Омилия

Кладу на стол ручку, а вместе с ней и тень её кладу. Тень в нашем мире всегда преследует предметы.

Но далеко не всегда тень легко обнаружить. Надо хорошо высветить предмет, чтобы заметить и его тень. Тени прячутся, они не любят выставлять свою теневую суть напоказ. Теням хочется казаться предметами. Хочется быть больше и значительнее предметов.  И, при случае, они непременно попытаются обмануть наблюдателя. На то они и тени, чтобы быть понарошку.

И нельзя ничего создать, чтобы не появилась следом за созданным и его тень. Таковы правила игры. Главное — не перепутать тени и вещи.

В доме празднично и радостно пахло ванильным тестом. В чистой мисочке разноцветным бисером красовалась пасхальная посыпка на куличи. Вдруг раздался громкий звонок в двери, так что мама даже руками всплеснула: пасхальное тесто не любит шума! Оказалось, это к Диме пришел товарищ, его одноклассник Паша. «Идите-ка лучше погуляйте на воздухе, - сказала мама.- Не мешайте мне. Когда куличи испекутся, приходите. Вместе будем яйца раскрашивать».
Мальчики вышли на улицу.
- А у нас дома куличей не пекут, - вздохнул Паша.- Мама говорит: «Зачем возиться, если в каждом хлебном киоске купить можно». А ты в церковь на Всенощную пойдешь?
- Родители обещали взять, если днем посплю хоть немного, - ответил Дима. – Праздник же какой! Воскресение Христово!
- Ну, это так считается… - усомнился Паша. – А на самом деле, может, праздник люди сами себе и придумали?
-Да как ты можешь так говорить! – взвился Дима. - Ты хоть раз Евангелие читал?
- Евангелие – это для вас, верующих. А ты мне можешь на исторических фактах доказать, что Христос и вправду существовал, а потом еще и воскрес после распятия? Ты не обижайся. Я не спорю, мне даже самому интересно? Где-нибудь еще это написано?

В храме шла служба. Сосредоточены лица, опущены взоры, собраны в молитве мысли. Раздался чей-то приглушенный телефонный звонок. Прошла секунда, вторая, третья, а он звонит все сильнее. Уже многие стали проявлять недовольство поворотом головы. Меня тоже этот настойчивый телефон вывел из сосредоточения на молитве: «Когда же услышит хозяин и отключит телефон, — думаю, — это просто безобразие заходить в церковь с включенным телефоном!» Вон уже и певчие поглядывают по сторонам. Он звонит! «Совести совсем у кого-то нет. Чей же это телефон?» — я поворачиваю голову туда-сюда. Никто к телефону не подходит. А он все громче и громче звонит! Уже многие начинают перешептываться, искать хозяина. Я тоже негодую: «Кто же это такой безразличный? Видно только себя любит, о других душа не болит.

Метёт муку холодный ветер
Асфальтной гладью по селу,
Кружат снежинки, словно дети,
Пробилось солнышко сквозь мглу.

Резвятся псы на покрывале,
Что выткала с утра зима,
Дома спросонья смотрят вяло,
Их не тревожит кутерьма.

А я иду в свою церквушку,
Легко звонят колокола,
И Ангел мой летит послушно,
Неся мне капельку тепла.
 

Едем... едем в монастырь!

И в самом деле, едем. Я с мамой впереди, она - за рулем, а за нами – Аришка с попугаем, да наша бабушка Евдокия. Микешину клетку мы к самому окну устроили, вот он и разговорился: «Микеша хор-р-р-роший, Микеша хор-р-р-роший... ».
- Хороший, хороший, пока кошка спит, - ворчит бабушка и пытается накинуть на клетку платок.
- Бабуль, зачем? – протестует Аришка, и тянет платок на себя, - ему же тоже хочется посмотреть, какие тут большие сосны растут, он же не видел.

- Насмотрится, успеет, а покуль пусть спит, отдышится от Еремина сраженья.

ВЕЛИКАЯ ПЯТНИЦА
Утром Лёля нашла на столе догоревший огарок своей свечи, поднос, накрытый стёганным колпаком, и  записку:

«Дорогая Лёля! Сегодня послушаний у тебя не будет. Посвяти этот день молитве и чтению.
Я принесла тебе чай и булку. Общая трапеза состоится после выноса Плащаницы.
Отец Митрофан ждет тебя вечером!
Твоя А.»

Как это Тоня всё успевает? – подумала Лёля. – Сейчас, наверное, ещё и семи нет.
Ольге было немного досадно, что сестра не разбудила её, но в то же время к досаде примешиалось чувство удовлетворения. Какая радость – она, наконец-то, была предоставлена сама себе!
Умывшись, переодевшись, и испив ароматного чая с ещё теплой булкой (уж не мать Пелагея ли её испекла?), Лёля села на своё излюбленное место у окна и открыла Тонину тетрадь.

Когда-то соловушкой пела
В небесных семи садах.
Потом ворковать полетела
На лютых семи ветрах.
Спускаясь все ниже к земле,
И так высоту теряя,
Свивала гнездо в траве -
У самого пропасти края.
Стараясь беду отогнать,
Не пела уже - кричала.
Врагам становилась под стать -
Зверела душа помалу.
Пытаясь взлететь, страдала.
Как будто всегда бескрылой
Была... Лишь во сне летала.
А как наяву - забыла.

                 (Сб. "Стопами любви")

Все началось, как обычно — с телефонного звонка.

