Пойдем, отдохнем, - промолвил Иосиф.
Мария, ступая, молчит в ответ,
Она ничего у него не просит.
Идти тяжело, но вот и приют:
Простой деревенский пастуший уют.
И запах навоза и молока.
И теплые чьи-то живые бока.
— А я тебя знаю. Мы весною встречались, не помнишь? Ты мне тогда...
Только скользя по поверхности чувств, можно думать, если с кем-то встретился, значит, нужен ему. Конечно, и так бывает. Но самое драгоценное в каждой встрече — премудрость Божия, которая открывается, если все свое в тебе хотя бы на миг умолкает, научаясь внимать. Встреча с человеком, знакомым или нет, это дар Божий.
— Спасибо, внученька, не очень-то я голодный... Домой, наверное, вечерю несешь... Что ж на работе-то задержалась? Время позднее... Спасибо. Уж забыл, когда бананы ел... Не смотри, что такой потрепанный — я не грязный. Немножко погреюсь в вашем подъезде и пойду, нельзя мне к теплу и комфорту привыкать: время, ох, как мало осталось... Руки мои? Больные они, но не заразные. Уже затягиваются раны, поэтому и потемнели.
В мир Рождество сошло с Небес,
Повсюду слышатся колядки.
Цепочкой праздничных чудес
Явились радостные Святки.
Христос родился – ночь светла!
Звезда зажглась на Небосводе,
И в такт звонят колокола –
Любви, гармонии, природе.
Ночь морозом звенит, звёзды ярче, чем прежде.
Четвертушка луны завалилась на бок.
В эту зимнюю ночь без привычной одежды
Замерзает земля – ей бы снéга чуток.
Ей укрыться б немного пушистым покровом,
Отогреться под шубой январских снегов.
Но, увы, снега нет… лишь с морозом суровым
Разгулялась зима вдоль речных берегов.
Смотрю на край родимый робко –
Светла, как дитятко, душа.
Скрипит мой путь легко и ровно,
Вокруг снежинки мельтешат.
Спешу волхвом я к колыбели,
Дрожу безродным пастухом.
Ветра о чём-то мне пропели,
И двор пропел мне петухом.
Застыла легкая прохлада,
Шуршит пожухлая трава,
Но пронеслась окрест молва:
Звезда у стен земного града,
Путь показав седым волхвам,
Упала к Вифлеему - радость!
В пещере тишь и благодать,
Младенцу шепчет тихо Мать,
Слова Любви. Вода, как градом
По стенам капала, и рядом
Ребенок ручкой теребил
Кусочек ткани – ряд светил,
Уже растаял утром ранним,
И не устала только Мать,
Качать Его - Дитя ласкать.
В хлеву души ютится Рождество
призывом в Божий храм преобразиться.
Христу-Младенцу будет нелегко
в душе воловьей Богом нарядиться.
Осёл и Вол, вспашите эту землю,
согрейте ниву жаждой и теплом!
Пусть Господу она отныне внемлет
и засевается Его Добром!
Господня Пашня пусть заколосится,
Его Посев пусть прорастёт в века,
пока Младенец радостно резвится
на материнских трепетных руках.
