Выбирай, Украина

Закончился Великий Крестный Ход. Закончился грандиозно, эпохально, собрав на Владимирской горке около ста тысяч верующих. Позади — трехнедельное шествие под жгучим июльским солнцем, через дожди и непогоду, преодолевая жажду, голод, усталость. Позади запугивания, угрозы, постоянное очернение в СМИ, циничные насмешки раскольников и сектантов. Люди прошли сотни километров трудного пути, будучи «в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями» (2 Кор. 11:26). Крестоносцы вполне понимали, что в Киеве их может ждать все, что угодно. Но они шли, как агнцы среди волков — и вошли в столицу победителями.

Масштабное шествие богомольцев через центр Киева показало, что УПЦ — это сотни тысяч граждан Украины, готовые свидетельствовать о своей вере и стоять за нее. Государству придется считаться с ними. Они не собираются прятаться, молчать, хладнокровно наблюдать за тем, как у них отбирают храмы и издеваются над их верой. Просто их оружие — не пистолет и коктейль Молотова, а молитва. И горе тем людям, на которых упадет сей камень, ибо против гнева Божьего любое оружие окажется детской игрушкой. И Библия полна такими случаями.

Жестокая расплата за невыполненную работу

Не так давно митрополит Антоний (Паканич), Управляющий делами УПЦ, дал интервью порталу «Православная жизнь» о проблемах взаимоотношений Церкви и украинского общества. Отвечая на вопрос: «Что упущено, какие недочеты, что не удалось?», владыка, помимо прочего, сказал: «Что при этом упущено? Наверное, время. Мы должны со скорбью признать, что не всегда использовали на полную мощность те возможности проповеди Евангелия, которые нам были предоставлены временем».

Ответ правильный и честный. Да, действительно, Господь подарил Церкви в Украине двадцать пять лет свободы и независимости; годы, когда необходимо было сделать ту работу, которую вместо Церкви никто не сделает. Работа выполнена не была. Конечно же, проповедь Евангелия стоит на первом месте в списке нереализованных, или недостаточно реализованных задач. Проблемы внутренней миссии в Украине — это тема отдельного разговора, но здесь хотелось бы сказать несколько слов о другой, не менее важной задаче, которая мало того что не была выполнена — о ней почти никто и не подумал. Речь идет о духовно-культурном анализе феномена украинства.

А слышно, как захлопывалась клеть...

А в доме, где я плакала о счастье,

Где не было ни стульев, ни зеркал,

И где на вешалке висело платье,

Изношенное до заплат, как сталь,

 

Я пряталась в наивное сердечко

Под шум машинный утренних сирен,

Вот глупая, искала все колечко,

Свое у розничных бетонных стен.

 

Нет, я не знаю, кто живет за дверью,

Сосед ли пьяница иль жадный вор,

В тех комнатах, что нам сегодня мерить

Шагами, стены выросли в забор.

 

Непреднамеренно, но, верно, к розни,

В разрозненность не тлело лишь добро,

Соседи строили лихие козни,

Как будто жизнь - страданье и порок.

 

Здесь даже дети забывали радость

И плачем раскрывали судеб явь,

Три сестры. Поморские сказки

(В соавторстве с М. Ведерниковой (7 лет)

Дело в нашей деревне, что запряталась на самом краю земли Архангельской, было. Раз приехали к соседке моей, бабке Анисье Акимовне, с городу три внучки. Старшую Варварой звали. Ох уж краса девка: коса длинна, а в ней лента червлёна с бантом искусным. Цельными днями делать ничего не хочет — всё в зеркальце на себя любуется. Средняя, Машенька, уж до чего не по летам премудра и разумна! Одна беда — больно уж разговорчива:  как с раннего утра начнёт, так до самой ночи никому спасения от неё нет. Младшенькую Ксюшей кличут. Та хоть и мала, а уж помощница сестрицам великая: до обеда со старшей наряды меряет, а опосля со средней до полуночи разговоры разговаривает. В общем, великая радость в то лето Анисье с городу привалила.

