Омилия

         Был вечер, какой часто приносит грусть в маленьких провинциальных городках. Жара, стоявшая весь день, уже отступила, и далекие звезды тихо мерцали над горизонтом, обозначая глубину разлетающейся по спирали вселенной. Улицы пустели, дневная суета отступала, а маленькие уютные ресторанчики наполнялись привычными для приморских городков разговорами. Клаксоны автомобилей то заполняли городское пространство шумом, то замолкали, а особый вечерний шум, похожий на гомон чеканящих всплески волн, наполнял окружающее пространство.

На вопросы отвечает православный психолог Константин Владимирович Яцкевич

— Я бы начала с известного цветаевского афоризма «Любить — видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители. Не любить — видеть человека таким, каким его осуществили родители. Разлюбить — видеть вместо него: стол, стул». Мне он кажется проникновенным, гениально точным. Если взять крайние две точки: 1) видеть, каким задумал Бог, но не осуществили родители 2) видеть вместо человека неодушевлённый предмет: наверное, можно сказать, что наше отношение к ближнему колеблется как раз между ними?

В последнее время очень часто возникает вопрос, хорошо ли, правильно ли, возможно ли и нужно ли верующему человеку быть успешным. Вопрос этот касается многих сфер, но хочется подробнее остановиться на реализации именно в профессиональной сфере и именно представительниц женского пола. Обычно в мирской обыденной среде, женщины делятся на две категории: те «кто на коне» ездит и тех, «кто за конем ходит». Перед теми «кто на коне» по определению океаны возможностей, беззаботная жизнь, все дается легко и беспечально. У тех, кто «за конем ходит» печальная тяжёлая судьба, множество лишений, постоянные мысли о хлебе насущном и хроническое крушение планов на жизнь. Первые получают штамп  «грешниц», вторые «святых».

Старый мост так глубоко вздохнул, что его серое выцветшее тело увенчалось еще двумя новыми трещинами. Он был стар и многое видел. Не смотря на  немощь и старые раны, вкус к жизни не пропал, наоборот он радовался как ребенок, когда резвый весенний ветер гонял по его поверхности опавшую листву, любил купаться вод весенними дождями, и заслушиваться соловьиными трелями на рассвете.

Из какой доброты,
Из каких общих судеб
В доме, словно цветы,
Появляются люди?

И хватает на всех
Чая, мёда и хлеба.
За окном детский смех
Раздаётся до неба.

Ах, Вы милая, милая, милая.
Ах, Вы нежная, нежная, нежная.
Буду помнить до самой могилы я
Что знаком с Вами был – белоснежною.

Ах, Вы светлая, светлая, светлая.
Ах, Вы добрая, добрая, добрая.
И слова Ваши кроткие, меткие,
Словно бусинки, в памяти собраны.

Ах, Вы юная, юная, юная.
Ах, Вы дивная, дивная, дивная.
И глаза Ваши карие, умные
Греют мир теплотою наивною.

Горе тому, кто поверит, будто стал он жертвой злой судьбы и злых людей. Пустится он во все тяжкие, своими руками разрушит то, что еще можно было бы исправить! Вот и отец Петр, подавленный и раздавленный свалившимися на него невзгодами, все больше озлоблялся, все больше ненавидел распутную девку, сгубившую его матушку, его Виктора, его самого. Мог ли знать его несчастный мальчик, что любил он не чистую девушку, а бесстыжую блудницу? И вот он мертв, а эта тварь жива… Такие думы терзали несчастного отца Петра, не давая ни сна, ни отдыха его измученной душе.

              *  *  *

Сто  лет прошло, а мы всё те же,
болят рубцы и  раны  свежи,
столетний  слышен плач;
и все бежит солдат по полю,
его окопная неволя
не кончится никак;
дни пулями свистят, мелькают,
и воронья - всё те же  стаи-
крылами  метят  в грудь
и разбиваются на поле
об это мирное раздолье,
где их совсем не ждут.
Вчера еще все  живы  были,
костры, как память, не остыли,
весь век алеет дым,
а мы проститься не успели
за все столетние недели,
"глаза в глаза" - стоим…

11-12.02.2017 г.

После снежных метелей и знойного лета
Я ручьем притеку в полночь и до рассвета
Забреду в тихий сад одичалый и скучен,
Где дымится очаг, и костер не потушен.

Мне всегда так казалось, - случится все в осень
И оближет лицо мне мой пес, предан очень.
Не разрушить нам память разлукой бывалой,
Въевшись запахом дыма с листвы наземь палой.

Гонит поезд, а душе темно –
Сколько можно быть скупой и сонной?!
И смотреть в вагонное окно,
И сидеть на полочке вагонной?

Ропот, что почти неуловим –
До чего обычно и знакомо!
Скоро будет станция Усть-Вымь.
А за ней и Сыктывкар – и дома.

Ночь, как рай для меня,
Жёлтых звёзд поцелуй.
Я и сам не пойму, боже, где я?
Боль на боль поменял,
Тут колдуй не колдуй,
От вопросов не станет теплее.

