Омилия

    Святой мученице Российской

   Великой Княгине Елизавете Феодоровне 

                    1

Ярким светом ЖИЗНЬ её и ВЕРА
Озарили древний царский род.
Песнь любви она достойно спела.
Ей сегодня Славу мир поёт.
…………………………………..

Стройная, красивая! Невестой
Элла совершает дальний путь
В край чужой,
         ей, немке, неизвестный,
Что Россией – матушкой зовут.

Встреча гостьи в северной столице.
Ликование народных масс…
Ох, и  быстро радостные лица
Превратятся в скопище гримас!

Как живуч закон толпы извечный:
Кто сейчас «осанну» вам поёт,
Завтра с тем же рвением сердечным
Заклеймит и на Кресте распнёт!..

Можем ли мы представить жен-мироносиц кричащих и осуждающих Никодима, вместо спешащих рано утром ко гробу? Можем ли мы представить, чтобы вместо того чтобы рано утром прийти ко гробу Спасителя, они сидя в своих домах и страшась, рассуждали бы о том насколько слаба оказалась вера у апостолов и как же велик грех Иуды? Ответ на эти вопросы лишь один: «Конечно нет!». Они простили апостолов, простили Никодима и не задумываясь, не тратя время на лишние разговоры и рассуждения спешили лишь проявить заповеданную Спасителем любовь.

Кто плакал, пока высохнут глаза
и сердце досуха, тот всё равно рыдает.
Теперь в Одессе неба бирюза
убитых куликовцев освящает.
Ночь сердца, ночь ума — страшнее ночи
в присутствии врага. Да будет смерть!
Движение навстречу дню короче,
когда исчезнет под ногами твердь —
уверенность, что будет всё как прежде.
«Нет!», — говорят теперь пустой надежде.
И строят новое, и жертвуют собой —
за Новороссию идёт священный бой.

Монахи, поругавшие Христа,
и Родину, как девку площадную,
предавшие глумлению — с креста
сошла она, и на передовую...
В Славянске окопалась до поры
и притаилась, ждёт сынов из боя.
Предатели измученной страны,
вас ожидает гнев её героев.
Иудино отродье не пройдёт,
увязнет в иле злобы поднебесной.
И воскресение Руси грядёт:
чем беспощадней бой, тем неизбежней.

Жил-был на свете писатель. Да не простой, а православный. Ездил он по святым местам, посещал Божии храмы и святые обители, и привозил из тех поездок сюжеты для своих книг о Святой Руси, да о благочестивых людях, для которых жизнь — Христос1, а Отечество — Царствие Небесное. Так жил и творил писатель год за годом, до самой старости, воспевал Православную Русь-матушку, светло светлую и прекрасно украшенную красотами многими: храмами белокаменными с куполами золочеными да колоколами велегласными, обителями честными, в коих иноки благочестивые денно-нощно о мире и спасении всего мира молятся, образами чудотворными и источниками многоцелебными. А наипаче же — сияющую верой Православной, юже прияхом мы тщанием святого равноапостольного князя Владимира и бабки его, мудрейшей из жен, великой княгини Ольги. Да позавидовали той красоте силы темные, преисподние, и послали на Русь из стран полночных хитрецов-кознодеев, с медом на устах, с коварным умыслом в сердце. Обаяли те хитрецы Русь-матушку злой волшбой, застили ее ясные очи мраком безбожия, тщатся погубить ее на веки вечные. Только зря стараются злочестивые, ибо не перевелись еще на нашей земле люди Божии, Православную веру хранящие. Спасут они Русь, вымолят у Господа: да прозреет она, да очистится покаянием и да воспрянет во славе, и будет та слава ярче прежней во веки веков, аминь. Так проповедовал в своих книгах тот писатель, так и сам веровал, и благодарил Господа за то, что сподобил Он его Божие дело творить: защищать и насаждать на родной земле святую веру Православную.