Долгих лет достойной жизни чая...

Долгих лет достойной жизни чая,
Вне Творца начавши свой разбег,
Вкуса зла почти не различает   
Современный хваткий человек.

Сквозь преграды шествуя упрямо,
Не познав молитвы мирный строй, 
Пробегают люди мимо храма,
Суетой гонимые земной.

Всё сильнее души жжёт тревога:
Ведь о вечном, светлом не прося,
Пробегают люди мимо Бога,
К ложной правде взоры вознося. 

Да будет воля Божия!

Да будет воля Божия!.. Но только
Не сразу проясняются дела.
Сожгла равноапостольная Ольга
Древлянский город ропота дотла.

И вороньё над городом кружилось,
И пахло гарью, горем и бедой,
Чтобы из праха мести зрели милость
И утешенье матушки святой…

Кого пронзило одиночество...

М.Ц.

Кого пронзило одиночество
насквозь,
как бабочку игла,
кому и жить едва ли хочется,
того помиловать могла ль
судьба,
могли ли люди
вобрать в себя чужое им,
которого уже не будет,
но есть которое?

Звезды на грядке

Я хочу сегодня посеять на грядке звезды.
Сквозь тягучий и терпкий, прогорклый тугой воздух,
Сквозь толщу земли взойдут они в память о чуде.
Кто-то должен гореть, освещая пути людям.

И если птицы случайно потопчут рассаду:
Струйки света погаснут, мрак поглотит округу.
Верю я, что садовник из небесного сада
Научит меня справляться с поливом и плугом.

А по ночам я вижу Балтику...

А по ночам я вижу Балтику,
Она прозрачна и тиха.
И от предчувствия романтики
Ветрами движется строфа.

О, Балтика, ты — вдохновение.
Зовешь меня издалека.
Жестокость янтаря. Сомнение.
И в небе хлопья. Облака.

Пришибленный

Этот странный человек сразу привлекал внимание. И не потому, что был несуразно одет, как-то по-стариковски, не по возрасту. В нём было что-то от Акакия Акакиевича. Он и ходил, казалось, так, чтобы не испортить ни замызганных своих башмаков, ни выложенного плиткой пола. Находясь в кафедральном соборе, он был избыточно скромен, смущался не в меру. Казалось, что ему даже дышать совестно. Когда подошёл на исповедь, был так скован, что едва мог связать два-три слова. Вероятно, его принимали за дурачка. Да он и был таким.

Помнится, огорчилась за него, когда священник отругал его и не допустил к причастию за то, что не вычитал всё, что надо. Тогда подумалось: он же убогий, куда ему? Пришёл и слава Богу!

Белый ручей

На взлётной полосе остановился только что приземлившийся серебристый авиалайнер. Распахнув своё нутро, он выпускал одного за другим пассажиров. Со стороны пассажиропоток напоминал белый ручей потому, что каждый человек был облачён в белую до пола рубаху. Ручей бежал от истока — распахнутого люка-двери авиалайнера, стекал по трапу и устремлялся к большому белому зданию, которое его поглощало. Эта сюрреалистическая картина продолжалась бесконечно долго, как будто лайнер в своём чреве воспроизводил всё больше и больше людей и выпускал их наружу, в Новый мир.

Горе ближе, чем кажется...

Горе ближе, чем кажется —
горе ближе и движется:
приближается к каждому
и дорогой одной;
горе движимо жаждою.
Встретив горе, однажды мы,
с ним заплачем однажды мы
и забудем покой.

За стена́ми — стенания,
боль сегодня не с нами,
боль сегодня с другими —
помолись о других:
горе нынче надолго.
Все рыданья — без толку,
все советы — без толку:
помолись о других.