Снова мысль промелькнёт,
Как чужое авто,
О свободе и полном покое:
Ни проблем, ни забот,
Встрепенёшься – не то,
Здесь, наверное, что-то другое…

Жизнь – совсем не игра
И не ложе утех,
И не выстрел контрольный в затылок.
Она слишком мудра,
Чтобы помнить мой грех,
О котором душа не забыла.

Я не кум королю,
Я намного скромней.
Мне по вкусу судьба поострее.
А иной не терплю,
Не люблю, хоть убей,
Потому что тогда – зачерствею.

Валентинка от сардинки

В синем море писала сардинка
Червяку на крючке валентинку:
«Обожаю тебя,
Приглашаю, любя,
Я сегодня на ужин. Сардинка».

Валентинки в курятнике

Раз в курятник на «День Валентина»
Валентинки пришли от павлина.
Прочитал их петух…
Только перья и пух
Полетели тогда от павлина.       

В келье полумрак. Пьем чай с шоколадными конфетками, угостили сестры из трапезной. Моя соседка по монастырскому жилью – православная казашка-трудница, с выбивающейся из среднего добротой, выросла в детдоме. «Да ты ешь, ешь, Оленька, совсем худая, мне бы худеть», - протягивает булку, мед, шоколадку Галя.  Как, в монастыре – и такие сласти в келье? Ведь важна аскетика. Через несколько дней я увижу, что моя удивительная Галя не притрагивается к пище по понедельникам, средам и пятницам. Потом еще многое в ней поразит.

В редакции одного из православных журналов царила сосредоточенная тишина.

Главный редактор Отари, пятидесятилетний толстячок с лбом древнегреческого мыслителя и тщательно скрываемой биографией бывшего комсомольского вожака, вел планерку.

— …Тина, — обратил он свой начальственный взор на одну из сотрудниц, — что там со статьей о церкви в Боржоми? Готова ли историческая справка?

Тамрико, переваливаясь с боку на бок — замучили жиры проклятые, — влезла по крутой лестнице в красно-синий автобус. Сперва, конечно, на лобовое стекло глянула. Надпись «Tbilisi — Istambul», значит, ее маршрут. Помахала рукой шоферу Исмаилу и пошла вглубь салона на свое излюбленное место. Исмаил ответно осклабился. Тоже давно на этой линии шоферит, всех своих клиентов знает в лицо.

Тамрико устроилась поудобней и посмотрела в окно. Сразу подсекла на тротуаре двоих парней. Один из них бросил быстрый взгляд на нее и, ткнув другого локтем в бок, сказал что-то позорное. Оба заржали.
Пришлось отвернуться от окна. Очень надо на эти биологические оболочки последние нервы тратить. Тем более, что их реакция давно не в новость. На всех, как известно, своя печать. Вон бабка-разносчица залезла в дверь автобуса и выкрикивает заученное:

— Кому пряники, сигареты, салфетки?

               К 180-летию со дня кончины А.П.

Сквозь тюлевые занавеси снегопада
Привычный мир мне вдруг покажется иным.
Закончится круженье маскарада,
Когда небесный оклик оборвет земные сны.

Всё станет на свои места, и я с постели,
Как с ложа смертного, весь бледный, поднимусь.
Луна, свидетель одинокий воскресения,
Благословенье мне пошлет с незримых уст.

Если мы к чему-то тянемся, то важен не только сам предмет нашего влечения, но и намерение по его применению. Зачем мы стремимся быть совершенными? Зачем нам святость? Зачем нам истина? Бить или любить — истиной?

Расскажу-ка я для начала ехидную сказочку на тему.

* * *

В деревне ёжиков-неофитов каждый ёжик носит с собой палку на вырост: длинную-предлинную в сравнении с реальным ростом ёжика. Каждому новоприбывшему вручают её для того, чтобы ёжику легче было работать над собой, следить за своим ростом.

Ежи — народ колючий, это всем известно. Общение с ними всегда чревато мелким травматизмом. Но ежи-неофиты — народ особенный, если что не по ним, они ещё и палкой могут огреть. Так что в деревне ежей-неофитов туристам делать нечего. Но как в ней выжить самим ежам?

                          Два года назад, после тяжелого и длительного лечения, мне нужно было пройти завершающее обследование, которое неожиданно оказалось  трудновыполнимым   делом.   В  Тюмени,  в Онкологическом Центре, куда я приехала  для прохождения  ПЭТ-диагностики,  долго не могли вколоть иглу в мои измученные «химией» вены.

    Вкалывали, пытались пускать по ней лекарство - и вена тут же взбухала синяком, иголка выскакивала.   Измучился персонал со мной. Главная медсестра даже спросила:

- Из какого города вы такая?

     И услышав, что из Новосибирска, вздохнула, добавив:

- Никогда у нас  такого не было.  Теперь Новосибирск долго  помнить будем!