Пришибленный

Этот странный человек сразу привлекал внимание. И не потому, что был несуразно одет, как-то по-стариковски, не по возрасту. В нём было что-то от Акакия Акакиевича. Он и ходил, казалось, так, чтобы не испортить ни замызганных своих башмаков, ни выложенного плиткой пола. Находясь в кафедральном соборе, он был избыточно скромен, смущался не в меру. Казалось, что ему даже дышать совестно. Когда подошёл на исповедь, был так скован, что едва мог связать два-три слова. Вероятно, его принимали за дурачка. Да он и был таким.

Помнится, огорчилась за него, когда священник отругал его и не допустил к причастию за то, что не вычитал всё, что надо. Тогда подумалось: он же убогий, куда ему? Пришёл и слава Богу!

Позже знакомая прихожанка поведала историю пришибленного Ваньки — так его свои прозывали.

Было это в начале девяностых. Заброшенный деревянный храм, стоявший на краю деревеньки близ Преображенского монастыря, кто-то решил поджечь, а ведь церквушку эту планировали восстановить. Не судьба...

Первым, кто заметил пожарище, был двадцатилетний Ванька — тот самый. Он стоял сначала, как завороженный, глядел на огонь, а потом метнулся в храм — за иконами. Там ведь уже служили время от времени, иконы были. Хоть и простые, не ценные, так ведь не в том цена иконы, какой оклад, а в том, кто на ней изображён.

Спас Иван две иконы, обе в полметра высотой: Троицу и Спаса Нерукотворного. Да только не успел выбежать, на входе его балкой ударило. Он упал без сознания, однако ж иконы из огня вынес, уберёг. Так они у него и остались — никому другому не понадобились.

Люди поначалу восхищались мужеством Ивана, а как увидели, что у него с головой что-то не то, стали говорить, мол, зазря себя погубил. Дурак, мол, и всё тут.

Иван был единственным сыном покойной уже Марии Ивановны. Жил и так небогато, а с тех пор как заболел и подавно, потому и стыдился своего убожества.

— Из гордости это он, чудак, — объясняла мне знакомая. — Никак не смирится с тем, что он такой пришибленный.