Два крестьянина

Сценка для Воскресных школ

Два крестьянина встречаются на лесном перекрестке. За ними старый поклонный крест. Путники снимают шапки и приветствуя, кланяются друг другу:

Первый: Здорово!

Второй: Здорово!

Первый: Откуда будете?

Второй: Из села Великого мы. Идем по торговой надобности

Первый: А, из Великого. А я вот, сподобился: до пророка ходил.

Крылья и крест

Рецензия на повесть «Макаровы крылья»

Вам случалось летать? Разумеется, не наяву, а во сне. Или в мечтах следовать за героями книг о людях, которые умели летать? Прекрасные сны, чарующие мечты. И, глядя на небо, где вольно и дерзко носятся птицы, мы сетуем — «почто я не сокол, почто не летаю»?

Но каково жить на земле человеку, умеющему летать? Точнее, крылатому человеку? Об этом — повесть С.А. Коппел-Ковтун «Макаровы крылья».

Итак, жил-был на свете крылатый человек… Откуда он взялся? Таким родился. И сразу оказался чужаком в этом мире. Потому что был не таким, как все. Когда он был ребёнком, собственная мать ощипывала ему крылья. Надо думать, из тех же самых благих побуждений, которые руководили кукушкой из сказки А. Шарова, пытавшейся воспитать из сиротки-соловьёнка «хоть плохонькую, да кукушку». А потом, год за годом, день за днём, люди твердили и внушали ему, что он-де чудной, чудак, чудовище. В самом деле, где это видано, где это слыхано, чтобы у человека были крылья? Патология! Непорядок! Этого не должно быть! Таким не должно быть!

И жизнь крылатого человека не баловала. В самом деле — был он всего-навсего непризнанным художником, на которого строчили доносы соседи, втихомолку воровавшие его картины и пытавшиеся оттягать себе его подвальную каморку. И друг его предал и ограбил. И любимая девушка вышла замуж за другого. А другую девушку, Анну, которую герой уговорил пойти работать в открытый им приют для бездомных, убили за горстку конфет те самые бездомные... Одним словом, герой повести — этакий бедный Макар, на которого все шишки валятся. Так ведь его и зовут Макаром…

Преемник

Из записок протоиерея Константина С. из города N-ска Архангельской области, переданных его дочерью Людмилой для сохранения и, возможно, публикации.

Эта история произошла в 1976 году, если не изменяет память. Служил я в единственном на весь районный центр храме. Другие, не разрушенные лихолетьем, церкви и даже величественный собор заняты были различными полезными и не очень учреждениями. И это в лучшем случае. Один из храмов, пришедший в самое бесхозное состояние, служил складом невостребованных советской торговлей изделий: никчемные товары годами скапливались в измученном церковном помещении, пополняя периодически местную свалку.

Шел мне тогда шестой десяток. Вроде и не старый еще, да болезнь ног превратила каждый день в настоящее испытание: мукой было служить, с трудом добирался я при какой-то надобности до домов своих прихожан, а зимние выходы на кладбище по случаю покойника несколько недель отзывались в ступнях страшной болью. В общем, никак нельзя мне было без помощника.

Мы проросли бетоном в глубину...

Мы проросли бетоном в глубину,
До мантии проваливались дроги,
И до ядра бурили шурф, шагнув,
На нефтяные липкие пороги.

Но что пещеры нам, когда есть высь?
Разбушевалась вьюга над Окою,
Над Волгой лебеди в круг звезд неслись
С невиданной о вольности тоскою.

А самолеты вдоль материков,
Запущенные дерзкими руками,
Плюются керосином едким вновь,
Дюралевыми вперившись глазами

В пути земные, что пока лишь синь,
Раскрашенная слабою рукою,
Здесь человек - прогресса верный сын,
Поет о том, как новый БАМ откроют.

А под крылом зыбучие пески,
На волоске от смерти - курс на правду,
И заблуждений рупоры легки,
Без тайны тайн не ищут и награду.

Страницы