Омилия

Моя Россия взор пленит
черемух свадебным цветением.
В колоколах церквей звенит
и в соловьином вешнем пении.
В цветах сирени, в васильках
и в сенокосных ароматах,
и в белоснежных облаках.
... и в чае, где чабрец и  мята.

Русью светлое место зовется:
там, где солнышко льется с небес,
где геранями смотрят оконца,
есть холмы, и равнины, и лес.

Здесь церквей колокольные звоны,
хлебосольство, души широта,
запах хлеба в домах и иконы,
и Святых родников чистота.

Гладь речная ласкает прохладой -
у воды жили россы из-старь.
Пахнет вечер духмяной усладой,
скоро выкосит травы косарь.

Наблюдая как грызутся между собой порядочные, глубоко уважаемые мной люди, патриоты, хорошие профессионалы, аналитики, понимаю как страшно и опасно сегодня говорить. Не зря больше хочется молчать и молиться, уйти от воцаряющегося повсеместно кошмара и раздора.

Собственно для понимания ситуации сказано достаточно: кто понял, тот понял, кто не понял, тот и не поймёт. Вопрос уже не в информированности, а в системе ценностей того или иного человека, в его вере или даже верах.

Всё, вокруг чего бушуют непримиримые споры, на самом деле не суть важно, если говорить всерьёз. Сейчас важнее сохранить здравомыслие и внутреннюю чистоту, незамутнённость сознания. Ведь один из основных ударов в этой нестандартной, непонятной, новой войне — удар по душе.

Русские, с присущей им жаждой правды, верностью правде и готовностью жертвенного служения правде, могут быть побеждены только втягиванием их в грязь, в ложь, во взаимное предательство. Унижение и оскорбление другого, даже мыслящего иначе, — вот где главная опасность, ибо так раздувается огонь самости. Тот самый смертоносный огонь, которым горели и грелись майданопоклонники.

Этот убийственный, разъединяющий всех со всеми огонь старательно раздувают ныне все, кому не лень. При этом взаимное уважение, базирующееся на уважительном отношении к человеку как носителю образа Божия, стало редкостью. Его стараются подменить безумием уравнивания здравого с больным, добропорядочного человека с негодяем.

Слову сбыться не просто —
Время чувствует дрожь…
На Васильевский остров
Умирать не придёшь.

На неделе Емели
От стоустой молвы
Не дожить до апреля,
Не доплыть до Невы.

Может, ради контраста
Сны несбывшихся строк
Отпевать будет пастор,
А не русский снежок.

Деревня. Вечер синий. Ни души.
За покосившимся седым забором,
Уютно в старом домике, в тиши,
Под абажуром розовым спешит
Душа излиться на бумагу словом.

Здесь просто,незатейливо, легко,
Завалинка, оконца в доме низко,
Прохлада, когда солнце высоко,
Холодной ночью сонное тепло,
В душе покой и думы к Богу близко.

Какая нежность в цвете розовом
зари по краешку небес.
Живем с тобой в краю березовом,
нам дарит сказки русский лес.
Земля, наполненная негою,
в себе мощь русскую таит.
Терзали милую набегами,
а Русь незыблемо стоит!
Пусть все течет и изменяется,
но вера крепнет, как гранит.
Пусть Милость Божия не кончается,
Россию-матушку хранит.
...Заря румянит светом розовым
лазурный краешек небес.
Встречает утро край березовый
и величавый русский лес...

Останься там, в истоках Мирозданья,
Купаясь в неге юной созерцания,
Где каждых вздох, как трепетный сонет,
Там  звезды дарят тихое мерцание,
Предвидя дивный утренний рассвет —
Пока заря пришлет свое признание.

Земли луч солнца бережно коснется,
И заскрипит журавлик у колодца,
Умоют росы травы и леса,
И жаворонка песня вдруг прольется,
Лазурью засверкают небеса —
По Воле Бога новый день начнется...

Потоком собственных страстей ты унесён далече,
всех сердцем привечал гостей — с секирой ли, с картечью…
Ты душу сделал проходной, сквозит в ней ветер блудный.
И сам себе как неродной. Потерь ужасных груды.