В недавней беседе на одном из приходов услышал: «Нашему батюшке так достается от владыки…» Удивился, потому как, по моим сведениям, никаких притеснений от архиерея настоятель не испытывал. Стал спрашивать, и оказалось, что батюшка, по каким-то причинам, рассказывал о епископе страшилки-небылицы. «Взносы непомерны», «денег на восстановление храма епархия не выделяет», «епископ придирается по мелочам». Все это оказалось совсем не так, взносы были меньше, чем расход настоятеля на бензин (при том, что священник не обременен какими-то послушаниями, требующих частых разъездов), денег на восстановление епархия, и правда, не выделяет, но это не позиция по конкретному приходу, просто откуда у епархии деньги, если ее бюджет формируется исключительно из приходских взносов?

В храме Божьем, безутешная,
Умоляя о прощении,
Ниц жена склонилась грешная,
Каясь Богу в прегрешении:

– Ты меня, Христе, преступницу,
Уж прости за лицемерие:
Крест на мне – в душе отступница,
Грех которой – маловерие.

Прихожу в Твой храм поныне я,
Всё молюсь, крещусь…
                                   Бесстыжая:
Преклоняюсь пред святынями,
А Руки Твоей не вижу я.

И, подобно в волнах Симону,
Верю, Боже, и не верую,
Оттого и всё просимое
Получаю той же мерою.

На тугой замок сомнения
Затворила сердца двери я…
Даруй мне, Христе, спасение,
Исцели от маловерия!

Я зимой потому жду весну,
                что за нею приходит лето.
И душа ледяная, за толщу дней,
наконец-то будет согрета!

И разбудит её нежным звоном своим,
распуская лучи, одуванчик…
Им ответит оттаявший голос её,
запоёт,
           вспоминая мелодию ту, 
что играл нам знакомый шарманщик…

Тонким парусом в небо
                              взметнётся душа,
оживая от тёплого света!
Будет там трепетать,
                        будет петь и мечтать,
чтобы не кончилось лето!

«Если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях,
то мы должны были бы называть счастливыми быков,
когда те находят горох для еды»
Гераклит Эфесский

Жажда счастья

Счастье — это, пожалуй, то единственное, в отношении чего человек предельно активен и трудолюбив. В поиске его он не только стабилен, но и неутомим. «Да и как иначе, — скажет он, — ведь я не враг самому себе. Более того, я достаточно самолюбив. И отказываться от комфорта и наслаждения вовсе не намерен. Не свойственно мне это. Да и, признаться, подвластен я неудержимому, внутреннему влечению к личному благу».

Повесть о святой блаженной Ксении Петербургской

— Дура! Дура!

Мы бежали за ней, крича во все горло и корча ей рожи. Прохожие останавливались и недовольно косились на нас и на высокую молодую женщину в зеленой кофте, красной юбке и стоптанных башмаках на босу ногу. Ветер развевал прядь темно-русых волос, выбившуюся из-под ее платка. Сколько я себя помнил (а к тому времени мне было лет семь) эта сумасшедшая нищенка по имени Ксения бродила по окрестным улицам, опираясь на грубо оструганный посошок. Дразнить ее было нашей любимой забавой. Тем более, что она безропотно сносила наши выходки. А нам так хотелось разозлить ее, довести до слез...безответность и бессилие жертвы лишь раззадоривают преследователей. Как бы это сделать?

На шумных и пыльных городских улицах
Среди аптек, банков, магазинов, кафе
Живет сумасшедший. Он чуть сутулится.
Носит шляпу, и плащ, и штаны — галифе.

Он часто подходит к старинному дому,
Гладит стены, прижимает пальцы ко лбу,
Вздыхает: — кху — кху (в водосточную трубу).
Получает ответ. Труба гудит: — Угу...

Когда он голоден и просит прохожих
Купить пирожки в гастрономе «Центральный»,
Люди шарахаются от его кожи.
У нее дурной запах. Десятибальный.

Я останусь нежным звуком
легко тронутой струны,
тонким ярким лепесточком
от исчезнувшей Луны.
Стану липой придорожной,
чтоб тебе в жару укрыться,
буду книг твоих любимых
я – последнею страницей.
А весной капелью робкой
за твоим стучать окном,
еле слышно, перебором,
не просясь в любимый дом.
Вдруг испуган, что на свете
никому уже не нужен, -
теплым лучиком надежды
засияю в зимней стуже.
Если всё-таки разлуку
ты не в силах понести,
помяни ещё сегодня.
                               И прости.
                                           И отпусти…