Омилия

I

По аллее ходили и ждали,
Ни тоски, ни печали, а нив,
И минувшего звездные дали,
Отлетали, как птицы, сложив

Тайну счастья: душа тосковала,
И крепчала в наивном бою,
Не дождались девятого вала,
На межзвездном прозрачном краю.

И пред светом капризным заката
Углядели прозрения миг,
Было скользко на камнях покатых,
Но не больно горланить и в крик.
II
...И над мраморной львиною кроной,
Поврежденной вандалами так,
Что смеялись вороны со стоном,
Углядев им неведомый знак.

Благодарю Тебя, Господь, за этот новый день!
Дай сил пройти его с Тобой, молясь и радуясь Тебе,
прогнав уныние и лень,
                             и призрачную тень...
Смотрю с надеждою вперёд, и верю, и люблю
весь мир, за то,
                     что Ты — везде.
Твой свет благословляет всё и всё животворит...
И откликаются Тебе леса, и пенье птиц,
и ветра вздох, и плеск волны,
доверчивые мудрецы, и те, кто сердцем чист...

И будут люди еще долго кривляться, умиляясь собственной глупости. И возведут глупость в достоинство, заявив, что только так можно стать свободными. И станут делиться глупостью, рисовать линии и кляксы, глубокомысленно называя ветер, родивший их, деревом. Но кляксы не прорастут цветами, а кривые линии не выпрямит даже и топор. Что толку высчитывать квадратуру у круга, который никто и не старался нарисовать. Там, где не было мысли, не будет и достойного плода, а только лишь кляксы на потеху дождю. А когда смоет песчинки с горы, то и поглотит их море, как поглощало тяжелые камни и гребни скал. И останется лишь тихая водная гладь, чтобы начать все сначала.

Больше некому звонить -
Пусть шумят под небом сосны,
Больше некого винить -
Растрепала вьюга косы.
Больше не по ком скучать -
Только горечь от утраты.
Больше некого встречать -
Я, конечно, виновата!
Помню тихий разговор,
Без возвышенности ложной,
Помню твой уютный двор,
Пёс с повадкой осторожной…

А сегодня меж стволов,
Пляшет вьюга старой сводней -
Без меня тебе свободней,
И тебе не нужно слов.
Хлещет ветер по спине,
Посещают слёзы душу -
Я молитву Богу в уши,
О тебе и обо мне.
Разомкнув объятий круг,
От чего-то нас спасая,
Вьюга мечется босая,

Чтоб не встретились мы вдруг!

«Нарежьте буквы из газеты и подбрасывайте их миллиарды раз. У вас не сложится случайно и четырех строчек из стихотворения А. Пушкина. Так что же мы пытаемся убедить людей, что, подбрасывая триллионы клеток ДНК, случайно сложится человеческий организм, тем более Вселенная? Творец должен быть!»

А. Эйнштейн

Гурам с трудом приоткрыл глаза. Туман рассеялся, и темное пятно сбоку приобрело очертания врача с идеально выбритым лицом.

— ... Я очень сожалею, — начал тот избитой фразой из американских фильмов.

Нормальные люди так не говорят, отметил про себя Гурам, пытаясь вспомнить, как он сюда попал.

Её руки месили тесто. Две тонкие, но сильные руки, почерневшие от времени и солнца, мяли, катали, комкали и снова мяли белое пушистое тесто. Тесто поддавалось теплу рук и, послушное, становилось мягче и нежнее. Когда-то и она была такой же мягкой и нежной. Такой же белой, такой же податливой. Женственной и легкой.

А теперь стала стара, суха и черства. Как постная лепешка.

Сарра усмехнулась от этой мысли. Окунула пальцы в муку, стала ловко раскатывать хлеб в круглые лепешки и прикреплять их к стенкам раскаленной печи. От жара лепешки почти сразу подрумянивались и приобретали золотистую корочку.

Спишь, не помня имён,
в океане времён
ощущая себя
в лодке.

А проснёшься — глядишь
в тьму окна и молчишь,
без конца теребя
чётки.

Но, как свет из щели,
словно парус вдали
этот сон с тишиной —
сила.

О суждении и осуждении

Моё воцерковление началось с поездки в один далекий женский монастырь со студенческой группой. Целый месяц мы жили в этой восстанавливающейся обители и помогали сестрам в их хозяйстве.

На второй день по нашему приезду, к нам подошла благочинная и спросила, знает ли кто из нас церковно-славянский язык? Нужна помощь в чтении Псалтыри по ночам. Естественно, на тот момент я не знала ни языка, ни Псалтыри, но по какому-то мановению, я подняла руку. Не знаю, что мною тогда двигало, наверное, желание быть полезной, и мысль, что раз уж я знаю иностранные языки, мне не составит особого труда прочесть церковно-славянский. А может, просто моё невежество или гордыня. Так или иначе, я оказалась в числе четырех девочек, которые три раза в неделю ночевали в храме, чтобы по очереди читать положенные Кафизмы. Мы разделились по двое, и по два часа читали: одна девушка — кафизмы, другая — помянник. Затем наоборот. Через два часа нас сменяла другая пара сестер. Затем снова мы. И так до утра.

Война решает интересы меньшинства за счет отчаянных усилий большинства. В рамках любого исторического процесса она выступает точно таким же инструментом, как, скажем, отбойный молоток в руках мастера. Вся история, весь ее видимый горизонт — это цепь удачных или провальных проектов дележки мировых ресурсов бездушными проектировщиками кровавых конфликтов. Каким будет мир будущего? Железными крепостями транснациональных корпораций, где механические роботы-манипуляторы будут рыскать по канализационных каналам, ища остатки непокорных? Глупо думать, что войны начинают государства, их начинают большие деньги, большие деньги их и заканчивают.

8 декабря:
малый престольный праздник в «Киевском Иерусалиме»

Памяти Климента Римского —
скалы, пещеры, сердца...
Жребий пути неблизкого,
до утраты лица
общего выражения...
В единичном числе —
к памяти приближение,
шанс душой повзрослеть.
Памятник Клименту Римскому
в сердце вместить свое —
образ молитвы искренней,
вечной любви жилье.