— Здравствуйте, Нина Сергеевна! — послышался в трубке знакомый голос отца Александра. — А у меня к Вам дело…

По правде сказать, Нине Сергеевне совершенно не хотелось разговаривать с отцом Александром. В самом деле, что за бестактность — вспоминать о человеке лишь тогда, когда в нем возникла надобность? Ведь пошел уже третий месяц как с тех пор, как новый Владыка Михайловский и Наволоцкий, епископ Михаил перевел отца Александра с его отдаленного прихода в Н-ском лесопункте в Успенскую церковь, стоявшую на окраине города Михайловска, посреди старого кладбища. Причем не просто перевел, а назначил тамошним настоятелем, вместо отца Богдана Л-цкого, подавшегося в одну из южных епархий к своему земляку, тамошнему Владыке Игнатию. Да, с тех пор пошел уже третий месяц.

У дивана стоят носки.  Любуются собой.  Один говорит другому:
- Этот противный запах портит всю нашу яркость и изящность.  От кого это так несет?
Рядом на коврике лежала кошка с котятами.
- Да вон от них, - махнул в сторону носок.
С дивана упала газета.
- А может от нее,  – махнул другой.
Кто-то бросил огрызок  от яблока.
- От него, наверное, - уточнил один.
Муха села на яблоко.
- Точно от нее, - возразил  другой.
Носки вертели носами, вертели, пока кошка не увела с собой котят, не улетела муха, а хозяйка не подобрала газету с огрызком от яблока.
Оглянулись  носки  – вокруг никого, а запах – то остался.  Посмотрели носки друг на друга и заголосили:
- Неужели этот запах от нас?

Крестики с распятием, жемчуга души.
Ясно всё и так - не жди совета.
Жизнь - она весёлая. Просто не греши.
Топай босиком по белу-свету.

Отряхни окалину - чёрную печать.
Что печаль - котомка за спиною...
Ведь за то, что сделаешь, нужно отвечать
Собственною, грешною душою.

Топай по хорошему, странница-душа!
Не топчись испуганно на месте.
Посмотри, прислушайся - нету ни гроша
У весёлых птичек - только песни.

И лунный луч ударил землю,
Как серебром  прозрачным – вскользь,
И струнам света молча внемля,
Измерил раненую ось

Земли, принявшей бег секундный,
А облака листают хмарь,
И плачут, точно стук занудный
Цепляет гаснущий фонарь.

И люди ищут: кто отрады,
А кто прозренья в гарь веков,
Или делимой впрок награды
В заплаты каменных основ.

Ольга сидела у окна своей маленькой комнатки. Легкая усталость оказалась странно приятной для девушки. Какое-то ощущалось внутреннее блаженство от оссознания того, что весь день она, Лёля, была занята чем-то полезным и нужным.
До вечерней службы ещё оставался целый час. Можно было бы прилечь и поспать, но сейчас Лёле не хотелось терять на сон своё драгоценное время. Она сидела, прижавшись лбом к стеклу и смотрела на весенний сад.

«Как здесь всё изящно и мило! – думала девушка. – В этом саду, в строении храма, в каждой комнатке обители видна заботливая рука Великой княгини и её отменный вкус!»

В дверь тихонько постучали. Тук-тук-тук. «Молитвами святых отец наших…» - послышался шёпот и в дверном проёме показалось родное личико с веснушками.

- Лёля, ты не спишь? – спросила Антонина, заходя в комнату.

Взлетело слово, с губ вспорхнуло,
И одарило мир теплом...
Внезапно злобой потянуло,
Как едким, тонким сквозняком.

Украли слово, в клеть закрыли,
А через миг – произнесли...
В глазах завистливых застыли
От мрака чёрные угли.

В плену, без света всё томятся
Под пылью лжи слова, слова...
И ждут – когда же возвратятся
Назад, в правдивые уста.

Дорожите, люди, поэтами.
Они Божьим словом помазаны.
Не держите стихи под запретами,
Судьбы их со Святыми связаны.

От тоски поэт глаза высушил,
Бился лебедем в стены зависти;
Был не злобливый, а из белых крыл
Вытекали слова Божией завязи.

Он не ждал от вас не идиллии,
Показал собой, как свеча горит.
Он в душе своей нёс вам лилии,
Потому что был от Творца пиит.

Познать себя – достойнейшая цель.
Но как же быть, когда объята мраком
Твоя душа…
                Когда недобрым знаком
Растёт число ошибок и потерь?

Легко поверить в то, что мир жесток, –
Когда причины скрыты зол и бедствий
Среди туманных отдалённых следствий,
Когда не познан Истины исток.

Легко поверить в то, что правды нет,
И в то, что нас «давно забыл Создатель», –
Когда в тебе унылый обыватель,
Когда душе неведом вечный Свет.

Люди, люди... Сделались «как боги»,
Не зная Бога, тварные дельцы.
Сухая глина, трещины-пороки:
Сочится яд из мрачной глубины.
Распять, чтобы услышать Голос,
В безумии пролить Святую Кровь!
А Бог... В тебе Он знает каждый волос...
Смотри: распят Христос - кричит Любовь!

Выткан лоб твой
Седою проседью,
Видно, был бой
Тяжёлый осенью.

С тобою рядом
Граната ахала,
Снарядным градом
Спина испахана.

Легла войны печать
В лице ожогами.
Горячими, видать,
Ты шёл дорогами…