А Ангел твой со скорбным взором поодаль шествует вослед,
ему б оставить тебя скоро, а он пытается на свет
тебя извлечь из чёрной бездны, омыть слезами, обласкать.
Он знает, что не безполезно любовью душу согревать.

живые и мертвые встанут в единую цепь...

сомкнутся ряды... не останется места для страха.

не важно, где родина тела — пустыня ли... степь...

своя ли... чужая... — история или рубаха.

дойти бы, без фальши, до линии света — конца

тоннеля земного, — бесследно грехи отмывая...

и внутренним солнцем подсветится кожа лица,

и золотом сердца зальется межа огневая.

                             «Не оглядывайся, Орфей».
                                     Татьяна Алюнова

Оглянулся несчастный Орфей —
                   Эвридике в погибель взгляд;
Ты осталась в стране теней,
                              Нет оттуда пути назад.

Хочешь, пламя церковной свечи
                 Станет светом потухших глаз?
Только, видя его, не кричи,
                        Чтобы снова свет не погас.

Может, песни святых панихид,
                         Евхаристии вечной канон
Успокоят боль от обид,
                     И в псалом обратится стон?!

Будь добрее, чем принято, ибо у каждого своя война, бои и потери. Живи просто, люби щедро, вникай в нужды другого пристально, говори мягко... А остальное — предоставь Господу. Именно любовь, - ни вера, ни догматика, ни мистика, ни аскетизм, ни пост, ни длинные моления не составляют истинного облика христианина. Все теряет силу, если не будет основного — любви к человеку.

Святитель Лука (Войно-Ясенецкий)

Никого. Ни чужих, ни своих.
Беззакатная светит надежда
У палат безнадежно больных.
Что им солнце, еда и одежда

Или чья-то весёлая жизнь?
Когда входишь сюда, понимаешь:
Все тревоги твои — миражи,
И у жизни есть правда другая…

Памяти моего папы

Необходимое предисловие

В нашем дворе на улице Советской жил дядя Ваня. Это было давно. Очень давно. Нет уже того дворика, и улица изменилась до неузнаваемости, да и сам дядя Ваня умер лет сорок назад, но почему-то я до сих пор помню его. Помню с добром, как светлую страничку из далёкой сказки — моего детства.

Дядя Ваня был инвалид войны. Сколько я помню, он всегда сидел на скамеечке, кажется самодельной, играл на гармошке, пел фронтовые песни и всегда радостно улыбался. Всегда. Говорили, он сильно пил, что случалось тогда с такими вот инвалидами-ветеранами, но я этого не помню. Зато хорошо помню, как вырезал он нам, мальчишкам и девчонкам того, ушедшего в небытие дворика, деревянные кораблики. А ещё сабельки и кинжалы. Дядя Ваня был безотказен. Подбежишь к нему бывало:

— Дядь Вань, сделай мне сабельку!

Глухие к зовам
близких и далёких —
счастливые
несчастием своим,
страданье ваше
под луной не ново.
Так человека
узнают друзья —
когда другого боль
стерпеть нельзя:
любви оковы
и крылья.

В сияющей истоме день воздушный.
Мне по душе весеннее родство
Простых людей. Они так добродушны
И влюблены  неведомо в кого:

В лучей кристалл, в спокойный час цветочный,
В просторных улиц оживлённый крик.
И даже длинный желоб водосточный
От любопытства высунул язык.

Вот так и жить, когда все чувства наги,
Забыть навек расплывчатую грусть.
Пришпилить этот славный мир к бумаге
И, заучив, запомнить наизусть.

       Наваришь горячего супа, —
       и жить веселей.
                 Ду Фу

Трудновато живем, но с охотой,
Что нам бедность, раз беден, кто скуп.
Есть вода — это больше, чем что-то —
Значит, будет готовиться суп.

А с нехваткой жиров и приправы
Разберемся и выход найдем —
По преданиям нашей державы
Сварим суп со своим топором.

Объясним мудрецам-инородцам —
Не берется народ на измор,
На Руси непременно найдется
На веселое дело топор.