Уходило солнце в Журавлиху,
Спать ложилось в дальние кусты,
На церквушке маленькой и тихой
Потухали медные кресты.
И тогда из дальнего оврага
Вслед за стадом медленных коров
Выплывала тёмная, как брага,
Синева июньских вечеров.
Лес чернел зубчатою каймою
В золоте закатной полосы,
И цветок, оставленной пчелою,
Тяжелел под каплями росы.
Зазывая в сказочные страны,
За деревней ухала сова,
А меня, мальчишку, слишком рано
Прогоняли спать на сеновал.
Вы здесь
Владимир Солоухин
Настала очередь моя (Владимир Солоухин)
Когда Россию захватили
И на растленье обрекли,
Не все России изменили,
Не все в предатели пошли.
И забивались тюрьмы теми,
В ком были живы долг и честь.
Их поглощали мрак и темень,
Им ни числа, ни меры несть.
Стреляли гордых, добрых, честных,
Чтоб, захватив, упрочить власть.
В глухих подвалах повсеместно
Кровища русская лилась.
Все для захватчиков годилось —
Вранье газет, обман, подлог.
Когда бы раньше я родился,
И я б тогда погибнуть мог.
Когда, вселяя тень надежды,
Наперевес неся штыки,
В почти сияющих одеждах
Шли Белой Гвардии полки,
А пулеметы их косили,
И кровь хлестала, как вода,
Я мог погибнуть за Россию,
Но не было меня тогда.
Здесь (Владимир Солоухин)
Одно маленькое стихотворение Зинаиды Николаевны, кстати, на нашу тему ставит все на свои места.
ЗДЕСЬ
Чаша земная полна
Отравленного вина.
Я знаю, я знаю давно —
Пить ее нужно до дна.
Пьем, но где же оно?
Есть ли у чаши дно?
1933 г.
Вот оказался бы уже в наши застойно-диссидентские десятилетия за границей Твардовский. Твардовский — диссидент и эмигрант! Трудно, конечно, вообразить. Ну что бы он там делал? Солженицын — статья особая. Все средства всемирной массовой информации были брошены и делали из него особенную фигуру, но и предмет его социологическо-художественного исследования тоже не валяется под ногами на каждом шагу. Советские лагеря… А то вот приехала в Италию делегация советских поэтов: Твардовский, Александр Прокофьев, Борис Слуцкий и Маргарита Алигер. Вокруг Алигер и Слуцкого крутятся роем итальянские издатели, подписываются контракты, а два наших „классика“ стоят в сторонке и никому не нужны, никому не интересны. Ну, это ладно, короткая поездка. А попади они в эмиграцию? Точно так же никому не были бы нужны. И что же им было бы делать? Бедствовать, как Бунину, Шмелеву, Куприну, Марине Цветаевой, Игорю Северянину…
История спорит с поэзией (Станислав Куняев)
Владимир Солоухин, которому посчастливилось с середины 60-х годов довольно часто бывать за границей без особенного контроля над ним, был свободен и смел в выборе своих знакомств и как поэт страстно и самозабвенно, поэтически-восторженно передал нам свои впечатления о русских женщинах из известных аристократических фамилий, об артистах, о писателях, мало известных в то время в Советской России, о героях Белого сопротивления времен гражданской войны.
Когда, вселяя тень надежды,
Наперевес неся штыки,
Как бы в сияющих одеждах
Шли Белой гвардии полки...
Стихотворение печаталось в «Нашем современнике» осенью 1989 года. Помню, как я просил Владимира Алексеевича подумать над строчкой о «сияющих одеждах»: ведь не святыми же они были! Но поэт не хотел становиться историком... Словом, он влюбился в этот призрачный мир с той же пристрастностью и восторгом, с каким воспела Марина Цветаева в книге «Лебединый стан» героев-рыцарей Белой идеи («Молодость. Доблесть. Вандея. Дон»)... Но есть поэзия и есть история. А для историка, каковым Солоухин никогда и не пытался стать, эмиграция всегда была сложным и противоречивым явлением. Поэт же воспринимал историю в очищенном виде — без интриг, грязи, корысти и неизбежного эгоизма, личного и сословного, присущего всем ее персонажам. Да к тому же и воспоминания людей, с которыми встречался Солоухин, конечно же, были очищены от всякой временной накипи и хранили в себе все самое идеальное, самое возвышенное, самое святое из всего, что было в их памяти. Впрочем, это вполне понятно и естественно. Я тоже не раз встречался с феноменом такого рода.
Венок сонетов (Владимир Солоухин)
1
Венок сонетов — давняя мечта.
Изведать власть железного канона!
Теряя форму, гибнет красота,
А форма чётко требует закона.
Невыносима больше маета
Аморфности, неряшливости тона,
До скрежета зубовного, до стона,
Уж если так, пусть лучше немота.
Прошли, прошли Петрарки времена.
Но в прежнем ритме синяя волна
Бежит к земле из дали ураганной.
И если ты всё — мастер и поэт,
К тебе придёт классический сонет —
Вершина формы строгой и чеканной.
Очаг (Владимир Солоухин)
Безнадежно испорчено слово «очаг»,
Эти плоские камни в убогом жилище,
Где огонь в непогожие ночи не чах,
Чтоб согрелась семья и поджарилась пища.
Добрый, теплый огонь.
Он в гнезде из камней
Прожил тысячи лет — огнеперая птица.
Был округлым очаг,
Чтобы людям тесней
Вкруг огня в непогожую ночь разместиться.
Но не только огонь и не камни — очаг.
Есть на свете семья, и в теченье столетий
Тосковал мореходец о добрых очах,
Об объятьях жены и о маленьких детях.
Тосковал мореходец,
Рыбак,
Зверолов,
Все мечтал поскорее домой воротиться.
Он вернется домой, и устал и суров,
И забьется в камнях огнеперая птица.
